Макс рвет на себе волосы.
В конце концов мы окончательно запутываемся и уже не в состоянии что-либо оценить.
Тем временем Кочка и Мак лихорадочно заканчивают зарисовки и дни напролет торчат на городище, снимая план древней застройки. Полковник просиживает до поздней ночи над классификацией и атрибуцией оставшихся находок. Я ему помогаю, и мы яростно спорим по поводу наименования предметов.
– Голова лошади, стеатит, три сантиметра, – говорит полковник.
Я. Еще чего! Это голова барана!
Полковник. Ничего подобного. Вон уздечка!
Я. Это же рог!
Полковник. Эй, Мак, что это, по-твоему?
Мак. Это газель.
Полковник. Кочка, это кто?
Я. Это баран!
Кочка. Вылитый верблюд.
Макс. В тот период не было верблюдов. Верблюд – это современное домашнее животное.
Полковник. Ну, а вы, Макс, как бы это назвали?
Макс. Стилизованный букраниум!
Продолжая примерно в том же духе, переходим к загадочным маленьким амулетам, похожим на человеческие почки, а напоследок к вовсе уже непонятным, каким-то двусмысленным штуковинам, которым присваиваем условное наименование «предмет культа».
Я проявляю и печатаю снимки: приходится заниматься этим часов в шесть утра – потом становится чересчур жарко и вода слишком нагревается.
Наши рабочие один за другим покидают нас.
– Время урожая, хваджа. Надо идти.
Цветы давно отцвели и съедены пасущимся скотом. Наш телль стал тускло-желтым. Вокруг, на равнине, спелая пшеница и ячмень. Урожай в этом году на славу.
Настает роковой день. Мосье Дюнан с супругой должны прибыть к вечеру. Они наши старые друзья, мы навещали их в Библосе по пути в Бейрут. К встрече гостей готовится грандиозный (по нашим понятиям!) обед. Хийю искупали. Макс бросает последний страдальческий взгляд на честно поделенные находки, разложенные на длинных столах для обозрения.
– Не знаю, по-моему, я все уравновесил, – говорит он. – Если мы теряем этот прелестный маленький амулет «голова лошади» и уникальную цилиндрическую печать (потрясающая вещь!), то берем себе шагарскую мадонну и амулет в виде обоюдоострого топора, ну, и вон тот изумительный резной сосуд… Но, с другой стороны, у них останется тот расписной керамический сосуд раннего периода!
О черт, сколько можно… Вот все вы, что бы выбрали?
Из сострадания мы наотрез отказываемся продолжать эту пытку и говорим, что не можем выбрать. Макс удрученно бормочет, что у Дюнана хороший глаз.
– Уж он-то не прогадает!
Мы уводим его прочь из комнаты.
Наступил вечер – Дюнанов все нет.
– Что с ними могло случиться? – размышляет Макс. – Разумеется, как нормальные люди они медленнее, чем девяносто миль в час, не ездят. Надеюсь» они не попали в аварию.
Десять часов. Одиннадцать. Никого. Макс волнуется, что Дюнаны поехали в Брак вместо Шагара.
– Да нет, они знают, что мы сейчас здесь.
В полночь мы, не выдержав, ложимся спать. Здесь не принято ездить по темноте.
Но через пару часов слышим шум мотора. Мальчишки выбегают и радостно орут:
– Прибыли!
Мы выскакиваем из постелей, натягиваем на себя что попало и бежим в гостиную. Это Дюнаны, они действительно поехали в Брак. Уезжая из Хассече, они спросили, «где идут раскопки», и один из землекопов, работающих у нас в Браке, туда их и направил. По пути они заблудились и долго искали дорогу. В Браке им сказали, что мы все здесь, в Шагаре, и дали проводника. Они проездили весь день, но вид у них веселый и бодрый.
– Вы должны поесть, – заявляет Макс.
Мадам Дюнан говорит, что это вовсе не обязательно.
Впрочем, бокал вина с печеньем не помешают.
И в этот миг появляется Мансур, за ним Субри: они тащат обед из четырех блюд! Как здешним слугам удаются подобные чудеса – не представляю! Выясняется, что наши гости целый день ничего не ели и очень проголодались. Мы пируем почти всю ночь, а Мансур и Субри, сияя, нам прислуживают.
Когда мы наконец отправляемся спать, Макс мечтательным голосом сонно бормочет, что хотел бы взять Мансура и Субри с собой в Англию.
– Они бы нам очень пригодились.
Я соглашаюсь, что Субри я бы взяла. И тут же представляю, как он будет смотреться среди английской прислуги – в масляном пуловере, с его огромным кинжалом, с небритым подбородком, с его громовым смехом, разносящимся эхом по всем комнатам. А что только он не вытирает чайным полотенцем!
Слуги на Востоке напоминают мне джиннов Неведомо откуда являются именно в момент нашего приезда. И как они о нем узнают? Мы ничего не сообщаем о сроках, но вот мы прибыли – и нас встречает Димитрий. Он пришел пешком с побережья, чтобы быть на месте, когда мы появимся.
– Как ты узнал, что мы едем?
– Все знают, что в этом году снова будут копать. – И добавляет несмело:
– Это очень хорошо. Мне надо помогать семье. У меня два брата, у одного восемь детей, у другого десять. Они много едят. Надо зарабатывать на еду. На раскопках заработок хороший. Я сказал жене брата: «Бог милостив. В этом году голодать не будем. Хваджи снова приезжают копать!»
Димитрий смиренно удаляется на свою кухню, сверкая цветастыми штанами. Рядом с его добрым задумчивым лицом меркнет даже материнская улыбка Мадонны из Шагара. Он любит щенков, котят и детей. Единственный из слуг, кто никогда ни с кем не ссорится, это Димитрий. У него даже нет собственного ножа, если не считать кухонных.
Все позади! Великая Дележка состоялась. Мосье и мадам Дюнан все осмотрели, изучили, потрогали. Мы стояли рядом, изнемогая в ожидании. Мосье Дюнан обдумывал свое решение целый час… Наконец он выбрасывает руку в стремительном галльском жесте:
– Ну что ж, я беру это!
Как только он выбрал, – такова человеческая натура! – мы сразу решили, что наша доля немного хуже.
Однако наше напряжение наконец спадает, и настроение резко улучшается, становится почти праздничным. Мы показываем гостям раскопки, разглядываем вместе рисунки и планы, сделанные нашими архитекторами, везем их на экскурсию в Брак, обсуждаем, чем займемся на следующий сезон. Макс и Дюнан спорят, согласовывая сроки, мадам Дюнан веселит нас суховатыми, но остроумными замечаниями. Мы болтаем по-французски, хотя, мне кажется, она неплохо говорит и по-английски. Ее забавляет Мак, чье участие в разговоре сводится к словам «oui» и «nоn».[76]
– Ah, votre petit architecte, – замечает она, – il ne sait pas parler? II a tout de meme l'air intellegent![77]
Мы переводим эту фразу Маку, но он непробиваем.
На следующий день Дюнаны готовятся к отбытию, впрочем, приготовлений не так уж много, какие-либо съестные припасы они брать с собой отказываются.
– Но воду-то вы возьмете? – настаивает Макс, которого жизнь в этих краях приучила всегда брать с собой запас воды.
Они беззаботно качают головами.
– Ну, а если авария?
Мосье Дюнан смеется, снова качая головой:
– Исключено. – Он включает зажигание, и машина срывается с места – это в стиле французов! – со скоростью шестьдесят миль в час.
Теперь понятно, почему в этих краях так часто гибнут в автокатастрофах археологи!
Теперь предстоит все упаковывать. Контейнеры, один за другим, заполняются, запираются, наносится трафаретная надпись. На это уходит несколько дней.
Начинаем собираться и мы сами. Из Хассече решили ехать по заброшенной дороге в сторону города Ракка, там мы должны пересечь Евфрат.
– И мы увидим Балих! – добавляет Макс.
Так же восторженно он произносил когда-то слово «Джаг-Джаг», и, мне кажется, он задумал и там покопать, прежде чем мы окончательно расстанемся с Сирией.
– Балих? – осведомляюсь я невинным тоном, вроде бы ни о чем не догадываясь.
– А по всему берегу – множество огромных теллей, – говорит Макс с благоговением.
Глава 10
Путь в Ракку
Итак, мы уезжаем! Дом закрыт, окна заколочены. Серкис прибивает последнюю доску. Шейх стоит рядом и раздувается от важности. Мы не должны беспокоиться, все будет в полной сохранности. Нашим сторожем будет самый надежный человек в деревне. Он будет печься о нашем добре, как о своем собственном, день и ночь, уверяет нас шейх.
– Не бойся, брат! Даже если мне придется платить этому сторожу из собственного кармана, я это сделаю.
Макс улыбается. Он знает, что большая часть того, что уже уплачено сторожу, пойдет на взятку шейху.
– Я знаю, – говорит он, – все будет в сохранности под вашим неусыпным оком. Имущество под крышей и не испортится, а что до самого дома, то мы будем счастливы передать его в таком же исправном виде, когда наступи! срок!
– О, пусть он лучше никогда не наступит! – восклицает шейх. – Ведь, когда он наступит, вы уже больше не приедете, и для меня это будет великая печаль. – И с надеждой в голосе добавляет:
– Вы ведь будете копать еще только один сезон, правда?
– Один или два – кто знает? Это уж как дела пойдут.
– Как жаль, что вы не нашли золота, только камни и черепки, – сокрушается шейх.
– Для нас они не менее ценны.
– Ну нет, золото всегда золото. – Глазки шейха загораются алчным огнем. – Эх, вот во времена эль-Барона…
Но Макс успевает его перебить:
– Какой подарок привезти вам из Лондона?
– О, мне ничего не нужно. Совсем ничего. Золотые часы, конечно, иметь неплохо.
– Я запомнил.
– Не подобает братьям толковать о подарках! Мое единственное желание – служить верой и правдой вам и правительству. Даже если я останусь из-за этого без гроша – все равно это великая честь для меня.
– Наше сердце не найдет покоя, пока мы не уверимся, что принесли вам лишь доход, – отвечает Макс ему в тон. – И не нанесли вам никакого ущерба.
Но тут Мишель, занятый преимущественно тем, что ворчал на всех и подгонял, наконец угомонился и доложил: все готово и можно ехать.
Макс проверяет бензин и масло и еще, захватил ли Мишель запасные канистры с бензином, как было ведено, или его опять настиг очередной приступ «экономии». Надо проверить и провизию, запас воды, багаж – наш и слуг; все, слава Богу, в порядке, «Мэри» загружена до предела. Часть тюков на крыше, а среди них гордо восседают Мансур, Али и Димитрий. Субри и Ферид возвращаются в Камышлы, бригадиры едут поездом в Джараблус.
– Прощай, брат, – кричит шейх, внезапно хватая полковника в объятия и лобызая его в обе щеки.
Все остальные члены экспедиции в полном восторге.
Лицо полковника делается сизым как слива. Шейх тем же манером прощается с Максом и трясет руку «инженеру».
Макс, полковник. Мак и я садимся в «Пуалю». Кочка едет с Мишелем в «Мэри», чтобы пресекать неожиданные идеи, которые того зачастую осеняют в дороге. Макс уже в десятый раз инструктирует Мишеля. Он должен ехать за нами на расстоянии не более и не менее трех футов. Если он только попробует наезжать на осликов и кротких старушек, его жалованье тут же автоматически уменьшится вдвое. Мишель бормочет: «Магометане!», но послушно салютует: «Tres bien!»[78]
– Ладно, кажется, ничего не забыли, отправляемся!
Все здесь?
У Димитрия в руках два щенка. Хийю стоит рядом с Субри. Тот кричит:
– Она у меня будет как игрушка к вашему приезду!
– А где Мансур?! Где этот олух? – кричит Макс. – Если он сию минуту не появится, уедем без него!
– Present! – кричит, надрываясь, неожиданно появившийся Мансур. Он тащит две огромные зловонные овечьи шкуры.
– Ты это не возьмешь! Фу, гадость какая!
– Но мне ведь в Дамаске за них хорошо заплатят.
– Ну и вонь!
– Солнце их высушит, пока мы едем. Я их растяну на крыше поверх груза. Они высохнут и вонять не будут.
– Но они же отвратительные. Брось их!
– Нет, он прав, – говорит Мишель, – Они денег стоят.
Он лезет на крышу «Мэри» и привязывает шкуры веревкой.
– Ладно, – уступает Макс. – Грузовик ведь поедет за нами, и мы запаха не почувствуем. Вот увидите, свалятся с машины еще до приезда в Ракку, один из узлов завязывал Мансур!
– Ха-ха, – хохочет Субри, откидывая голову и обнажая золотые и белые зубы. – Может быть, наш Мансур поедет в Ракку на лошади? Это можно устроить.
Мансур в ужасе трясет головой – он не хочет больше на лошади. Над ним до сих пор подшучивают – с того самого его возвращения из Камышлы верхом.
– Хорошо бы, – вдруг мечтательно говорит шейх, – иметь пару золотых часов. Тогда одни можно дать поносить другу.
Макс поспешно дает сигнал к отправлению.
Мы медленно едем между домишек и выбираемся на дорогу Камышлы – Хассече. Нас провожают толпы мальчишек, весело крича вслед. Когда мы проезжаем через соседнюю деревню Ханзир, из домов выскакивают мужчины и тоже провожают нас криками. Это наши рабочие.
– Возвращайтесь на следующий год!
– Иншаллах! – кричит в ответ Макс.
Мы бросаем прощальный взгляд на наш телль Шагар»
Базар.
В Хассече остановка. Покупаем хлеб и фрукты и идем попрощаться с французскими офицерами Молодой офицер, который только что прибыл из Дейр-эз-Зора, очень заинтересовался нашим путешествием.
– Так вы едете в Ракку? Тогда я вам подскажу. Не обращайте внимания на столб с указателями. Поезжайте по дороге, ведущей направо. На следующей развилке поверните налево и доедете куда надо. А не то заблудитесь.
Другой француз, капитан, который внимательно прислушивался к его рекомендациям, настоятельно советует, наоборот, ехать в северном направлении на Рас-эль-Айну, потом на Телль-Абьяд, а оттуда на Ракку уже проторенная дорога. Это самое надежное.
– Но ведь так гораздо дольше, путь получается кружной! – возражает молодой офицер.
– Кружной путь в данном случае может оказаться самым коротким!
Мы благодарим всех, но маршрута не меняем. Мишель делает необходимые покупки, и мы переезжаем Хабур по мосту.
Когда подъезжаем к развилке с указателями, вспоминаем молодого офицера. Одна дорога, судя по стрелке, в Телль-Абьяд, другая – в Ракку, а между ними – одна безымянная. Видимо, она нам и нужна. Вскоре дорога снова разделяется на три.
– Налево, что ли? – спрашивает Макс. – Он-то какую имел в виду?
Мы едем по левой, и через некоторое время она тоже делится – уже на четыре дороги. Местность вокруг меняется, все чаще попадаются кустарники и каменные глыбы.
Стараемся ехать точно по колее.
Макс снова сворачивает налево.
– Лучше было поехать по правой, – говорит Мишель.
Никто не обращает внимания на его слова – уж кто-кто, а он столько раз завозил нас не туда!
О следующих пяти часах умолчу. В конце концов мы затерялись в бескрайнем пространстве – где ни деревень, ни пашен, ни пастбищ бедуинов – ничего!
Различать дорогу все труднее, разбитые колеи путаются. Макс пытается держаться нужного направления – примерно на запад – юго-запад, но колея коварна, она виляет как змея, упорно стараясь повернуть на север. Мы останавливаемся на ленч, едим и пьем чай, который готовит Мишель. Жара удушающая, дорога просто кошмарная, продвигаемся с большим трудом. От тряски, жары и слепящего света у меня нестерпимо разболелась голова. Всем немного не по себе.
– По крайней мере, – говорит Макс, – воды у нас вдоволь. Господи, что делает этот идиот?!
Мы все поворачиваемся и видим, что наш умник Мансур льет драгоценную влагу себе на лицо и руки! Воспроизвести слова Макса я не смею. Мансур удивлен и чуть ли не обижен. Он вздыхает. Как тяжело, наверняка подумал он, угодить этим странным людям. Их может взбесить совершенный пустяк!
Снова едем, колея петляет, извивается, иногда и вовсе пропадает. Макс, нахмурясь, замечает, что мы взяли слишком к северу от очередной развилки, одна из дорог ведет на север, другая – на северо-восток. Может, вернуться?