Неожиданная концовка этой забавной истории заставила Андрея радостно засмеяться, а Алексей продолжил:
— Тимур, увидев печального мальчика-девушку, заговорил с ним и сообщил, что ему не топиться надо, а получать от своего увлечения пользу и удовольствие, относиться к своей страсти как к искусству. И, как ты сегодня видел, стал Владик ведущим «Пиратского телевидения». Кстати, они ведут свои репортажи вместе с Катей.
— Так эта коротко стриженная и есть Катя Беккер? — спросил Андрей.
Алексей утвердительно кивнул и открыл дверь, намереваясь выйти. В коридоре компания веселой молодежи собиралась расходиться по домам и разыскивала хозяев, чтобы попрощаться.
Откланявшись, все вышли на лестницу, и многоголосый гул был слышен в парадной еще минуту. Внизу хлопнула дверь.
Из притихшей гостиной в коридор вышел моложавый мужчина лет тридцати пяти в элегантном вязаном пиджаке. Росту он был среднего, носил усы и, имея подтянутую фигуру, держался с благородной осанкой. Его сопровождали две. длинноногие девушки, при ходьбе они ритмично покачивали бедрами. В руках у мужчины был дорогой зеркальный фотоаппарат, и он навел объектив на Лешу.
Кл-лак! — медленно щелкнул фотоаппарат на большой выдержке.
— Леша, мы пойдем, спасибо. Я сегодня вечером буДУ дома, если хочешь, заходи в гости, — пригласил фотограф.
— До свидания, мальчики, — закокетничали длинноногие, прощаясь.
— Спасибо, Женя, я приду, если можно, часов в семь.
— Да, конечно. До встречи! Когда Алексей закрыл за гостями дверь, Андрей спросил
его:
— А кто этот Женя?
— Художник Евгений Козлов, «Русское поле».
7
Сквозь частые разрывы облаков косые лучи солнца весело пробивались во двор дома на Фонтанке. Некогда населенный прислугой из барских квартир, этот двор переживал не лучшие времена и был очень похож на тысячи таких же обветшалых и обшарпанных дворов, страшными уродами прятавшихся за фасадным великолепием погруженного в безвременье города. Стены дворовых построек имели совершенно неопределимый цвет, из-под обвалившейся штукатурки виднелись кирпичные пятна, украшений и декора почти не было, и лишь над оконными проемами кое-где сохранились гипсовые, протравленные дождями карнизы. В темном углу двора уныло доживала свой век утомленная непосильной работой и брошенная хозяином ржавая машина без колес, на капоте в позе сфинкса спокойно сидела кошка. Но несмотря на удручающие признаки упадка, во дворе ощущалось присутствие жизни: в открытом окне второго этажа гулко играла музыка, смеялась невидимая девушка, какой-то мужчина в арке курил сигарету, и несколько молодых людей оживленно сновали по двору, перетаскивая картонные коробки.
Молодой художник Марат, долгое время проживавший совместно с Зайцем в соседнем доме, обосновывался в новой мастерской. Он сумел заполучить квартиру во дворе и в этот день перевозил из родительской квартиры необходимые вещи. Его отец, занимавшийся строительными подрядами, помог сыну-художнику: появились волшебники-рабочие, вставили стальную дверь, навели порядок с электричеством и оклеили стены перевернутыми белой стороной географическими картами. Для Марата этот теплый солнечный день стал днем новоселья, и поприветствовать нового поселенца по очереди приходили разные обитатели дома. Квартирка была небольшая, в две комнаты, соединенные узким коридором; была еще крохотная кухня при входе, тут же превращенная в склад всякого хлама. Вдоль стен в квадратной комнате стояло несколько картин, а в центре вокруг круглого стола за бутылкой шампанского собралась небольшая компания.
— Неплохая квартирка, Марат, — громко и одобрительно заявил Заяц, снимая с головы наушники и осматриваясь вокруг. — Келья, светелка, гальюн. Все как надо. Знатные тенеты.
— Да, приятная и почти что легальная, — удовлетворенно согласился Марат. — Я договорился с инспектором из ЖЭКа на два года, буду платить этой тете понемногу, а там посмотрим.
— Твои картины? — поинтересовался у своего нового друга Андрей.
— Да, старые. Это когда я еще в Репинском учился. Я сейчас другие рисую, вот посмотри.
Он принес из коридора одну картину и установил ее на табурет у стены. Работа была выполнена ярчайшими красками и изображала кричащего человека в зеленом пиджаке с желтыми пуговицами. Человек этот поднял руку в приветственном жесте и что-то яростно кричал.
— Автопортрет, — пояснил Марат.
— Послушайте, кто знает, во сколько сегодня выставка? — спросила у собравшихся подруга Марата, миловидная девушка Аня.
— Ночью, около часа, — ответил Андрей.
— А кто будет выставляться?
— Все «Новые художники» — Новиков, Егельский, Гурьянов, Тузов, Маслов, Медведев, Котельников. Да, кстати, Марат, помоги с транспортом. Нужно перевезти к мосту несколько рулонов. Я договорился встретиться с Алексеем на набережной в двенадцать часов, будем помогать навешивать картины.
— Конечно довезем. Но еще только десять, — радостно запротестовал Марат. — Сейчас-то что будем делать?
— Пить вино и слушать музыку, — веско разъяснил Заяц.
Спустя час изрядно повеселевшая компания оказалась на набережной Фонтанки, перед серой автомашиной «Москвич».
— Это что, твоя? — спросил Заяц, с улыбкой разглядывая похожую на большое зубило машину.
— Отец подарил на день рождения, — смеясь, ответил Марат. — Жуткий механизм, но ездит.
Усаживаясь на переднее сиденье, Длинный поднял вверх указательный палец правой руки и наставительно заявил:
— Дареному «Москвичу» в зубы не смотрят.
Поездка по городу доставила всем удовольствие. Теплый ветер врывался в открытые окна и приятно обдувал лица. В салоне громко играл переносной магнитофон, а вся компания оживленно болтала. Автомобиль пролетел по вечернему городу и вскоре выехал на Невский. Замелькали дома, магазины, пестрые толпы народа на знаменитом проспекте, открылась взору гигантская перспектива Дворцовой площади с Александрийской колонной, машина замедлила ход и остановилась на светофоре перед мостом.
— Ну вот и место сегодняшней выставки, — сказал Андрей, поглядывая по сторонам.
— Что, прямо здесь? Не понимаю, где именно? — удивилась Аня.
— Прямо здесь, на подъемном створе. Натянут веревки поперек моста, а на них картины, потом пролет поднимется, и выставка заработает. Вообще вся эта идея принадлежит Ивану Мовсесяну. Мы лишь помогаем ему.
— Выгружаемся!
На набережной было очень оживленно. Пространство перед Дворцовым мостом было уже перегорожено металлическим турникетом, и усатый постовой лениво не пускал ла мост посторонних и зевак. Сотни отдыхающих и туристов прогуливались по набережной, с удивлением наблюдая за суетой, происходящей на гигантской плоскости старинного моста. Несколько человек растягивали веревки по ширине моста и крепили их в отверстиях металлических бордюров. Другая группа раскатывала на нагретом асфальте рулоны картин и крепила холсты к этим веревкам. Общим процессом руководил Иван Мовсесян. Он очень нервничал. Все суетились и волновались, посматривая друг на друга, вокруг, на небо, на часы. Дождя, по счастью, не предвиделось, да и сильного ветра тоже, но время было неумолимо. Разведение мостов — дело точное, связанное с речной навигацией, оно не терпит никаких неожиданностей. Ивану удалось вовлечь и свои планы контору, ведающую разведением всех мостов, и убедить их пораньше перекрыть движение по Дворцовому. Ценой согласия стали двести долларов.
Через час нервной беготни и нервов основной замысел был осуществлен, и двенадцать полотен были в три ряда укреплены на черной поверхности моста. Рядом с турникетом и на подступах к разводной части стало очень многолюдно. Покрякивая, подъехала милицейская машина и, недоумевая от всей этой небывальщины, из нее вылезли похожие на грибы менты в зеленых касках. Маяком в толпе высилась фигура Юриса горящим прожектором видеокамеры шарящего в электрических сумерках. Когда раздались милицейские свистки, а за ними и предупреждающий о начале подъема звонок, по пешеходным тротуарам со стороны Васильевского еще бежали люди. Собравшаяся на неразводном пролете огромная толпа молодежи всколыхнулась и радостно ахнула, нить трамвайных проводов посреди моста задрожала и, провисая, стала оплывать. Послышался глухой гул и скрежет подъемных механизмов, и в тот же миг середину моста разрезала расширяющаяся линия. Кромка разводной части медленно поползла вверх, невероятным образом искривляя привычную перспективу с литыми чугунными перилами, столбами и трамвайными рельсами. Неторопливо вставая на дыбы, огромные плоскости дрожащего моста все выше и выше поднимали перед зрителями пятна ярких картин. Через пару минут подъем закончился, мост остановился, и толпа подалась назад, чтобы лучше разглядеть удивительное зрелище.
— Красота! Поздравляю вас всех, господа! — воодушевленно воскликнул Тимур в центре нарядной компании единомышленников и друзей.
К центру моста подходили новые и новые группы знакомых, они смешивались с собравшимися и горячо обсуждали невиданную акцию. Горожане, морские курсанты, туристы и просто любопытствующие не понимали, что происходит, но с интересом разглядывали собравшуюся молодежь и выставленные картины, а с проезжей части одобрительно гудели проносящиеся по набережной машины. Где-то в толпе зрителей закричали: «Ура!!»
Было около двух ночи, и до окончания экспозиции оставалось чуть меньше часа. На реке, под разведенными пролетами моста, проплывали черпающие бортами воду баржи и сухогрузы, полные песка и бревенчатых пирамид. Свежий балтийский ветер свободно гулял по широкому пространству Невы, легонько шевелил края вывешенных на мосту полотен. Никто не расходился. Стоя у моста, говорливые компании были поглощены беседами и любовались моментом. Серая пелена короткой ночи светлела, и даль спящего города проступала, постепенно проясняясь. В этих предрассветных сумерках поблекший электрический свет уже был не нужен, и фонари висели в прохладном воздухе желтыми пятнами.
За пять минут до сведения моста добровольные помощники изготовились в ожидании сигнала к действию. В глубине опорных быков заработали машины, мост вздрогнул и стал медленно опускаться. Одна за другой завели двигатели скопившиеся перед мостом машины, ожидавшие часа переправы на другой берег. Когда две части моста соединились, на него бегом устремились люди, спешащие смотать картины и освободить проезжую часть от веревок. В считанные минуты все было убрано, люди в желтых безрукавках оттащили в сторону турникет, и на освобожденный мост рванули автомобили.
Прощаясь, все пожимали друг другу руки, обнимались и, удовлетворенные, постепенно расходились по домам. На Фонтанку отправилась большая компания. Неспешным шагом все добрались до места и засели в гостиной с бутылкой вина. Несколько утренних часов все говорили, смеялись, пили чай и вино, вспоминали подробности прошедшего дня. Для Андрея этот полный радости и треволнений день завершился лишь тогда, когда, перестав что-либо понимать в хитросплетениях разговора, он не прощаясь ушел в свою комнату, повалился в одежде на кровать и мгновенно уснул. Сквозь вязкую пелену сна ему слышались какие-то звуки: в его комнату кто-то входил, в соседней комнате смеялись и где-то рядом трала музыка Постепенно все стихло. В беззвучном забытьи сна Андрей услышал, как рядом с кроватью заскрипел старый паркет, и после этого спящему стало тепло. Кто-то накрыл его пледом.
— Спи, — тихо сказал кто-то голосом Алексея.
— Сплю, — не своим голосом ответил Андрей.
Пробуждение было долгим и приятным. Несколько раз во время его приближения вихреобразный рой сновидений рассыпался карточным домиком, и память беспомощно подхватывала налету последнее, что казалось важным в невообразимой путанице переживаний. Наконец непослушные глаза приоткрылись, и связь ощущений разорвалась окончательно. Андрей понял, что единственное, что еще возможно, так это снова зажмуриться и попытаться досмотреть, чем же закончился этот самый интересный и очень важный сон, беспардонно прерванный отдохнувшим организмом. Ненадолго это удалось сделать, но по тысяче деталей было ясно, что все участники этого небывалого действа уже перестали ему доверять и один за другим исчезают в темной пучине непознанного.
Медленно, но неотвратимо освободившееся пространство разбежавшихся ощущений заполнилось короткими размышлениями. Тело перевернулось на спину, руки раскинулись, и освобожденная от гнета грудь растянулась, как гармошка, и издала при этом звук сипящего зевка.
— Доброе утро! — по старой памяти поздоровался он сам с собой.
Ему стало приятно, как в детстве, когда по воскресеньям мама долго и ненастойчиво будила его доносящимися из глубины дома заманчивыми призывами завтракать. Лежа с открытыми глазами, Андрей стал припоминать переполненный событиями вчерашний день, и на него нахлынули живые переживания, долгая белесая ночь у разведенного моста, кокетничавшая с ним девушка и трогательная, располагающая к откровениям беседа в дружеском кругу при неясном утреннем свете.
Окончательно решив просыпаться, он поднялся и направился к умывальнику. Никого не было видно. Приоткрыв дверь в спальню брата, Андрей заглянул внутрь. Привычный порядок вещей в комнате был нарушен несколькими неизвестными сумками и разбросанными книгами. На пружинном матраце, выпростав голую ногу из-под покрывала, спала та самая коротко стриженная немка, которую Андрей видел несколько раз у них дома, в том числе и на вчерашней выставке. От неожиданности Андрей опешил и отшатнулся от двери, представляя себе, что немка может его увидеть и решит, будто бы он подсматривал за ней во время сна. Ее голая нога его смутила, он стушевался, и мысли, перекрутившись в голове, полетели в разные стороны. Не имея возможности разобраться во всей этой странности, он заскрипел паркетом, подкрался к комнате Миши и взялся за ручку. В ярком свете электрической лампы хозяин комнаты неподвижно сидел за швейной машинкой и тревожно вглядывался в медленно открывающуюся дверь.
— Фу-ты! Дурость какая. Напугал меня! — прошептал Миша. — Ты чего бродишь, как привидение?
— Пошел умываться, заглянул к Леше...
— Знаю, знаю. Ты вчера раньше всех заснул, а мы под утро ездили на Васильевский за ее вещами. Леха уступил ей свою комнату.
— А сам-то он где? — спросил Андрей.
— Он в «крайней» комнате. У тебя за стеной, — нетерпеливо ответил Миша, явно желая закончить разговор.
Через три часа в квартире громко заиграла музыка - проснулся Алексей. Наступил новый и непривычный для всех час официального принятия свершившегося изменения в привычном укладе быта. Не заставляя себя ждать и не оставляя времени для приватных комментариев, в гостиную вошла улыбающаяся Катрин.
— Прыивет! — одновременно всем и почти без акцента сказала она. — Я Катя.
Миша, сидевший у стола заулыбался, а Андрей протянул ей руку для мужского приветствия, но тут же, смутившись,
отдернул ее.
— А-андрей...
Катя засмеялась и сама подала ему руку для пожатия.
— Алоша, спасибо. Я в твоей комнате выспалась, как заныделю, — сказала она, усаживаясь и выкладывая на стол пухлый блокнот и пачку «Ротманс».
— Да, это правда, — ответил Алексей, улыбаясь. — Ты знаешь, это странное место, я здесь могу спать сутками. Даже когда уже не хочу. Просто просыпаюсь и засыпаю снова.
— Moгy, когда не хочу, — медленно повторила Катя, пряча в ладони необоримый утренний зевок. — Да. Я вообщэ в этом городе поняла, што такое спать, никогда так много не спала. А я спать обожаю.
Никто ничего не ответил. В этот миг каждый припомнил все то хорошее, что стояло за взлелеянной годами страстью спать, этим необсуждаемым общим увлечением, где личным было лишь то выражение, которое всегда бывает на лице проснувшегося.
— Чай? — спросил Миша.
— Да, — пропели все сразу.
Алексей, поднявшись из-за стола, подошел к стойке с музыкой и стал перелистывать конверты пластинок. Он извлек черный диск, блеснувший на солнце алмазной дорожкой, и включил проигрыватель. Раздался басовый ритм, затарахтели дробные звуки барабанов, и завыло что-то напоминающее проносящиеся мимо автомобильные сирены. Вся эта масса звуков разной скорости слилась в один, прекрасно ощущаемый общий ритм.
Миша вернулся из кухни с чайником и патронташем чашек.
— Это что?
— «KLF», — не совсем понятно откликнулся Алексей, поднимая над головой конверт с изображением половины лица безволосого андрогена.
— Катя, а как ты оказалась в Ленинграде? — поинтересовался Андрей.
— Я приехала сюда в восемьдесят девятом году как историк искусства из университета Бохума. Один немецкий фонд дал мне стипендию, и я должна была готовить магистерскую диссертацию.