После ухода гостей, следуя давней привычке, за круглым столом собрались Марат, Габриэль, Данечка Адельсон, Длинный, Андрей и Алексей. В распахнутые окна вовсю светило солнце. Было около семи утра, но несмотря на это, никто из друзей не спешил расходиться. Друзья оплывали в креслах, как свечи, вяло переговаривались, курили и позевывали. Миша, единственный человек в квартире, владевший тайной появления шампанского, сразу смылся спать, и потому выпить компании было абсолютно нечего. Гарик отправился будить ключника, стал требовать вина и развлечений, но едва увернулся от брошенного в него ботинка и, проклиная скупердяя, вернулся ни с чем. Томясь от скуки, компания попыталась развлечься чаем, но чай без сахара оказался ужасной гадостью и никого не взбудоражил. Вскоре выяснилось, что все не прочь бы покурить травы, но, как это обычно бывает, ее ни у кого не оказалось. Прекрасная идея стала проговариваться вслух и муссироваться в мельчайших деталях. Все принялись обсуждать ее, раззадориваться, по сто раз переспрашивать друг у друга и возбужденно вскакивать с кресел. Завязался узелок общего интереса, и на бледных лицах заиграл румянец волнения. Перелистав телефонные книжки, Длинный, Марат, а потом и Даня совершили несколько звонков. Заспанным торговцам сулили золотые горы, в ход пошли уговоры, стоны, обещания — но все было тщетно. От этой неразрешимости курить захотелось еще больше. Дойдя до предельной стадии самоистязания, Гарик неожиданно хлопнул себя по лбу и, подняв палец, завладел всеобщим вниманием.
- Тихо! — воскликнул он голосом сапера, наступившего на фугас. - Данила, ты помнишь, у меня был мешок беспонтовой пыли?
- Помню, лежит на шкафу. Но ее что куришь, что не куришь — толку никакого.
- Сейчас все будет, — таинственно сообщил Гарик, посматривая на взволнованных друзей сквозь стекла очков.
- Чего будет-то?
- Манагуа.
- О-у! — закрыл лицо руками многоопытный Длинный.
Гарик поднялся и стал рыться в карманах. Найдя мятую пятерку, он протянул ее Дане и, похлопав его по плечу, скомандовал:
- Данила, пулей на тачке на Маркса и обратно. Не забудь купить молока.
Прошло полчаса изнуряющего ожидания, и Данечка вернулся, держа в одной руке литр молока, а в другой — целлофановый мешок с целой пригоршней желтоватой пыли. Утомленные жаждой травокурения, все уставились на этот сомнительный продукт, нюхая и пробуя пыльцу на вкус.
— М-да, — кисло констатировал Алексей. — Не сказать, что супер.
— Да уж, левая пылища, — согласился Длинный.
Вместо ответа Гарик взял мешок, прихватил пакет молока и устремился на кухню. Снедаемая мучительными сомнениями компания поплелась за ним. Взяв единственную в доме кастрюлю, Гарик влил в нее молоко, всыпал порошок и, поставив это месиво на огонь, стал помешивать ложкой.
— И чего? — зевая, спросил Андрей, с сомнением разглядывая коричневую грязь, пузырящуюся в кастрюле.
— Терпение, — наставительно поучал Гарик, продолжая выпаривать несносно воняющую жидкость. Через пятнадцать минут с видом доброй мамы он на вытянутых руках вынес друзьям свое угощение. Отворачивая носы от тошнотворного смрада, все стали рассматривать содержимое кастрюли.
- Манагуа! - торжественно объявил Гарик.
Не видя на лицах друзей былого энтузиазма, он выставил чайные кружки в ряд и разлил в них получившуюся бурду. Все взяли по чашке и, уставившись друг на друга, стали ждать, когда питье остынет. Первым выпил Гарик, а за ним и все остальные. Зажмурившись, Андрей проглотил содержимое стакана и чуть не срыгнул все обратно. Крякнув и сморщившись, он поставил кружку на стол и принялся отплевываться от набившихся в рот крупинок. Вкус у Манагуа был не просто мерзкий — он был мерзкий до невозможности. После распития напитка радости за столом не прибавилось, а даже наоборот, на несколько минут воцарилось тягостное молчание.
— Чего-то у меня живот скрутило, — пожаловался Марат.
— Ничё, ничё! — приободрил его инициатор канабиольного отдыха. — Сейчас вставит, все забудешь.
От этих слов компания рассмеялась. Но только от них. Друзья просидели полчаса, напряженно прислушиваясь к обещанным ощущениям. Мозг был чист и ясен, насколько он может быть ясен у не спавших всю ночь людей.
— Я же говорю — левая пыль, — закапризничал Длинный.
— Только время зря убиваем; — согласился с ним Алексей, поднимаясь из-за стола. — Пойдем на Тургеневскую, позавтракаем в закусочной. Есть хочется.
Согласившись, что опыт не удался, компания поднялась и уже через пять минут оказалась на улице. День выдался прекрасный, на редкость солнечный, с безбрежным полем радостного голубого неба и летящими по нему белыми овечками облаков. Теплый ветерок обдувал друзей, изможденных бессонницей и тягой к развлечениям. Не спеша шагая по дороге, они получали массу удовольствия от прогулки. Летний город уже ожил и, как фишки, расставлял по своим старым улицам ленивых пешеходов. Мир примет говорил: «Вокруг спокойствие».
Навстречу бледным молодым людям из подворотни выбежал пес. Этот припадающий на лапу драный помоечник остановился, вяло гавкнул и, завиляв свалявшимся хвостом, побежал обратно в темный загаженный двор.
- С-сслушай, эта пыль, наверное, от времени выдохлась, — задумчиво произнес Гарик, очевидно продолжая размышлять над неудавшейся затеей. — Год лежала...
Все рассмеялись, а Алексей интимно понизил голос и сообщил приятелю:
- А я был уверен, что все это бред.
— Да ладно! Сто раз убивались, — недоумевая, оправдывался Гарик.
— Надо было тебе ее съесть одному — тогда бы точно вставила, — жизнерадостно пошутил Марат, улыбаясь и по своему обыкновению лукаво поглядывая на собеседника.
За разговорами добрели до Тургеневской площади и зашли в старую застойную закусочную. Несмотря на воскресное утро, в маленьком помещении было полно народу: обычный люд, ничего особенного — обыватели, в основном пожилые. В воздухе витал характерный дух дешевой еды, перемешанный с узнаваемым запахом мытого кафельного пола Компания, хихикая, разбрелась по раздаче, набирая на колотые подносы тарелочки с кашами и оладьи. Испытывая резкие приступы голода, Андрей замешкался и после краткого раздумья стал нагребать в свои тарелки все подряд. Ухватив блины, он облил их морем сгущенки, после спросил пюре с котлетой, потом селедку под шубой, потом коржик, потом чай. Когда он оказался у кассы, толстая тетка постукала на счетах и подвела забавный итог.
— Одиннадцать двенадцать.
— Чего-чего? — переспросил Андрей, силясь управиться с задрожавшим от нервных покалываний подбородком.
— Одиннадцать двенадцать...
Андрей поднял на кассиршу глаза и увидел ее макияж. Обильно, как это любят делать только работники общепита и оперные солистки, женщина нарисовала себе фиолетовые тени вокруг глаз, начернила ресницы и накрасила губы, увеличив их природный размер примерно в два раза Не в силах более сопротивляться воздействию этой дикой красоты, Андрей радостно рассмеялся прямо ей в лицо. Бросив мятые деньги на кассу, он с прыгающим в руках подносом стал пробираться к столу, продолжая смеяться так неестественно громко, что испугал бабульку с кисельком. При виде этой беззубой старушки Андрей зашелся еще пуще. Стакан чая на подносе опрокинулся, и горячая жидкость потекла по рукам. Все стало невероятно смешным. Теперь ему казалось, что вот уже полчаса он идет к столу, где над тарелками с едой умирают от смеха его товарищи.
«Наверное, они смеются надо мной», — пронеслось у него в голове.
Только добравшись до места, он понял, что произошло. Алексей сидел, закрывая лицо руками, а из-под его ладоней вырывался сдавленный хохот. Марате Гариком, нагнув головы, смотрели на тарелку с манной кашей и ржали, как племенные жеребцы. У Дани от смеха по лицу текли слезы, а Длинный, оседлав стул, как детскую лошадку, поднимал его на двух стальных ножках на дыбки.
На что бы Андрей ни посмотрел, его начинало трясти от смеха. Более всего ему понравилось смотреть на строгого мужчину, который при виде ухахатывавшихся молодых людей гневно шевелил усами. Вид этих тараканьих усов вызывал у Андрея конвульсии. Скрывать причину своей радости он не мог и, продолжая таращиться на мужика, счастливо хохотал.
Еду пришлось бросить, так и не попробовав. Надсаживаясь от смеха, молодые люди вскочили и, опрокидывая стулья, выбежали из закусочной. Свежий воздух не помог, хохот не прекращался. Перебежав трамвайные пути, ребята попрыгали через кованую оградку и оказались в маленьком парке в центре площади. Здесь на лавочке минут через пятнадцать им стало полегче. С красными от радостных слез глазами, они закурили сигарету и курили, передавая ее друг другу трясущимися руками.
— Да-а-а... — протянул Алексей. — Манагуа.
— Я же тебе говорил, — обмахиваясь платком, ответил Гарик.
— Не слабо, — согласился Андрей.
— Я посмеялся, как ведро каши съел, — продолжая шутить, сказал Длинный.
— Немного челюсти болят от такой пищи, — сообщил Марат, трогая себя за скулу.
— Наши зрители из этой столовки до сих пор в окна выглядывают. Понравился экшн, — тонко подметил Даня.
Начало многих дел препоручается понедельнику. Так уж заведено давно и крайне разумно. Остатки воскресного дня были расслабленными, квартира дремала, не о твечая на звонки в дверь и не поднимая телефонную трубку. Понедельник наступил, и в квартире произошла мобилизация сил.
Алексей лютовал. Его упоительно несло. Легкими взмахами руки он чертил в воздухе виды перевоплощенного помещения и бросался емкими комментариями:
— Так! Эту стенку убираем! Эту стенку на фиг, ну, в общем, все это на фиг!
Его радостные указания внимательно слушали несколько человек. Частично это были районные фэны, частично друзья, согласившиеся приложить руку к переоборудованию танцпола. Работа предстояла титаническая. Но всем известно, что ломать — не строить. Привычный быт и намоленная обстановка в комнатах пришли в движение. Для поднятия боевого настроя включили кассету с «OMD», и разгром начался. Действовали организованно и не суетясь. Два огромных лома, кувалда с металлической рукоятью и топор по очереди передавались друг другу. Штукатурка отваливалась смачными кусками, куски падали, поднимались клубы пыли, и, надрывно визжа, из старых досок выдирались гвозди. Работа продвигалась медленно и тяжело. Грязи становилось все больше и больше. Вокруг оголяемых стен вырастали курганы извести, дранки и колотых досок.
Битва за «Танцпол», затухая и вспыхивая вновь, продолжалась с перекурами до ночи.
Белый от пыли бумбокс выстукивал боевые марши всю неделю. В пятницу вечером измученные, но довольные участники ремонта наконец-то увидели переродившийся зал. Теперь всем стало казаться, что вся огромная квартира — всего лишь оправа для этой роскошной комнаты. Пять окон с эркером посредине и единое обрамление потолочной лепки. Эркер, прятавшийся до этого в вечно безлюдной спальне Андрея, ожил и сделался доступен. Теперь он стал маленькой стеклянной ложей в барочном театрике, сценой которого был центр зала. Вход приходился ровно посередине противоположной стены. Все стало светло и соразмерно, а пространственный объем существенно расширился.
Две грузовые машины, доверху заполненные сбрасываемым из окон мусором, увезли переломанный хребет коммуналки и горы облеплявшей его штукатурки. Обозначилась забавная странность фактуры — фрагменты трех комнат оставили на стенах и полах зала пятна обоев и разноцветные следы покрасок разных времен. Обнаружилось, что старинный дубовый паркет квадратными шашечками почти не пострадал, и семьдесят лет стоявшие на нем стенки не нанесли ему вреда. Одним из приятных моментов теперь стало то, что девушки с барельефов, парившие до этого на стенах разных комнат, встретились в одном пространстве и весело за танцевали в своих овальных медальонах.
- Это круто! - не уставал повторять Миша, вытаптывая «мартинсами» дорожки в известковой пыли.
Всю субботу обитатели квартиры провели в новом зале. Он был абсолютно пуст и бел. В центре поставили стул, и, сидя на нем, все по очереди привыкали к обстановке.
Кот Пицца по-своему почтил вниманием открытие бального зала. Отряхивая лапки и крутя усами, он рысцой пробежался из угла в угол, после чего, подозрительно помахивая хвостом, удалился к себе на кухню. Сам того не зная, дикий кот выполнил старый ритуал — в новый дом первым впускают кота.
Субботняя вечеринка была, естественно, отменена, и по такому случаю ночью в квартиру попали только самые близкие. Музыка с кассетника играла совсем тихо. В полумраке по пыльному залу бродили люди. Прогуливаясь, они старались не задевать ногами десяток горящих свечей, расставленных на полу. Гости усаживались на мраморные подоконники, осматривались и, переговариваясь вполголоса, пили шампанское. Низко посаженные огоньки свечей струили неясный свет, и длинные тени людей разрастались к потолку гигантскими исполинами.
В мерцающем освещении сумрачного зала странная метаморфоза произошла и с недорисованной картиной Алексея. Изображенный на ней кричащий человек уверенно смотрел вдаль, без колебаний и каких бы то ни было сомнений. Ожившая голова в темных очках видела будущее и звала за собой. Загадочная картина кричала гостям: «ВестБам! ВестБам. Бам! Бам! Бам!»
Адресно и методично раздаваемые приглашения ручейками растекались по всем направлениям. До вечеринки осталась ровно неделя.
В середине этой недели ребята несколько раз побывали в Планетарии, общаясь с дирекцией и службами. Дело было в том, что после драк, стрельбы и выбитых стекол директор убоялся уничтожения звездного храма и дурной славы и решительно отказался от дальнейших вечеринок. Он был хмур и категоричен, но после нескольких встреч напряженный поединок ответственности и сомнения разрешился традиционным в таких случаях способом. «Танцпол» увеличил сумму аренды и предложил компенсировать любые потери в интерьере. Дирекция не смогла устоять и, выслушав доклад о принятых мерах безопасности, дала добро.
Много времени заняла техническая подготовка. Желая украсить вечеринку каким-нибудь необычайным эффектом, друзья снова оказались в обители Коли-электронщика. Уяснив суть вопроса, самоделкин порекомендовал взять стробоскоп — самый мощный из всех, которые когда-либо создавало человечество. Корпусом этому самодельному прибору служила двухсотлитровая бочка, а внутри была установлена такая мощная газовая вспышка, что ее лучистой энергии хватило бы, чтобы посылать сигналы в самые дальние галактики. Все это (вечеринка и бочка), как утверждал Коля, «будет прекрасно гармонировать».
Слухи о приезде ВестБама вырвались на городской простор. Справляться и хлопотать о проходках и билетах стало такое количество незнакомых людей, что в последние дни перед вечеринкой Алексей был вынужден записать на автоответчик короткое сообщение: «Здравствуйте! «Танцпол» приветствует вас. Вечеринка состоится в Ленинградском планетарии в субботу. Начало в 23.00. Играет ВестБам».
Произошла активизация молодых ленинградцев, представляющих совершенно разные направления современного творчества. Где-то со среды на Фонтанку стали приходить художники, музыканты, журналисты, искусствоведы, модельеры, киноартисты, преподаватели и писатели. Званые и незваные, приходя, они пытались добиться бесплатного прохода для себя и своих друзей.
Список членов клуба ширился, к нему все время добавлялись какие-то маленькие списочки, доносимые неизвестно кем, делались дописки, расставлялись плюсы и галочки. Телефон звонил не переставая, приходившие люди мешали наводить порядок, постоянно требовали внимания и отвлекали отдел. Уставшему от всей этой ажитации Алексею попался в руки один из списков. Прочитав его и не найдя в нем ни одного знакомого имени, он скомкал лист и сказал партнерам:
— Все наши друзья уже получили приглашения. А этих людей я лично не знаю. Это твои знакомые? — спросил он у Андрея.
— Нет, все мои друзья получили проходки.
— Твои, Миша?
— Нет.
— Тогда все в сад. То есть в кассу.
Список с неясными именами полетел в ящик для мусора.
В последний день перед вечеринкой на Фонтанку обрушилось целое паломничество всевозможных персонажей, пожелавших озаботиться вопросом прохода на вечеринку. Известные и не очень, частью нужные и интересные, в общей массе это были бесполезные любители потусоваться. Большей части из них был дан суровый ответ; «Бесплатный проход только для членов клуба». Некоторые, раздосадованные на то, что не были признаны таковыми, оставили в подъезде срамные надписи хулительного толка.