Но то, что произошло дальше, выглядит еще более загадочным. После провальной поездки по Украине Троцкий получил вызов в редакцию «Искры» от самого Ленина, который «торопил его с отъездом»! И это был тот самый Ленин, который и слыхом не слыхивал ни о каком Троцком!
Каким-то совершенно непонятным образом навестив таких корифеев европейской социал-демократии, как лидеры социал-демократической партии Австрии Виктор Адлер и Павел Аксельрод, он ранним октябрьским утром 1902 года появился в лондонской квартире Ленина. И срочно вызвавший Троцкого в Лондон Ильич... не знал, чем занять своего странного гостя! И это человека, в поездке которого принимали столь деятельное участие такие известные и заслуженные люди, как Кржижановский, Аксельрод и Адлер.
С подачи Ленина Троцкий стал пописывать в «Искру», и Владимиру Ильичу пришлось редактировать его статьи, чтобы хоть как-то сгладить недовольство Плеханова, невзлюбившего Троцкого.
Вскоре Троцкий отправился в путешествие по европейским весям, где выступал перед революционными эмигрантами с лекциями в защиту... того самого марксизма, который вызывал у него такое отвращение! Именно тогда он проявил свои блестящие ораторские способности, услышать его хотели многие. В Париже он познакомился со своей будущей второй женой Натальей Ивановной Седовой, которая была в неимоверном восторге от его будоражащих душу речей. Следил за его успехами и Ленин, который все больше убеждался в том, что ему просто необходимо иметь на II съезде партии столь способного человека.
И пончалу все так и было: Троцкий готов был порвать за Ленина любого, кто только осмеливался бросить вызов вождю. За что и получил от Д.Б. Рязанова кличку «ленинская дубинка».
И был не прав! К великому изумлению Рязанова и Ленина на II съезде эта самая «дубинка» обрушилась и на Плеханова, и на самого Ленина! Как только на съезде возникли организационные и идейные разногласия, Лев Давидович принял сторону Мартова. И напрасно Ильич пытался образумить «блудного сына», тот и слышать не хотел ни о каком примирении!
Сам Троцкий объяснил свои расхождения с Лениным «организационной областью». Хотя были в этой области и личностные мотивы. Как и всякий не любивший подчиняться человек, Троцкий не терпел диктата, а потому и писал: «Его (Ленина) поведение казалось мне тогда недопустимым, ужасным, возмутительным... Мой разрыв с Лениным произошел, таким образом, как бы на «моральной» и даже личной почве». Троцкий принял самое активное участие в начавшейся после раскола партии и направленной против Ленина кампании. И именно он обвинил Владимира Ильича в жажде власти и желании «превратить Совет партии во всесильный Комитет общественной безопасности», как называлось одно из самых страшных учреждений времен Робеспьера. Но это еще что! В своих обвинениях Троцкий дошел до того, что стал упрекать Ленина в непонимании и искажении марксистской теории! Самого Ленина он называл «генералиссимусом», армия которого тает на глазах, а его работы «длинными и скучными», по поводу чего с нескрываемой иронией сокрушался: «Бедный Ленин!»
Никогда не отличавшийся вежливостью «бедный Ленин» не остался в долгу, и бывшие соратники принялись с превеликим знанием дела поливать друг друга грязью.
Как того и следовало ожидать, не умевший и не желавший подчиняться и уж тем более идти у кого бы то ни было на поводу Троцкий сражался не только с Лениным, но и с меньшевиками, среди которых он очутился. И после особенно крупного скандала с Мартовым и Даном Троцкий уже в сентябре 1904 года заявил о «выходе из меньшинства». К большевикам он, конечно, не примкнул и отправился в Мюнхен к уже хорошо известному в социал-демократических и финансовых кругах Израилю Лазаревичу Гельфанду (Парвусу), у которого и поселился с супругой. Что не может не показаться странным. Да и как можно было ехать на постой к человеку (да еще с женой), которого никогда не видел в глаза? И тем не менее...
Впрочем, странным эта связь выглядела только на первый взгляд. И строить кое-какие догадки и предположения было можно. Особенно зная, кем был этот самый Парвус, который после окончания университета с весьма посредственными оценками умудрился попасть под опеку... самого Карла Каутского и Клары Цеткин.
Чем была вызвана такая щедрость со стороны ведущих социал-демократов Европы? Думается, только одним: близостью сына богатейшего одесского зернопромышленника к самым могущественным финансистам. И не только Европы. А Одесса по тем временам значила многое! «Основным занятием одесских евреев, — писал Солженицын, — в этот период была торговля зерном. Многие из них были мелкими торговцами и посредниками между помещиками и экспортерами и агентами крупных иностранных компаний.
И к 1910 году в их руках находилась большая часть экспорта зерна, они владели уже 89,2% всего экспорта зерна».
Понятно, что со временем крупные одесские торговцы стали оказывать заметное влияние на российское общество. А если вспомнить, что экспорт дешевого хлеба из России был истинным раем для международных финансистов, то нетрудно догадаться, им очень нужны были люди, которые знали бы всю подноготную зернового рынка и его конъюнктуру так, как их знал тот же Гельфанд.
Финансистам было крайне важно знать и то, что затевалось европейскими и российскими социал-демократами. В конце XIX века международная социал-демократия представляла собой силу, с которой уже нельзя было не считаться. Хотела знать обо всем происходящем в социал-демократических кругах и крупная буржуазия, для которой любые революционные потрясения означали процветание на мировом продовольственном рынке. И, чтобы такой информацией владеть, надо было иметь среди ниспровергателей существующего порядка «своих» людей.
Просматривается здесь и обратная связь. Ведь именно с помощью зерно-торговцев революционеры могли устраивать продовольственные кризисы и тем самым поднимать людей на борьбу против властей. Как это блестяще и было сделано масонами во время Февральской революции 1917 года в России
и тем же Зиновьевым в Кронштадте, когда надо было убрать с престола Николая II, а затем удалить со съезда партии мешавшего Ленину Троцкого. И не было никакой агитации. Просто в обоих случаях «забыли» вовремя привезти хлеб...
ГЛАВА ПЯТАЯ
И деятельность того же Парвуса показывает, как, затесавшись в ряды социал-демократов, он использовал свое положение не только для сбора важнейшей информации, но и с целью повлиять на политическую жизнь некоторых стран в интересах мировой зерноторговли. И то самое создание Соединенных Штатов Европы, о чем мечтали многие видные большевики и чего добивался Парвус, отвечало в первую очередь интересам крупных зерноторговцев, желавших устранения многочисленных таможенных барьеров.
Думается, именно поэтому Парвус ударился в политику, стал активно участвовать в съездах СДПГ и призывать германскую социал-демократию к началу революционных действий. «Дайте нам полгода насилия со стороны правительства, — заявлял он, — и капиталистическое общество станет достоянием истории».
Ленин высоко оценил дарование Парвуса. Более того, на его квартире была устроена подпольная типография и отпечатано восемь номеров «Искры». И, кто знает, не из этой ли самой квартиры тянулись невидимые миру нити в далекую Сибирь, где томился неизвестный Ленину и другим вождям социал-демократии Троцкий, ставший в то же время каким-то непостижимым образом столь близким самому Парвусу? Все остальное было уже делом техники: к человеку, который играл видную роль в связях между германскими и российскими социал-демократами, не могло не прислушиваться руководство РСДРП.
Судя по всему, Парвус не ограничивался только идейной близостью и с ведома своих могущественных покровителей подкармливал постоянно нуждавшегося в деньгах Ленина и других европейских социал-демократов. А если вспомнить еще и то, что сам Ленин представлял на II съезде РСДРП одесских социал-демократов, то... определенные выводы напрашиваются сами собой...
Почему Парвус так заинтересовался Троцким? По той простой причине, что после посещения в 1899 году России он увидел, что страна находится на грани сокрушительного революционного взрыва. А это дорогого стоило, поскольку, по уверениям самого Парвуса, именно Россия и США должны были лишить Западную Европу мировой экономической гегемонии с последующим ростом цен на зерно. И, по всей видимости, Парвус и стоявшие за ним люди очень нуждались в «своем» человеке среди российских социал-демократов. А обладавший блестящими способностями Троцкий обещал стать далеко не рядовым деятелем грядущей революции в России (кем он, в конечном счете, и стал). И если это было так и на самом деле, то фигура Троцкого получает совершенно иную, куда более зловещую окраску, чем даже та, в которую его со временем окрасит Сталин...
Прежде чем сделать из Троцкого вождя, его надо было подготовить теоретически. И Парвус сделал из него ярого сторонника той самой теории перманентной революции, создателем которой он являлся вместе с Бернштейном. При этом его мало смущало то, что впервые эта идея была выдвинута уже в «Манифесте коммунистической партии» и выражалась его авторами в постоянном, или перманентном, углублении общественных преобразований после начала революции.
Маркс и Энгельс призывали «сделать революцию непрерывной до тех пор, пока все более или менее имущие классы не будут отстранены от господства, пока пролетариат не завоюет государственной власти». Они считали, что начавшаяся в одной стране пролетарская революция постепенно охватит и все другие страны.
Однако Парвус «обогатил» эту теорию своими собственными идеями и считал, что «по мере развития капитализма национальные государства отжили свой век» и «судьбы континентов стали взаимосвязаны».
Да, это было так. И все же Парвуса, как и всякого торгаша, вряд ли волновали все эти сказки о светлом социалистическом будущем. Он был озабочен лишь тем, в какой степени войны и революции могут влиять на ликвидацию государственных границ и... таможенных барьеров. Поскольку именно последние были, по его мнению, «препятствием для исторического процесса культурного объединения народов...» и, добавили бы мы, сверхвыгодной торговли.
Было и еще одно весьма существенное отличие между Парвусом и авторами «Манифеста». В отличие от них, видевших пролетарскую революцию в развитой стране, сам Парвус был убежден, что толчком к «перманентной революции» должна послужить революция в России. И именно это было причиной его неусыпного внимания к развитию политической ситуации в России. Ну и, конечно, он очень нуждался в помощи хотя бы одного из лидеров российской социал-демократии и будущего вождя всероссийского революционного восстания, на роль которого и стал готовиться Троцкий.
Лев Давидович как губка впитывал в себя идеи Парвуса. Как и его учитель, он считал, что русская революция может создать такие условия, при которых власть может перейти в руки пролетариата, «прежде чем политики буржуазного либерализма получат возможность в полном виде развернуть государственный гений». За что и получил полной мерой от Ленина, который увидел в идеях Троцкого недооценку крестьянства и стремление «перепрыгнуть» через этап буржуазно-демократической революции сразу же к пролетарской».
Однако высказанные Троцким идеи вовсе не означали, что он видел в российском пролетариате мощную силу. Наоборот, он всячески принижал его возможности. «Без прямой государственной поддержки европейского пролетариата, — со всей категоричностью заявлял он, — рабочий класс России не сможет удержаться у власти и превратить свое временное государство в длительную социалистическую диктатуру». А посему ему не оставалось ничего другого, «как связать судьбу всей российской революции с судьбой социалистической революции в Европе».
Что это означало на деле? Только то, чтобы использовать полной мерой «соцдиктатуру» в России в интересах социал-демократических партий в Европе для поддержания в первую очередь западноевропейской буржуазии, с которой так тесно был связан Парвус.
Чего же добивался он сам? Только того, чтобы приход к власти социал-демократов не привел к краху капиталистической системы. Что же касается национальной буржуазии, то рано или поздно (лучше, конечно, раньше) она должна была попасть под полный контроль международных монополий и надгосударственных структур интегрированной Европы, что в конце концов и произошло уже в наше время. Приход к власти социал-демократов не только не покончил с социализмом, а, наоборот, еще больше укрепил его. И уже в конце прошлого века власть над миром заполучили могущественные транснациональные корпорации. Ну а вместе с границами в «старушке Европе» исчезли и столь ненавистные торгашескому сердцу таможенные барьеры.
Так готовился Троцкий. И вполне понятно, что, как только в России запахло жареным, он вкупе с Парвусом поспешил в феврале 1905 года в Россию. Благодаря своему пламенному ораторскому дару и блестящим литературным способностям Троцкий оказался в самом центре событий. При его участии начал выходить орган Московского совета газета «Известия». 52 дня он будет возглавлять Совет рабочих столицы, и все это время будет находиться в самой гуще событий. В декабре 1905 года он был арестован, однако потрясшее всех выступление на суде Троцкого подняло его авторитет на небывалую высоту. И именно с этого момента в жизни будущего «демона революции» началась еще одна судебная, тюремная и ссыльная одиссея протяженностью в 15 месяцев.
Таков был жизненный и идейный путь человека, на долгие годы ставшего злейшим врагом Кобы. Слышал ли о Троцком осенью 1905 года Сталин? Возможно, слышал. А может быть, ему было не до Москвы. Поднятая в центре России мощная революционная волна докатилась до Закавказья, и все его мысли были заняты подготовкой тифлисского общегородского собрания партийного актива, на которое собрались меньшевики и большевики для выработки общей линии.
И ничего удивительного в этом не было. Раскол, отчетливо проявившийся в Женеве и Лондоне, еще не достиг рядовых членов партии. Простые исполнители, они несли на себе всю тяжесть повседневной работы и хорошо знали, к чему ведут ссоры. И перед лицом революции приняли единственно правильное решение: идти на баррикады вместе...
Однако баррикад не понадобилось. 17 октября 1905 года Николай II в своем знаменитом «Манифесте» обещал созвать Государственную думу и предоставить ей законодательные права и провозгласил свободу совести, слова, собраний, союзов и неприкосновенность личности. Опьяненные дарованными царем свободами тифлисские рабочие уже на следующий день попытались освободить арестованных. Повсюду шли демонстрации и лилась кровь. Принимал в этих стычках участие и Коба, который приступил к созданию отрядов самообороны или, как их еще называли, «красных партизан».
Большую роль в развитии движения социал-демократов сыграла легализация партийной печати, и с подачи Кобы и Степана Шаумяна издававшийся либералами «Кавказский листок» превратился в «Кавказский рабочий листок». Приблизительно в то же самое время конференция Кавказского союза РСДРП приняла решение о прекращении фракционной борьбы и избрала делегатов на Всероссийскую партийную конференцию в Таммерфорсе. Среди них был и Коба...
Наконец-то сбылась мечта Кобы! Он увидел Ленина и... был разочарован. «Я надеялся, — рассказывал он, — увидеть горного орла нашей партии, великого человека, великого не только политически, но, если угодно, и физически, ибо Ленин рисовался в моем воображении в виде великана, статного и представительного. Каково же было мое разочарование, когда я увидел самого обыкновенного человека, ниже среднего роста, ничем, буквально ничем не отличающегося от обыкновенных смертных...
Принято, что «великий человек» обычно должен запаздывать на собрания с тем, чтобы члены собрания с замиранием сердца ждали его появления, причем перед появлением «великого человека» члены собрания предупреждают: «Тс-с... тише... он идет». Эта обрядность казалась мне не лишней, ибо она импонирует, внушает уважение».