Путь лежал мимо покосившегося светло-коричневого забора автопарка, украшенного по периметру колючей проволокой, местами уже оборванной. Прохождение отряда сопровождалось завистливыми выкриками часовых. Из колонны отвечали им, что зря завидуют. Ведь уже не раз поднимали так часть, все бегали и суетились, а потом все равно возвращались в казармы. Потому солдатское настроение было весьма смутное, а отравляла его мысль, что ехать придётся вместе с "обожаемыми" контрактниками.
Сержант Волков, довольно бойкий товарищ, подошёл к Вите и то ли спросил, то ли просто злобу выплюнул, с каким-то надрывом:
-- Поедем мы или нет? Ни-ку-да мы не поедем! Всё как всегда!
Витя насупился и промолчал: он-то откуда знает?
Тем временем короткий зимний день начал подходить к концу. Солдат с утра не кормили; они пока помалкивали, но кое-где уже начали проскакивать искры раздражения. Впрочем, неожиданно вовремя подкатила дежурная машина, и кухонный наряд привёз два бака гречневой каши с тушёнкой - такой еды в столовой в обычное время давно уже никто не видел. Настроение бойцов заметно повысилось.
Витя испытывал сначала сомнения: есть или не есть? С одной стороны - не очень хотелось почему-то; а с другой - терзали опасения: где это ещё потом кормить будут - кто знает? Опасения пересилили, и Витя достал свой, между прочим уже успевший где-то конкретно поджариться, весьма подержанный котелок. Пока лейтенант давился своей порцией каши, начали выгонять технику: несколько "шишиг" и "Уралов". Большинство ваучеров числилось в дивизионе водителями, однако, сомнительно, чтобы они видели свои автомобили более чем два - три раза за всё время службы - ну не было такой необходимости! Сейчас же, однако, они активно разыскивали закрепленную за ними технику. Большинство было в приподнятом настроении, причина которого была понятна и ежу.
Глядя на такое дело, Поддубный в очередной раз ощутил острое чувство разочарования: ехать в одной кабине с контрактником, (а там их будет явно не один), ему совсем не улыбалось. Местные ваучеры ощущали себя чуть ли не командирами; они уже поналезли во все кабины - к приятному теплу, идущему от двигателя. Зима всё-таки.
Витя выбрал "шишигу", где расположился относительный "тормоз" ваучер Мага, с решительным лицом подошёл к кабине, открыл её и заявил:
-- Мага! Это моё командирское место!
Мага засопел: он не мог просто прогнать лейтенанта, не дошел ещё до такой наглости, но и уходить с насиженного места тоже явно не хотел.
-- Залазь сюда, - выдвинул он мирную инициативу. - Мы вдвоём запросто поместимся.
Витя уловил слабину и начал "додавливать":
- Вдвоём?! Ты смеёшься?! В "шишиге"?! Мага! Не тормози. Гляди, вон уже Бабаян подъехал. Давай вылазь!
Действительно, у открытых ворот автопарка маячила синяя "шестёрка" командира дивизиона. Майор, по-видимому, решился идти в бой на личном транспорте. Бабаян махал руками, брызгал слюной, и весь вид его выражал крайнюю степень недовольства. Причина была действительно серьезной: 1-й дивизион уже давно в пути, а 2-й всё ещё копошится в автопарке. Делать нечего - майор решился на то, чтобы на собственной машине провести батарею до Кизляра.
Мага нехотя вылез из кабины, и Витя моментально оказался на его месте. За рулём сидел срочник: уж этот-то не будет приставать всю дорогу с дурацкими разговорами. Поддубный любил ездить на командирском месте. Ему нравились долгие поездки: ровный гул движения генерировал у него приятные мысли, чаще всего фантастические, а ещё за стенками кабины он почему-то ощущал себя более защищённым от окружающей среды. Сначала он думал о молодой жене, которую пришлось оставить дома у родителей - Витя заметно скучал по ней. Затем мысли сами собой перетекли к возможной гибели. Но лейтенант не стал её обсасывать - она была неприятной.
С удивлением и удовлетворением Витя отметил, что его внезапно перестали беспокоить боли от уколов. Дома, на мягком диване, он с трудом сидел, а сейчас ёрзал по жёсткому сиденью и ничего не ощущал. "Наверное, холод заанестезировал ", - сделал вывод Поддубный, не любивший ничего оставлять для себя без объяснений.
В это время колонна выехала из города, оставив освещённые улицы позади себя. Уже горы выделялись на фоне тёмного неба, белела земля, покрытая снегом. Вокруг военной техники крутились встречные легковушки. Банально звучит, но Витя ощущал себя частью большой силы; ему приятно было это чувство. Он даже проникся какой-то гордостью за российскую армию; чувство, которое не смогла вытравить даже "перестройка", неожиданно ожило в нём.
Долго разные мысли - приятные и не очень - проносились в Витиной голове. Уже стало очень поздно, далеко за 12 часов. В кабине было тепло, и даже представить себе, что творится снаружи, лейтенант не хотел. Места вокруг начались незнакомые, горы исчезли, замелькали лесополосы и появился противный, наверняка пронизывающий, степной ветер. Рации в машине у Вити не было, и все остановки, внезапные повороты и другие дорожные происшествия оставались для него без комментариев. Периодически лейтенант задрёмывал и пару раз стукнулся лбом о ствол автомата, стоящий у него между ног.
Монотонное движение внезапно прервалось: техника, надрывно завывая двигателями, сползала с дороги и выстраивалась в поле. Когда Витина "шишига" остановилась вроде бы окончательно, Поддубный открыл дверцу и спрыгнул на землю. Сразу же порыв ледяного ветра пронзил его насквозь. Витя с тоской подумал, что на этом холоде ему предстоит провести, по-видимому, всю ночь.
Командир бригады отдал приказ о построении. Шеренга солдат 2-го дивизиона в серых шинелях с поднятыми воротниками напоминала скорее толпу пленных фрицев, чем доблестные федеральные войска. Командованию округа, наверное, и в страшном сне не могло присниться, что придется поднимать эту бригаду, потому снабжалась она одной из последних. Другими словами, для рядовых бушлатов не было. Но на офицерах бушлаты были, и Витя всегда считал, что "перестройка" принесла армии только одно полезное изменение - изменение формы. Особенно военным нравилось гигантское количество карманов. Те, кто в старое доброе время таскал все военные причиндалы на ремне, могли особенно оценить это удобство.
Но суровая жизнь лишила доблестных солдат 2-го дивизиона и этой маленькой радости. Несчастные военнослужащие подпрыгивали, сжимали и разжимали кулаки как глубоко замерзающие, но не сдающиеся люди. Однако на вопрос комбата, как они себя сейчас чувствуют, сержант Узунов за всех ответил, что хорошо. Казалось, он был искренен; возможно, предприимчивый сержант сумел протащить с собой в поход бутылку чего-нибудь горячительного и раздавить ее в компании друзей в кузове автомобиля.
Пока Витя изучал моральное состояние личного состава, к лейтенанту успел приблизиться, сверкая длинным носом, его старый друг и однокурсник, Славик Клюшкин. Крепко пожав Поддубному руку, он тут же завизжал возбужденным тонким голосом:
-- Схватили меня внезапно, подонки! Я не успел скрыться... Как ты думаешь, здесь будет что-нибудь серьезное?!.. О, я уже замерз! Мои ноги не помещаются в кабине! Где я буду спать?!.. О, моя теплая, почти домашняя кровать!
Витя засмеялся - в сравнении со Славиком он чувствовал себя настоящим рейнджером.
Подошел командир батареи и сказал, что пока только надо выставить дежурную смену часа на два, а потом поменять. С первой сменой Витя решил остаться сам - поболтать со Славиком. Они с ним служили в разных дивизионах, хотя приехали в бригаду вместе. А потом встречаться им удавалось уже только на разводах перед заступлением в наряд, и то, если только их графики совпадали в одной точке. Честно говоря, Вите Славика не хватало: за пять лет совместной учебы, товарищи понимали друг друга с полуслова - один только раскрывал рот, а другой уже знал, что он хочет сказать. И это ничуть не мешало им смеяться и прикалываться друг над другом.
В данный момент Слава изображал что-то вроде дискотечного топтания, по ходу дела бурно выражая возмущение по поводу своей отправки в "окопы":
-- Представляешь? Меня хватают в квартире два папоротника, тянут на плац, выходит Жариков и визжит, чтобы меня тащили в машину. Я пытаюсь вырваться, кричу ему, что я пацифист! Но он, наверное, уже привык к моим выступлениям, не отреагировал никак, а вместо этого врезал мне по шее - до сих пор болит. Сажают меня в "Урал" - слева - шофер, справа - капитан Куценко: не вырвешься. Пришлось ехать сюда. Как ты думаешь - бой будет? Я же такой длинный - ни в один окоп не помещусь!
-- Нос у тебя ни в один окоп не поместится, - засмеялся Витя.
Таким долгим безостановочным трепом Славе удалось заполнить часа два или даже три. За все это время ветер не только не унимался, а, кажется, становился еще сильнее и Витя понял, что хорош тусоваться, иначе можно околеть. Плюнув на служебный долг, он пошел к своей машине, которую постоянно держал, хоть краем глаза, но в поле зрения. Но когда Витя еще только открывал дверцу, он уже почувствовал, что его ждет очень неприятный сюрприз. На его месте, (что ж, вполне естественно), спал контрактник. Задача перед молодым лейтенантом, (да еще и "пиджаком" к тому же), стояла почти неразрешимая: попробуй, выкинь "ваучера" из машины на мороз, ветер, в ночь. М-да... Но холод уже настолько достал Витю, что он, вздохнув про себя, начал стучать солдата контрактной службы по упитанному заду. Тот сначала недовольно заурчал, но все же повернулся и выглянул.
-- Двигайся, давай, - пробурчал лейтенант. - Я замерз как собака!
Кто не знает, пусть поверит, что влезть в кабину "шишиги" втроем совсем не простое дело. Витя влез. Положение тела было архинеудобным, но зато в кабине было тепло, и лейтенант размяк, приснул. В дверцу слегка поддувало, но это была ерунда.
Но недолго длилось блаженное забытье: сквозь сон Витя почувствовал, что его нещадно трясут, в кабину ворвался холод и лейтенант с мукой открыл глаза. У дверцы стоял капитан Донецков:
-- Разворачиваемся к бою. Давай вылазь. Где ваша батарея?
Витя тяжело выбрался наружу - его колотило со сна - но, к своей удаче, сразу же разглядел в темноте номинального командира батареи - лейтенанта Зарифуллина. Тот уже пытался навести элементы организации в хаотичное движение личного состава, надрывая голос на ледяном ветру. Машины расползались в разные стороны: куда? зачем? По крайней мере, стало ясно, что Витина батарея разворачивалась основным направлением перпендикулярно шоссе. Поддубный некстати вспомнил, что стволы у орудий не прочищены: так и не удосужились после приема техники это сделать, а сейчас где и что искать? Но Донецков словно подслушал его мысли и сказал:
-- Беги к нашей батарее - вон там, видишь? И принеси банник - будем чистить ваше позорище.
Витя зашагал по степи: трава, едва прикрытая снегом, сочно хрустела под ногами, а главное - утих ветер. И вот уже Витя подумал: "Какая чудесная ночь!". Он чувствовал свою нужность, а он любил быть нужным - это повышало его самооценку. Обладая по-японски поэтическим складом души, о чем он и сам уже давно подозревал, Витя почти физически ощущал, (еще бы - в такой-то холод!), как здесь, на этом снежном холодном поле он входит в Историю (Глава N ХХХ: "Чеченская война"). В голове у него крутилась строка покойного Цоя: "Группа крови на рукаве...". У сентиментального лейтенанта мелькнула мысль, что Цой несколько опередил время своими песнями - актуальными они стали именно сейчас.
Пока Витя мыслил, впереди замаячили "Уралы" первого дивизиона. Поддубный завращал головой, рассчитывая увидеть кого-нибудь знакомого. "Ага, вот!" - он разглядел капитана Куценко; тот уже пинал кого-то ногами.
-- Товарищ капитан! Товарищ капитан!! - завопил лейтенант. - Я от Донецкова.
Куценко оглянулся:
-- А, это ты... Чего тебе? Банник? Ну, пойдем.
Куценко пошел вдоль позиции, Витя - за ним. Капитан подошел к орудию:
-- Эй, папуас, (Куценко определенный период своей военной карьеры провел на Кубе), сними банник.
Пока "папуас" кряхтел и матюгался, Поддубный бессмысленно смотрел на горящую фару "Урала": почему-то от этого казалось теплее. Получив, наконец, инструмент, Витя поспешил обратно: даже издали было заметно, что орудия его родного дивизиона развернулись для стрельбы, и началось окапывание. Витя добрался до Зарифуллина и с облегчением от успешного окончания миссии всучил ему выпрошенный банник. Зарифуллин сразу же закричал: