Одной из первых революционных партий вымогательством денег путем угроз и насилия стали заниматься боевики из «Дашнакцутюн». И ничего нового они, надо заметить, не изобрели. Боровшиеся за независимую Армению их собратья без зазрения совести собирали денежный оброк со своих состоявших на службе султана богатых соотечественников.
И уже в 1886 году, как писал начальник Бакинского ГЖУ полковник Глоба: «...армянами постановлено взыскивать со всех коммерческих предприятий по 0,5% в армянский фонд. Из сбора этого у армян образовался капитал в несколько миллионов рублей, капитал этот находится в банках Лондона и Парижа. Проценты с этого капитала идут на пропаганду на Кавказе, а также в Персии и Турции. Из процентов этого капитала выдаются пособия революционным кружкам в империи и в особенности на Кавказе».
В начале 1905 года рэкет стал одной из основных доходных статей бакинских социал-демократов. Да, официально Бакинский комитет был против, но на деле... И по сей день сохранились «окладные» списки Горийского комитета РСДРП за 1906 год с фамилиями всех «налогоплательщиков» и размерами причитавшихся с них сумм. Не все и не сразу шли на такое «сотрудничество» с социал-демократами, но после того как «неожиданно» загоралась нефть и начинались забастовки, все недоразумения устранялись сами собой.
В свою очередь, предприниматели сами устраивали (опять же за деньги) забастовки, когда в них возникала нужда. А это случалось весьма часто, поскольку они отчаянно конкурировали между собой и таким образом значительно пополняли партийную казну.
Помимо нефтяных магнатов партия получала очень приличные деньги и от королей марганцевого бизнеса, который после перехода к мартеновскому способу плавки стал играть важную роль в промышленности и процветал в районе тех самых Чиатур, где Коба так отчаянно сражался с меньшевиками.
Мог ли Коба не знать об этом? Да, конечно же, нет!
Пройдет полтора десятка лет, и, редактируя свою «Краткую биографию», Сталин будет всячески препятствовать любым попыткам осветить его славное дореволюционное прошлое. А когда Михаил Булгаков отправится в Закавказье собирать материалы для пьесы о молодом Сталине, его снимут с поезда уже в Туле.
Как видно, было в молодости вождя нечто такое, что следовало всячески скрывать, и неразгаданных тайн осталось предостаточно. Да, Н. Жордания отказался от услуг семинариста Сосо в 1898 году по причине его марксистской неграмотности. Но уже в 1901 году он стал членом РСДРП. И возникает вопрос: неужели за эти два года Сосо, занимаясь, по сути дела, самообразованием, настолько вырос в глазах руководителей партии?
Вряд ли, скорее всего, его приняли только потому, что Тифлисская организация из разрозненных кружков начинала превращаться в боевое политическое формирование со всеми вытекавшими отсюда последствиями. И тот же Жордания теперь очень нуждался не в преподавателях азов марксизма, а в людях, способных устраивать типографии, добывать для нужд партии деньги и работать с той же охранкой.
В чем заключалась эта работа? В организации партийной разведки и контрразведки. Такие органы были созданы, что и отмечал ротмистр В.Н. Лавров, который сообщал в департамент полиции о существовании у наблюдаемых своего розыска и слежки.
Этот же самый ротмистр Лавров и стал первой жертвой партийных боевиков, которые после арестов 1901 года устроили на него покушение. К счастью для ротмистра, оно кончилось без серьезных для него последствий. А вот управляющему Закавказской железной дорогой инженеру Веденееву не повезло. Он был тяжело ранен и через три дня скончался.
Имел ли отношение ко всем этим событиям Сосо? Сейчас на этот вопрос не ответит уже никто. Те, кто знал, были им убиты, сам же он никогда не вспоминал о своем славном боевом прошлом.
Более того, совсем недавно удалось выяснить, что в начале века в Тифлисе существовало целых два комитета. И если в состав первого вместе с инородцами входили грузины, то второй состоял только из грузин. И именно они, в большинстве своем «месамедисты» и «квалисты», диктовали свою волю официальному партийному комитету. По той простой причине, что все деньги находились у «теневого» комитета. Конечно, Сталин не мог не знать о втором комитете, но какова была в нем роль его самого и по сей день окутано плотной завесой тайны.
Зато известно другое. В самом начале пути Сталин был, по сути дела, чуть ли ни единственным профессиональным революционером в Тифлисской организации, и именно на него возлагались самые деликатные поручения партийных лидеров, которые были просто не под силу другим партийцам. А значит, он знал о многом из того, о чем предпочитали молчать руководители газеты «Квали» Н. Жордания, Ф. Махарадзе, Н. Элиава и другие партийные заправилы.
Особенно, если учесть, что именно он принимал самое активное участие в создании первой нелегальной газеты на грузинском языке «Брдхола» и находился в тесных отношениях с М. Гурешидзе, который отвечал за работу партийной разведки. И представляется весьма маловероятным, что, общаясь со столь значимой фигурой, он оставался в неведении относительно очень многих вопросов. И как знать, не эти ли его тайные знания и способствовали его выбору в Тифлисский комитет РСДРП? Они же во многом, по всей вероятности, способствовали и той легкости, с какой Сталин находил средства на революционную работу в Батуме. На жалкие пожертвования рабочих невозможно было устроить подпольную типографию, вести работу с власть имущими и содержать самих профессиональных революционеров, которых становилось с его помощью все больше.
Откуда брались деньги? От тех состоятельных людей, которые так или иначе вовлекались в революционную работу. А ведь среди них были такие «сочувствующие» делу революции, как директор завода Ротшильда француз Ф. Гьюн. Он не только знал о готовившихся выступлениях, но и помогал деньгами в организации беспорядков. И уж, конечно, вряд ли он не ведал, что в его доме сначала скрывался Сталин, а затем была оборудована подпольная типография.
Все это неизбежно наводит на мысль о том, что в революционном движении в Закавказье были замешаны не только «нефтяные» и «марганцевые», но и «иностранные» деньги. Да что там мысль, если сами жандармы неоднократно докладывали начальству о той «денежной помощи», которая шла из-за границы на политические цели. И стоит ли после этого удивляться слухам о том, что Сталин был замечен в налаживании отношений с представителями турецких и английских спецслужб, которых в то время в Закавказье хватало.
Вне всякого сомнения, Сталин приложил руку к созданию и поддержанию тех самых боевых отрядов, которые были запрещены в 1907 году на съезде партии, поскольку устраивать демонстрации, нападать и защищаться от тех же «кичи» без хорошо вооруженных боевиков было делом бессмысленным. И особенно преуспела в организации таких отрядов та самая Имеретино-Мингрельская партийная организация, в состав которой Сталин был введен в 1904 году по возвращении из сибирской ссылки. Другое дело, что в отличие от многих своих собратьев по ремеслу он не присвоил себе ни копейки. «О личном существовании он меньше всего заботился, — писал о нем Иремашвили. — Он не предъявлял никаких требований к жизни и считал такие требования несовместимыми с социалистическими принципами. Он был достаточно честен, чтобы приносить своей идее личные жертвы».
Видимо, именно с его помощью в Кавказском союзе было основано специальное «бюро вооружения», а в начале следующего года боевые отряды появились во многих других городах Кавказа. Ну а организацией и координацией их действий занимался специально сформированный в Баку с помощью гначкистов организационный комитет. И далеко не случайно Сталин был введен в Кавказский союзный комитет РСДРП и стал его разъездным агентом в Закавказье. И именно он стоял за созданием типографии в Чиатурах, за проведением декабрьской бакинской стачки, за вооружением рабочих в Баку во время армяно-татарской резни, за организацией красных сотен в Чиатурах, за попыткой захватить кутаисский цейхгауз, за изданием большевистских газет, за формированием боевых отрядов в Тифлисе, за подготовкой покушения на генерала Грязнова и даже за отправкой добровольцев в Персию. В связи с чем возникает очередная неразрешенная и по сей день тайна.
Судя по всему, Сталин нелегально побывал в Иране в 1906 или в 1907 году. «Я хочу начать с Садарханской революции, — вспоминала Мир Башир Касумова, — назову несколько фамилий: Мешади, Аскер, Мюджай и другие. Тогда товарищ Сталин был в Персии. Его отправили туда, и он помогал в этой революции до приезда шаха Мамеда Али. Если мне память не изменяет, товарищ Сталин сам был в Реште».
Что ж, вполне возможно. Ведь в начале века только в одном Баку работали более 7 тысяч так называемых иранских отходников, с которыми русские революционеры вели работу. После возвращения на родину эти отходники несли с собой новые идеи, порой весьма радикальные, что и приводило к спорадическим голодным бунтам и народным демонстрациям. Ну а когда закончились эти бунты, шах был вынужден капитулировать и 5 августа 1906 года опубликовал указ о введении в стране конституционного режима и о созыве меджлиса.
И если Сталин на самом деле побывал в Иране, то это было для него прекрасной школой борьбы, причем борьбы уже самой непосредственной.
Опыт пригодился, и, по всей видимости, в 1909—1910 годах Сталин возглавлял разведку и контрразведку в Бакинском комитете РСДРП, секретарем которого он стал после ареста П.А. Джапаридзе. И далеко не случайно секретный сотрудник тифлисской охранки сообщал начальству: «На Тифлисской общегородской конференции присутствовал приехавший в Тифлис из Баку «Коба» (Сосо) — Иосиф Джугашвили, благодаря стараниям которого конференция решила принять меры к тому, чтобы партийные члены находились на службе в разных правительственных учреждениях и собирали бы нужные для партии сведения».
Конечно, работал Сталин и с самой охранкой, и, как свидетельствовал Г. Варшамян, один из жандармов передал ему список лиц, которых охранка намеревалась арестовать в ближайшее время. А Р.А. Медведев упоминает в своей книге случай, когда один из старых большевиков застал на конспиративной квартире Сталина хорошо известного ему жандарма. Конечно, он спросил Сталина, как у него мог оказаться этот «кровопийца», на что Сталин совершенно спокойно ответил, что этот человек давно и успешно работает на их комитет.
И, как показали дальнейшие исследования, этим «кровопийцей» был помощник начальника жандармского управления ротмистр Ф.В. Зайцев. По какому-то странному стечению обстоятельств он объявился на Кавказе в конце сентября 1912 года, где его ожидал верный Камо. К тому времени он уже бежал из Метехского замка, побывал по заданию Ленина на Балканах, откуда пытался переправлять оружие в Россию. Прибыв на пароходе с оружием, он отправился в Петербург, где Красин благословил его на новый подвиг и дал необходимые для его организации деньги. Очевидно, к этому подвигу приложил руку и сам Сталин. Да и вряд ли Камо пошел бы на «дело» без его ведома. Правда, на этот раз это «дело» сорвалось.
Принимал Сталин и самое действенное участие в возвращении так называемого наследства Шмидта, которое находилось на хранении в кассе Социал-демократической партии Германии. Да и в 1913 году он, по всей видимости, тоже был озабочен добыванием денег для пополнения партийной кассы. И если верить Г. Уратадзе, то именно он в то время был «главным финансистом российского большевистского центра».
Находясь в силу своего положения больше в тени, Сталин редко выступал на митингах и собраниях. Тем не менее он и подобные ему люди обладали куда большим партийным влиянием, поскольку именно в их руках сходились практически все те невидимые нити, благодаря которым и шла вся революционная работа. Именно они доставали деньги и держали их в своих руках, вербовали жандармов и государственных чиновников, занимались разведкой и контрразведкой.
Но в то же самое время Сталин обладал многими личными качествами, которые позволили ему стать в партии в 1917 году тем, кем он стал. И к началу революции в большевистской партии числилось всего несколько человек с таким партийным стажем, как у Сталина. «Ленин, — писал Троцкий, — ценил в Сталине характер: твердость, выдержку, настойчивость, отчасти и хитрость как необходимые качества в борьбе». Красин отмечал его «дьявольскую смекалку и хитрость, помноженную на осторожность».
«Коба, — вторил ему Н. Жордания, — был всегда спокоен, замкнут, даже голоса не повышал, на оскорбления сразу не реагировал, но не забывал и ждал удобного момента, чтобы отплатить сторицей».
«От других большевиков, — вспоминал Р. Арсенидзе, — Коба отличался, безусловно, большой энергией, неустанной работоспособностью, непреодолимой страстью к властвованию, а главное, своими огромными и своеобразными организаторскими способностями».
Конечно, очень многое из того, чем занимался до революции и с кем'был связан Сталин и по сей день остается тайной за семью печатями. Тем не менее можно без особого преувеличения предположить, что все сказанное выше является лишь видимой частью айсберга, и Сталину очень многое приходилось скрывать, в чем нет ничего удивительного. И было бы куда более странным, если бы человек, добывавший для партии деньги и возглавлявший партийную разведку и контрразведку, вдруг поведал бы всему миру всю подноготную своей так и оставшейся для многих тайной деятельности.
Как нет ничего странного и в том, что он с такой легкостью переиграет такие блестящие умы, какими считались в партии Каменев, Бухарин и Троцкий. Да, они умели говорить и писать, но куда им было тягаться в умении вести тайную борьбу с человеком, который целых восемнадцать лет ходил по краю пропасти, из которой веяло могильным холодом. И без всякого преувеличения можно говорить о том, что все эти «писатели», как их с известной долей иронии и презрения называл сам Сталин, были в сравнении с ним маленькими детьми...
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Да, все это догадки и предположения, но ничего невероятного в них нет. Как нет ничего унизительного для самого Сталина, который добывал для партии деньги... Созданная для расследования дела об экспроприации комиссия выявила ее участников, и все они были исключены из партии. Коба оказался в сложном положении: на него косились меньшевики и в любой момент могли арестовать власти.
Нависла опасность и над Сергеем Яковлевичем Аллилуевым, который в те дни много помогал Кобе в его противоборстве с меньшевиками. Однако в конце концов ему пришлось срочно уехать в Петербург. «В конце июня, — вспоминал он, — по совету товарищей я направился к Кобе. Коба с женой жил в небольшом одноэтажном домике. Я застал его за книгой. Он оторвался от книги, встал со стула и приветливо сказал: «Пожалуйста, заходи». Я сказал Кобе о своем решении выехать в Питер и об обстоятельствах, вынуждающих меня предпринять этот шаг. — Да, надо ехать, — произнес Коба. — Житья тебе Шубинский (бакинский градоначальник. — Прим. авт.) не даст. Внезапно Коба вышел в другую комнату. Через минуту-две он вернулся и протянул мне деньги. Видя мою растерянность, улыбнулся: — Бери, бери, — произнес он, — попадешь в новый город, знакомых почти нет. Пригодятся... Да и семья у тебя большая.
Потом, пожимая мне руку, Коба добавил: — Счастливого пути, Сергей!»
Они расстались друзьями, и никто из них даже не мог предположить, что пройдет еще совсем немного времени, они породнятся, а потом Сталин расправится со всей «большой семьей» Сергея.
После отъезда Аллилуева положение подпольщиков стало еще более опасным, и Коба перебрался в Тифлис. И прибыл он туда в самое время. Позже он решил переехать в Баку. Официально считалось, что он ехал туда в целях укрепления организации местных большевиков, поскольку Бакинский комитет РСДРП все еще находился в руках меньшевиков. Като не очень хотелось покидать насиженное место с маленьким Яшей на руках, но, верная традиции грузинской женщины служить семье, она безропотно последовала за своим неугомонным мужем.
Однако в Баку ее ждала новая напасть: через несколько дней после приезда Коба исчез. Шли дни, ее тревога росла (Кобу могли убить «кичи», как называли телохранителей промышленников. - Прим. авт.), но в конце концов ее успокоили какие-то неизвестные ей люди.