— Не переживай, старый майор. Тебе один хрен нечего терять. Приедет Баринов, сделает замок на твоей халупе, и все будет нормально.
— Пока Баринов приедет, там уже спасать будет нечего… А ладно, ты прав — дело-то житейское!!
В дальнейшем трезвому Игорю пришлось пресечь следующие задумки не в меру активного зампотеха.
Попытку заехать к Швецову и построить «всю эту кодлу».
Попытку совершить прыжок на МТЛБ с обрыва.
Попытку поехать к Лебедеву и забрать Пашу и Васю для продолжения банкета.
Попытку подраться с Куценко.
Попытку пострелять из орудий.
Молчанов измучился нравственно и физически, и использовал последнее средство. Он с мягким отеческим уговором заманил майора к себе, налил ему полный стакан браги, и Лазаревич опал. А когда к «столовой» приперся водитель МТЛБ и загундосил, что ему пора возвращаться, что он с утра «не жрамши», то дал водиле банку гречки с мясом, и тот резко успокоился.
Гаджиханов мирно сопел рядом с майором, а Дадаш и Аманат снова играли в карты.
«Шпиона» отпустили за двух баранов. «Освобожденный» и «освободители» резвым пастушьим шагом ускакали с ПХД какими-то обходными тропами, так, чтобы больше уже не встречаться с начальником второго блока.
У зенитчика дела обстояли намного хуже. Баранов у него не было, а у особиста не было отчета о проделанной работе. Раскрытие морального разложения в рядах «пиджачного офицерства» он вполне мог поставить себе в заслугу. Для этого ему потребовалось завести дело.
Но почти трехчасовая работа повисла под большим вопросом, когда оказалось, что к этому делу, так или иначе, придется привлекать сержанта зенитчиков, а именно аварца Ибрагима. У него были довольно влиятельные родители. И в армию он попал не потому, что его не могли отмазать. Нет. Просто у них в семье было не принято, чтобы мужчина не отслужил в армии.
Особист призадумался. Призадумался настолько, что даже отпустил пиджака обратно «ждать дальнейших распоряжений». Если бы зенитчик был по опытнее, то сообразил бы, что что-то не срастается у внутренней безопасности, и дышать можно попроще. Но он этого не знал, а потому отправился в свое расположение опять — таки пешком, в глубоком раздумье и повесив голову.
Как назло пошел дождь и промочил бедолагу до нитки.
— Ну что, не соскучился еще по высоким гостям? — прокричал мне почти в ухо Вася.
Спросонок я и не сообразил сразу, чего это он? Обычно такими манерами Рац не отличался.
— Ты чего? — спросил я. — Орешь? Игорь что ли приехал? Он же сказал, что на территорию Лебедя ни ногой?
— Да ну, ты гонишь! Какой Игорь? Я же четко и громко сказал: высокие гости, а не приятные!
— Да ну тебя Вася! Чой-то ты такой возбужденный? Кто приперся-то?
— Да Светлов приехал — начштаба бригады. С инспекцией. С ним Бессовестных вместе. А у него скоро день рождения. Он меняет Логвиненко. И везет ящик водки! Понимаешь ты это, дорогой мой человек?! Ящик водки!!!
Я смотрел на Вася, и остатки сна улетучились совершенно. Вот до чего может жизнь на дикой природе довести человека! Ящику водки радуется…
Правда, язвительная память тут же подсказала мне собственные грехи: и падение из кузова «Урала» в пьяном виде, и песни в штабе до утра, появление в нетрезвом виде на разводе. Я даже покраснел. Утешало одно. Я-то все-таки на разводе отсиделся за строем — спасибо Старому Майору. А вот Вася через пару месяцев вышел на развод с голым торцом и красным флагом. Черт его знает, где он нашел флаг.
«Да-а-а…», — сказал тогда Игорь. — «Лейтенантская молодость!».
То, что творил в наши годы Молчанов, казалось сказкой. Впрочем, может быть, это и действительно была сказка? Кто проверял-то?
— Ну и что Светлов будет смотреть? — спросил я размечтавшегося Васю.
— Да ничего особенного. Как всегда: быт, огневые позиции, и все такое…
Я вылез из палатки и уныло осмотрел наши огневые позиции. Последним изменением в их конфигурации были два вывороченных камня. Но это были действительно Камни. Именно так, с большой буквы. Мы выворачивали их всем наличным составом, включая меня, включая Васю, включая даже Солоху! После этих титанических усилий мы с Васей перекинулись парой фраз и однозначно заключили, что этот труд сведет нас в могилу значительно быстрее, чем вероятный противник. И мы перестали мучить людей бессмысленным и нечеловеческим трудом.
Потом прибыли саперы, и бравый старлей иронично поинтересовался: «Ну и где у вас тут узкие места?».
Ну что ж! Мы показали бравому военному пару узких мест. Он заложил тротил, все укрылись…. Взрыв!..
При осмотре результатов иронично улыбались уже мы. Сапер как-то разом поскучнел, и бочком, бочком… Короче, исчез вместе со своей командой.
— Мы вручную больше сделали! — гордо сообщил Папен, проведя сравнение достижений своих рук и тротила.
— Два солдата из стройбата заменяют экскаватор! — произнес Вася незыблемую армейскую аксиому.
В данном случае она оказалась как нельзя кстати.
С этого момента любимой страшилкой Васи для подчиненных стала угроза выворачивания камней. По крайней мере, только от этих слов Алиева начинало трясти. Иногда я боялся, что с ним будет припадок.
Хорошо еще, что окончательно угомонился Лебедев. Он так устал от всего, что уже просто выползал на солнышко погреться в хорошую погоду, а в остальное время обсуждал с Косачем вопрос, когда же его, наконец, заменят.
Он даже пару раз обращался с этой идеей к Дагестанову. Но, как сообщил нам, давясь от смеха, хорошо информированный Игорь, начальство на базе считало, что лучшего места для капитана, чем землянка на склоне горы, просто не найти. И все же комбриг смилостивился. Он изволил передать через начальника нашей «группировки», что если проверка Светлова пройдет нормально, то Лебедева сменят. И вернется Скруджев.
А вот от этой новости даже у меня засосало под ложечкой. Не говоря уже о личном составе. Они поклялись завалить проверку и оставить Лебедя здесь до победного конца. К счастью, или к несчастью, но самоуверенный капитан даже не подозревал об этом. Он сиял как медный пряник. Вот Косач, тот не слишком радовался. У него то же были вполне конкретные подозрения, что Скрудж похоронит его сладкую жизнь.
В общем, когда появился Светлов со свитой, его встретила улыбающаяся рожа Лебедева, и весьма хмурые и недоброжелательные лица остальных военнослужащих. Но самым угрюмым и несчастным во всей этой компании выглядел лейтенант Бессовестных. Вася мелким бесом протиснулся к товарищу, что-то спросил у него, и с лицом Раца произошла разительная перемена, нимало меня озадачившая. Сначала оно вытянулось, потом приняло обиженное выражение, затем просто злое, а потом стало копией физиономии Бессовестных.
Светлов, кстати, стоял на нашей позиции, и рассматривал в буссоль озеро.
— Э-ге-гей! — сказал он. — Ну-ка, Рац, иди сюда.
Удивленный Вася немедленно повиновался.
— Видишь лодку на озере? Кто это?
— Чехи, наверное.
— Попадешь в лодку из миномета — представлю к ордену.
Предложение было более чем неожиданным, и чего греха таить, очень заманчивым. Вася щелкнул пальцами — Папен и Пимон развернули наш «поднос» в сторону озера. Рац повозился с прицелом, и самостоятельно кинул первую мину. Все с напряжением наблюдали за лодкой. Разрыв произошел с большим перелетом. Челн подбросило на волне, но он устоял. Было заметно, как гребцы усердно взялись за весла.
Вася быстро сделал корректировки и швырнул вторую мину. Мы опять замерли. На этот раз разрыв был настолько близко, что лодка все-таки опрокинулась. Ее пассажиры энергично погребли к берегу.
— Хватит, — сказал Светлов. — Не попал!
— Почему!? — возмутился Вася. — Лодка-то опрокинулась!!
— Это не считается.
Озлобленный Рац отошел ко мне. Я шепнул ему на ухо:
— Ты чего такой дохлый?
— А-а, блин!.. Светлов нашел водку к Бессовестных, и всю ее вылил!!.. Вылил!!!
От этого у меня захватило дух. Мне не было жалко собственно водки. Мне было жалко лейтенанта, отдавшего немалые деньги, таскавшего эту сумку, и потерявшего все бессмысленно в последний момент!
— Что это за ямы? — спросил начштаба вслух, и высокомерно огляделся.
Все окружающие огляделись тоже. Ям, собственно говоря, кругом было полно. Что именно имел в виду Светлов, пока оставалось непонятным.
— Что не признаетесь? Вот эти вот ямы? — Теперь он подошел и указал конкретно своей ногой в лакированном берце на наши «траншеи».
Деваться нам было некуда. Слегка заикаясь, Вася «нырнул в омут головой»:
— Это ходы сообщения к минометам.
— Что!!? — казалось, что на вздыбившихся волосах Светлова поднялась фуражка. — По ней что, по пластунски надо передвигаться!?
Я и Вася одновременно втянули головы в плечи. Рацу уже не нужен был орден — он был согласен на медаль. А еще лучше — если бы удалось отсюда просто удрать. Исчезнуть.
— Капитан Лебедев! — повернулся начштаба к начальнику нашего блока. Это вы руководите всем этим цирком?
Впервые Лебедев должен был играть на нашей стороне. Перед ним явственно замаячила перспектива бессменки.
— Мы даже саперов вызывали! — завопил он в полном отчаянии. — Они тоже не смогли справиться с грунтом… Точнее, с камнем. Здесь один камень! Здесь грунта нет!
— Что за бордель вы тут развели, товарищ капитан! Лейтенанты марсианские каналы роют. Другие, лейтенанты, водку вагонами везут… Наверное, чтобы подстегнуть процесс рытья каналов. Уезжать скоро, а тут еще и не чесались!
Светлов быстрым шагом направился к берлоге Лебедева, и тот засеменил за ним вприпрыжку. Еще бы! Удобства цивилизации растворялись в тумане мечты. Тут не то что вприпрыжку, тут колесом закрутишься!
Меня же все дальнейшее перестало интересовать. Я держал в голове только одну фразу. Я крутил ее, переворачивал, ставил на попа, и в любом виде она мне нравилась: «Уезжать скоро, а вы…».
Уезжать! Как это звучит!
По первам, помнится, мне все казалось, что мы должны пойти вперед — к Ведено. Потом пошли разговоры, что будем здесь зимовать. А снег выпадет уже в сентябре. И все закроет. И как к нам будут проходить колонны с продуктами — непонятно. А я думал, как исхитриться получить зимние вещи, чтобы не загнуться. И чем мы будем отапливаться? И какой здесь зимой туман и ветер?
Честно говоря, до зимы было нескоро. Но я уже представлял себе, что нас здесь ждет — и мне было тоскливо.
А теперь я услышал — «скоро уезжать»…
Это было как музыка, это было лучше музыки! Скорее всего, даже не специально сказанная фраза, а так — вырвавшаяся промежду прочим. Но оговорка, как сказал дедушка Фрейд — лучше чем тонна словесного поноса!
Светлов со товарищи укатили в сторону второго блока — к Молчанову. Пусть посмотрят на Лебедя, Рака и Щуку — Швецова, Молчанова и Куценко. Если он надеется собрать их в единый кулак, то пусть пробует. Коня и трепетную лань… И все такое…
Лебедев завыл. Он плюнул в сторону уехавшего начальства и, понурив голову, скрылся в своем блиндаже. Косач пошел вслед за ним, скорчив нам напоследок уморительную рожу. Леня был явно доволен.
— Сейчас он успокоит Лебедева, и все будет по-прежнему… — начал я.
— …Хорошо! — закончил за меня Вася.
Все вокруг успокоились. Папен драил котелки холодной водой с хозяйственным мылом; Пимон что-то зашивал. Рамир и Алиев просто дрыхли. Безо всяких забот.
Вася тихо исчез, а я, позевав, пошел спать к себе на перину. И приснился мне весьма мерзкий сон.
Убегал я какими-то дворами и огородами города Темир-Хан-Шура от местных абреков. И были они вооружены огнестрельным оружием. У меня же не было ничего. И догнали они меня все-таки в каком-то незнакомом месте. И выстрелили. Я только об одном думал — лишь бы не насмерть! Но провалился в какую-то пустоту без цвета, звука, запаха и жизни…
Когда я очнулся с бешено колотящимся сердцем, то понял, что это, к счастью, только сон. «Ну может же такое присниться!» — подумал я и перевернулся на другой бок.
Проснулся я уже в темноте.
«Эге!» — подумал я. — «А как же служба!». Надо было идти смотреть за подчиненными: вышли они на дежурство, или забили на все и мирно дрыхнут, как безнадежно штатские товарищи? Я выполз из палатки и поплелся к минометам. На ящиках кто-то сидел. Подойдя поближе, я с удовлетворением отметил, что это сидели Папен, Пимон и Рамир.
— Молодцы! — подбодрил я их. — Благодарю за службу!
— Рады стараться! — раздался нестройный ответ.
«Вашего благородия» я не дождался. Да не очень и хотелось, если честно.
Я присел на краешек ящика и вытянул ноги. Было не очень холодно, тем более в бушлате — скорее ощущалась приятная ночная свежесть. Над нами царствовало звездное небо во всем своем неземном великолепии. Мне вспомнились долгие ночные прогулки с будущей женой, и все, что было с этим связано. Честно говоря, очень захотелось под теплый бочок супруги, а еще лучше — на нее… Но увы! До жены мне было, простите, как до Луны раком. Оставалось только вздыхать. Папен, проникнутый ностальгией, рассказывал о своих охотничьих походах.
— Вот поднялся я на сопку — смотрю: олень!..
Если поверить Жениным рассказам, то он был Соколиным глазом, Чингачгуком и Сетоном — Томсоном в одном лице. Практически его охотничьи достижения здесь выразились в одном подстреленном голубе, которого они сварили и сожрали. Но если учесть, сколько времени и патронов заняла эта охота! Что-то сильно я засомневался в его способностях. Нет, ну если у него дома не тульская двухстволка, а какой-нибудь «Винторез», ну тогда ладно. Тогда я понимаю и руки умываю.
Рамир все бухтел и вздыхал про себя. Пимон лениво курил, держа сигарету заскорузлыми пальцами.
— А где Солоха и Алиев? — спросил я.
— Азер дрыхнет. А Солохин ушел к зенитчикам, — откликнулся Рамир.
Я снова уставился в небо. Обожаю смотреть на звездное небо. «Бриллиантовые дороги в темное время суток».
— Пашка, блин, ты где? — послышалось мне. Я встрепенулся: это был голос Васи. Он меня искал.
— Я здесь, — ответил я, приподнявшись.
— Иди сюда, дело есть.
Я пошел на голос, и нашел Васю в приятном расположении духа.
— Бессовестных сохранил две бутылки. Пошли к ним в блиндаж, там стол накрывают.
Вау!! Это было гарно. Я вернулся к личному составу, и наказал никуда не разбегаться, а если черти принесут капитана Лебедева, то сказать ему, что мы здесь, но куда-то только что отошли. Они закивали головами, и я ушел.
Блиндаж Бессовестных находился в нижней половине нашего блока и был хорошо оборудован. До меня дошло, что почву сверху постоянно сносит вниз, и потому на нашей позиции вместо земли одни камни, а здесь — внизу — чуть ли не полутораметровый слой мягкого грунта. Я даже обзавидовался.
Стол, кстати, обилием не потрясал. Но были консервы, лук и чеснок. Ну и водка, само собой разумеется.
Народу было немного. Но и спиртного, между прочим, тоже. Поэтому на все про все ушел где-то час. После этого Вася остался поговорить со старым товарищем, а я сказал, что пойду контролировать обстановку. Честно говоря, я отвык от бухла, и с непривычки меня потянуло спать.
Я надеялся на свежий воздух, холодок, и рассчитывал, что они помогут мне слегка оклематься от осоловелости. Так и произошло. Пока я добрался от блиндажа Бессовестных до своих минометов, то спать мне расхотелось. А друзья — срочники сидели все в тех же позах, и все так же велеречивый Папен рассказывал о своих бесконечных похождениях.
— Расскажите что-нибудь интересное, товарищ лейтенант. А то Негритянин уже достал своей болтовней! — попросил меня Рамир.
Папен подавился на полуслове.
— Ну что же вам рассказать? — я задумался. А ладно!
— Видите созвездие Кассиопеи? — я показал пальцами на небо.
Если уж совсем честно, то я не знал, если на этом небе названное мною созвездие. Но это было неважно. Во-первых потому, что никто из этой троицы вообще ничего в созвездиях не понимал (Папен мог найти Полярную звезду), а во-вторых, это был всего лишь повод. Я приступил к вольному изложению греческих мифов. Ничего умнее мне в тот момент в голову не пришло. Ну не рассказывать же им, в конце концов, устав гарнизонной и караульной службы!..