Читавшим «Властелина Колец» наверняка памятен диалог Фродо и Гэндальфа в первой книге «Хранителей»:
— Да как же я! Ты, Гэндальф, ты и сильный, и мудрый. Возьми у меня Кольцо, оно — тебе.
— Нет! — вскрикнул Гэндальф, отпрянув. — Будь у меня такое страшное могущество, я стал бы всевластным рабом Кольца… Ужасен Черный Властелин — а ведь я могу стать еще ужаснее. Кольцо знает путь к моему сердцу, знает, что меня мучает жалость ко всем слабым и беззащитным, а с его помощью — о, как бы надежно я их защитил, чтобы превратить потом в своих рабов. Не навязывай мне его! Я не сумею стать просто хранителем, слишком оно мне нужно.
Кольцо Всевластья развращает любое живое существо и подчиняет его своей воле; зов Кольца настолько силен, что ему невозможно противиться; сила Кольца столь велика, что для владельца, кем бы тот ни был, очень сложно расстаться с ним хотя бы на мгновение; благодаря ему все представляется в искаженном, уродливом виде:
Фродо неохотно вытащил Кольцо. Но едва Бильбо протянул к нему руку, Фродо испуганно и злобно отшатнулся. С неприязненным изумлением он внезапно заметил, что его друг Бильбо куда-то исчез: перед ним сидел сморщенный карлик, глаза у карлика алчно блестели, а костлявые руки жадно дрожали. Ему захотелось ударить самозванца.
Мелодичная музыка вдруг взвизгнула и заглохла — у Фродо в ушах тяжело стучала кровь. Бильбо глянул на его лицо и судорожно прикрыл глаза рукой.
Кроме того, Кольцо служит как бы мостом между двумя мирами — реальным и призрачным. Раненный моргульским клинком Фродо постепенно переходит из одного мира в другой.
— Объясни мне, почему они такие опасные, эти Черные Всадники, — попросил Фродо. — И что они хотели сделать со мной?
— Они хотели пронзить твое сердце моргульским клинком, — ответил Гэндальф. — Обломок клинка остается в ране и потом неотвратимо двигается к сердцу. Если бы Всадники своего добились, ты сделался бы таким же призрачным, как они, но слабее — и попал бы под их владычество. Ты стал бы призраком Королевства Тьмы, и Черный Властелин тебя вечно мучил бы за попытку присвоить его Кольцо… хотя вряд ли найдется мука страшнее, чем видеть Кольцо у него на пальце и вспоминать, что когда-то им владел ты.
И символично, что уничтожить Кольцо — пускай и против собственной воли — помогает тот, кто сильнее всех (разумеется, после Саурона) стремился им завладеть — Голлум. Вспомним эту сцену: Фродо стоит на краю Роковой расселины, над ревущим пламенем, в которое он должен бросить Кольцо, — и понимает, что не сможет этого сделать. И тут на него набрасывается Голлум… Короткая схватка, Голлум откусывает Фродо палец с Кольцом, теряет равновесие — и падает в расселину вместе со своей «прелестью». Когда бы не Голлум, Фродо не сумел бы истребить Кольцо.
Известно, что Толкин не любил Вагнера и весьма неодобрительно относился к вагнеровским толкованиям германо-скандинавской мифологии. По сообщению биографа писателя Х. Карпентера, «Толкина всегда беспокоило сравнение "Властелина Колец" с творчеством Вагнера, и однажды он сказал: "Общего у этих колец только то, что оба они круглые"».
Между тем у обоих колец можно найти больше общего, чем признавал Толкин: оба кольца символизируют власть, возбуждают стремление к власти у тех, к кому попадают, и т. д. Кроме того, у обоих колец «общие предки» из германо-скандинавской мифологии. Однако могущество кольца у Вагнера берется извне; в отличие от Кольца Всевластья, оно не обладает собственной силой или силой своего создателя. Вдобавок имеется еще одно существенное различие. Вагнеровское кольцо всего лишь возбуждает в своем владельце стремление к наживе и — опосредованно — к власти. У Толкина же Кольцо Всевластья действует значительно более тонко, играя на желаниях и тайных мечтах своих «хранителей».
* * *
С исчезновением в водах Рейна проклятого золота карлика Андвари завершилась мифологическая история Скандинавии: боги сгинули в пламени мирового пожара, пали герои, чей род восходил к богам и чьи деяния были в известной степени сродни божественным. На смену этим героям пришли исторические (или квазиисторические — как угодно) персонажи: Атли, то бишь гуннский вождь Аттила, Тидрек, он же германский военачальник Дитрих Бернский, Йормунрекк, он же готский предводитель Эрманарих, и другие. А следом, вытесняя эпическую традицию, по всей Скандинавии распространилась новая литература — литература саг. Саги королевские, саги родовые, пряди об исландцах, или бытовые саги; единственным напоминанием о славных делах прошлого остались так называемые «саги о древних временах». Но и они постепенно утрачивали самобытность — отчасти под влиянием христианства, все крепче утверждавшегося на скандинавских землях, отчасти под влиянием латинской книжной культуры, которая принесла в Скандинавию прежде неизвестные сюжеты «общеевропейского свойства»; отсюда — такие сочинения, как «Всемирная сага», «Сага о римлянах», «Сага об иудеях», «Сага о троянцах», «Сага об Александре», «Сага о Карле Великом и его витязях».
«Младшая Эдда» и «Круг Земной» Снорри Стурлусо- на подвели итог скандинавской мифопоэтической традиции. Миф завершился — был искоренен огнем и мечом, как в Норвегии, где новую веру усердно насаждали на рубеже X–XI веков конунги Олав сын Трюггви и Олав Святой, или «по уговору», как в Исландии, где в 1000 году альтинг (всеобщее собрание) принял решение о повсеместном принятии христианства.
То, что прежде считалось незыблемой истиной и сугубой реальностью, постепенно отступило в область народных суеверий и фольклорных текстов. Рвением христианских священников некогда могучие боги «превратились» в демонов (так, Одина «низвели» до предводителя демонической Дикой Охоты), герои эпоса «перекочевали» в баллады, грозные противники богов йотуны стали туповатыми троллями из сказок, а искусные цверги «видоизменились» в скуповатых гномов.
Впрочем, не все так печально. Чем дальше в прошлое отступают мифические времена, тем весомее становится первоначальный миф, заботливо сохраненный средневековыми книжниками и «воскрешенный» романтиками, возрождавшими народную культуру. Утратив
От редакции
Девятнадцатое столетие заслуженно считается «золотым веком» фольклористики. Романтическое движение с его преклонением перед «народной душой», воплощенной в мифологии и фольклоре (сам термин «фольклор» был «изобретен» в 1848 г.), — с одной стороны; и сравнительное языкознание, выявившее единую индоевропейскую основу европейских языков и санскрита («пра-язык») и предложившее новый метод научного исследования — с другой стороны, в немалой степени способствовали возникновению устойчивого интереса к народному творчеству. Этому столетию мы обязаны фундаментальными трудами, которые и по сей день остаются непревзойденными по своей полноте, масштабности филологических изысканий и сопоставлений и широте охвата материала.
К вершинам фольклористики XIX столетия принадлежат прежде всего работа немецкого ученого Якоба Гримма «Германская мифология» («Deutsche Mythologie», 1835), труды английских ученых Т. Кейтли «Волшебная мифология» («Fairy Mythology», 1828) и Эдуарда Тайлора «Первобытная культура» («Primitive Culture», 1871), грандиозное по размаху исследование русского филолога Александра Николаевича Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу» (1866–1869).
Имя Бенджамина Торпа, английского филолога, изучавшего англосаксонскую литературу, право и историю, известно значительно меньше, нежели имена его собратьев по перу. Между тем книга Торпа «Северная мифология» («Northern Mythology», 1851) принадлежит к числу основополагающих трудов по фольклористике вообще и по фольклору скандинавских стран, Германии и Нидерландов в частности.
Едва ли не первым среди европейских ученых Торп объединил в одной книге «мифологическое» и собственно фольклорное исследования, опираясь в известной мере на опыт Я. Гримма, который в своей «Германской мифологии» неоднократно использовал народные предания в качестве «иллюстраций» к мифологическим текстам. Кроме того, Торп ввел скандинавскую традицию (которой Гримм пренебрег как не относящейся к традиции германской, а другие исследователи затрагивали лишь фрагментарно) в общеевропейский фольклорный контекст: его работа изобилует сопоставлениями скандинавских мифов и преданий с мифами германских племен, с героическими и волшебными преданиями англосаксов, французов, континентальных германцев и даже славян. По замечанию Жаклин Симпсон, автора предисловия к современному изданию «Северной мифологии», Торп сделал для Скандинавии то же самое, что его предшественник Гримм — для Германии.
В настоящем издании использованы собранные и откомментированные Б. Торпом предания скандинавских народов. Перевод выполнен Г. Соловьевой (Норвегия, Дания) и О. Пискаревой (Швеция) под редакцией и с комментариями Д. Афиногенова.
Глава 1
НОРВЕЖСКАЯ ФОЛЬКЛОРНАЯ ТРАДИЦИЯ
В Норвегии подземные жители — а под этим названием фигурируют турсеры (туссеры), веттиры и гномы, а иногда также ульдра, ниссе и эльфы — чрезвычайно многочисленны.
Туссеры, или тролли, ростом с человека и населяют горные хребты и холмы. Прежде их было так много, что христиане, желавшие поселиться в Норвегии, вынуждены были вступать с ними в брак. У них, как и у людей, есть дома, церкви, имущество и прекрасный скот, который пасется по ночам под присмотром пастушек и черных собак. Туссеры хороши собой, но бледны лицом и телом, а иногда имеют синюю кожу. Активнее всего они после захода солнца, в сумерках
Ульдра, или улла
По всей Норвегии рассказывают о сверхъестественном существе, обитающем в лесах и горах и называемом ульдра, или улла. Оно выглядит как красивая женщина и одето обычно в синее платье, с белой лентой в волосах; его отличительная особенность — длинный хвост, вроде коровьего, который оно старательно скрывает от людей. Ульдра любит домашних животных, и у нее целое стадо красивой, упитанной скотины. Весь скот у нее безрогий.
Однажды ульдра пришла на праздник, и каждый хотел потанцевать с красивой незнакомкой. Однако посреди праздника парню, пригласившему ее на танец, попался на глаза выглянувший из-под платья хвост. Он сразу догадался, с кем танцует, и порядком перепугался, однако скрыл страх и, не желая выдавать ее, сказал только: «Красавица, ты потеряешь подвязку!» Ульдра тут же исчезла, но впоследствии вознаградила юношу подарками.
Представления об этом создании довольно сильно различаются в разных частях Норвегии. Кое-где ее описывают как красавицу с полой спиной. В других местах она известна под именем
Йутулы и горные великаны
Йутулы огромного роста и очень сильны. Они живут в самых высоких горах, где скрывают богатые сокровища. Йутулы злобны, ненавидят церкви и колокольный звон и жадны до христианской крови. Когда приближается буря или вихрь завывает в скалах, они так трясутся в своих горах, что начинают звенеть горшки и котелки, в которых жены йутулов готовят ужин. По всей стране можно найти предания об этих чудовищах и увидеть в горах следы их ног.
Ни одно из сверхъестественных созданий Севера не носит столь явного отпечатка древности, как великаны-йутулы.
Сравнивая простонародные предания с древней мифологией, нетрудно узнать в йутулах йотунов — противников богов и людей, великанов, с которыми непрерывно сражается могучий бог грома Тор. Йотуны в скандинавской мифологии олицетворяют хаос, владычествуют над темными холодными областями земли, чураются дневного света и от солнечных лучей превращаются в камень.
Великанши на древнескандинавском назывались
Г. Фюссли. Тор в схватке с Xюмиром (1790 г.).
Йутул на Хестмандо
На острове Хестмандо в Северном море есть гора, издали напоминающая всадника в плаще. Гора эта была прежде йутулом, жившим на этом месте. В двенадцати милях к югу, на острове Леко, в Нуммедале жила в то время дева, которую он любил. Но надменная девица, искушенная во всяческом колдовстве, не только отвергла его, но и превратила в камень всех его посланцев. Они обратились в утесы, которые до сих пор стоят на северном краю острова. Разгневанный йутул согнул свой лук, чтобы немедля отомстить. Взлетела огромная стрела и прошила насквозь высокую гору Торгехат, оставив дыру, которая и теперь видна в твердых скалах. Но, пробиваясь сквозь Торгехат, стрела немного не долетела до цели и легла у ног девы на северном берегу Леко, где лежит и теперь в виде огромного длинного камня. Тогда йутул и дева своим колдовством обратили друг друга в камень и остались смотреть друг на друга до конца дней.
Даже в наше время норвежец редко проплывет мимо острова, не сняв шляпы перед девой Леко.
Мост йутула