Он был монахом-марксистом. Но идея его не имела ничего общего с религиозным идеалом или видением. Картины розового рая на земле не трогали его — он не испытывал ничего, кроме презрения к утопистам, мечтавшим об утопии без изъянов. Он был военным политиком. Как хороший главнокомандующий, он планировал полный разгром неприятельской армии, а не только захват ее укреплений.
Надо было вступить в бой, поразить врага и захватить власть — а там видно будет. Человек властный, Ленин хотел свергнуть властвующих и сам стать властью, а все остальное его мало волновало. И кто знает, может быть, так было и надо: ввязаться в драку, особенно если не было другого выхода...
* * *
Поздним вечером 3 апреля 1917 года Ленин прибыл в Белоостров, где вождя встретил Шляпников с несколькими членами Русского бюро. Едва пожав руку бывшему партийному лидеру Петрограда, Ленин стал его расспрашивать «о положении дел в партии, о причинах переворота «Правды» к оборончеству и о позиции отдельных товарищей». Затем недовольно взглянул на Каменева.
— Что у вас пишется в «Правде»? — спросил он. — Мы видели несколько номеров и здорово вас ругали!
Со свойственным ему мягким отношением к своему любимцу, вождь слегка пожурил Льва Борисовича, а о Сталине даже не вспомнил. В 23 часа 10 минут поезд прибыл в столицу. Ганецкий постарался на славу, и Ильича встретила огромная толпа из рабочих, солдат, членов Центрального и Петербургского комитетов.
В своем приветственном слове Чхеидзе выразил надежду на «сплочение всей демократии» в защиту «нашей революции». Ленин весьма прохладно выслушал Чхеидзе, затем вышел на площадь и со своего знаменитого броневика обратился к встречавшим его солдатам, матросам и рабочим. Поздравив «товарищей» с «победившей русской революцией», он заявил, что «грабительская империалистическая война» является началом гражданской войны во всей Европе.
— Не нынче-завтра, каждый день, — вещал он, — может разразиться крах всего европейского империализма. Русская революция, совершенная вами, положила начало и открыла новую эпоху. Да здравствует всемирная социалистическая революция!
Многим тогда это заявление показалось чересчур самонадеянным, и тем не менее именно в ту минуту начался новый период в большевистской политике, с его курсом на вооруженное восстание и захват власти.
Как это ни удивительно, Сталина на вокзале не было. Что и на самом деле выглядело весьма странным. Верный ленинец не приехал встречать своего вождя! И, конечно же, возникает закономерный вопрос: чем таким важным был занят 3 апреля Сталин? Боялся критики, как утверждает его биограф Э. Смит? Вряд ли. Особой смелостью Сталин не отличался, но и провинившимся школяром не был. Да и Ленин был не из тех, кто забывал подобные промахи и мог напомнить о них Сталину в любой момент. Троцкий объяснял отсутствие Сталина на вокзале в свойственной ему манере. «Этот маленький факт, — писал он, — лучше всего другого показывает, что между ним и Лениным не было ничего, похожего на личную близость».
И опять же не то. Дело не в какой-то там «личной близости» и даже не в чинопочитании, а в самой элементарной вежливости. Ну а раз так, то можно предположить, что в день приезда Ленина у Сталина были дела поважнее встречи вождя. И, как считают многие биографы Сталина, 3 апреля он принял самое деятельное участие в работе подготовительного совещания, на котором занимался вопросом объединения большевиков с левым крылом меньшевистской партии.
Что бы там ни говорили, а решение о таком объединении приняло партийное совещание, и бросить камень в Сталина было в любом случае сложно. Ко всему прочему, рядом с ним возвышался такой громоотвод, как Каменев, который играл в партии куда более видную роль и должен был принять первый ленинский удар на себя. И он действительно принял его, выслушав недовольные речи Ильича по поводу того, что происходит у него в «Правде».
Хотя все это в любом случае выглядит странно. Да и как можно поверить в то, что в тот самый момент, когда весь цвет социал-демократии встречал Ленина, член большевистского ЦК Сталин вел какие-то переговоры. Да еще на ночь глядя. На этот вопрос не ответит уже никто. Что же касается самого Сталина, то только потом, когда он начнет претендовать на первые роли в революции, до него наконец-то дойдет, какой непростительный промах он совершил в апреле 1917-го. И поспешит его исправить. Тогда же и появится легенда о встрече двух вождей революции.
«3 апреля, — поведает всему миру до неприличия гибкий Ярославский, — Сталин отправился в Белоостров на встречу с Лениным. С огромной радостью встретились два вождя революции, два вождя большевизма после длительной разлуки. Оба были готовы бороться за диктатуру пролетариата, возглавлявшего борьбу революционного народа России. По дороге в Петроград
Сталин рассказывал Ленину о положении дел в партии и о ходе развития революционных событий». Появится и картина, на которой Сталин будет пожимать руку выходящему из вагона Ленину. Ну а поскольку никаких фотографий о приезде Ленина не останется, то она, конечно же, сыграет свою роль.
Не было Сталина и в особняке Кшесинской, где тем же вечером Ленин впервые представил на суд товарищей по партии свои знаменитые «Апрельские тезисы». Чем и вызвал их несказанное удивление. «Ждали, что приедет Владимир Ильич, — вспоминал один из очевидцев тех событий, — и призовет к порядку Русское бюро ЦК, а особенно тов. Молотова, занимавшего непримиримую позицию по отношению к Временному правительству. Оказалось, однако, что именно Молотов-то и был ближе всех к Ильичу...»
* * *
На следующий день Ленин выступил со своими тезисами в Таврическом дворце на собрании большевиков, меньшевиков и независимых. Тезисы произвели эффект разорвавшейся бомбы, и не веривший своим ушам Богданов не выдержал и в сердцах воскликнул: «Ведь это бред, это бред сумасшедшего!»
Бывший большевик Гольденберг не скрывал по этому поводу сарказма: «Ленин ныне выставил свою кандидатуру на один трон в Европе, пустующий вот уже 30 лет. Это трон Бакунина!» «Ленин, — вторил ему редактор «Известий» Стеклов, — откажется от всей этой чепухи как только ознакомится с положением дел в России!»
Ничего удивительного в такой реакции не было. Апостол отказывался от своего Учителя! И выглядело это так, как если бы сам папа вдруг заявил бы о том, что Нагорная проповедь Христа есть не что иное, как нагромождение ошибок.
Был озадачен всем услышанным и Сталин: самый правоверный из всех верующих порвал с традиционным учением своих марксистских богов и призывал к... немедленному переходу к социалистической революции, говорил... о республике Советов рабочих, батрацких и крестьянских депутатов по всей России... устранении полиции, армии, чиновничества... конфискации всех помещичьих земель... перемене программы партии и ее названия и обновлении Интернационала.
До него, как, впрочем, и до всех других, так и не дошло, что Ленин говорил о будущей государственности России. Ведь именно тогда в стране сложилась уникальная историческая ситуация, когда в ней одновременно существовало два правительства. Но если Временное правительство было создано «сверху», то образованные «снизу» Советы представляли собой самое что ни на есть социалистическое правительство, избранное и поддерживаемое народом.
Вряд ли известный художник А. Бенуа хорошо разбирался в политике, но именно он заметил: «У нас образовалось само собой, в один день, без всяких предварительных комиссий и заседаний нечто, весьма близкое к народному парламенту в образе Совета рабочих и солдатских депутатов». Справедливос ти ради, надо все же заметить, что образовался этот самый «близкий к народному парламенту образ» отнюдь не сам собой. По той простой причине, что не видел «революционный народ» и восставшие солдаты в нем никакой власти. Потому и шли на поклон к революционной, как они считали, Думе, а не к какому-то там Совету.
«И ужас был в том, — писал в своих знаменитых «Днях» Шульгин, — что этот ток симпатий к Государственной думе... нельзя было использовать, нельзя было на него опереться... потому, что мы не умели этого сделать...» Вот, по сути дела, и вся причина возвышения Петросовета. Не умели сделать... А потом... было поздно. В Таврическом появился Исполком Совдепа, в казармах и на заводах полным ходом проводились «летучие» выборы, и рабочих, и солдатских депутатов выбирали от каждой тысячи по одному.
Родзянко чуть ли не целый день вещал о Родине и армии, а совсем рядом какие-то сомнительные личности с великим знанием дела рассказывали о темных силах реакции, царизме, проклятом старом режиме, диктатуре пролетариата, социалистической республике и свободе. Вот тогда-то люди и стали поворачиваться и приветствовать Совет рабочих и солдатских депутатов, в Исполкоме которого уже заседали два думца: Керенский и Чхеидзе.
По сути дела, своим бездействием думский комитет сам оттолкнул от себя массы, и, по словам Шульгина, получилось нечто двуглавое, но отнюдь не орел. И если во Временном комитете Государственной думы оказались бы сильные и смелые люди, то, возможно, никакого Совета вообще бы не было. Но, увы, там сидели те, кто сидел, и «детская» голова «от вундеркинда», как назвал Шульгин Исполком Совета, поднималась все выше и выше, наглея буквально по часам. И в конце концов, настал момент, когда ни одно распоряжение Думы не имело реальной силы без согласия Исполкома Совета.
Кто поддерживал Совет, стало ясно после того, как революционный народ разошелся, оставив после себя кучи грязи, разбитые и расписанные похабщиной колонны и превратив знаменитый Екатерининский зал в манеж. «Все, что можно было испакостить, — писал Шульгин, — испакощено — и это символ. Я ясно понял, что революция сделает с Россией: все залепит грязью, а поверх грязи положит валяющуюся солдатню...»
* * *
Ничего этого, в силу своей оторванности от России, Ленин, конечно, не знал. Да и не нужно ему было это знать! Главное для него было в том, что Советы существовали. Потому он и доказывал, что в стране, где уже имеется социалистическое правительство как выражение воли народа, буржуазная революция уже ни к чему.
А это, в свою очередь, означало, что путь к социализму в России лежал не через полное развитие и исчерпание возможностей капитализма, а прямо из состояния того времени с опорой не на буржуазную демократию, а на новый тип государства — Советы. Именно в этом проявилось преодоление Лениным марксизма, которое оказалось столь болезненным для остальных.
И ничего из ряда вон выходящего в этом прозрении опять же не было. Советы являли традиционный для России тип аграрной цивилизации, и знаток дореволюционной России Чаянов отмечал, что «режим крестьянских Советов в крестьянской среде... существовал задолго до октября 1917 года в системе управления кооперативными организациями».
Потому и такой далекий от Ленина философ, как Н.А. Бердяев, признавал позже: «Большевизм гораздо более традиционен, чем принято думать. Он согласен со своеобразием русского исторического процесса. Произошла русификация и ориентализация марксизма». Что лишний раз говорит о том, что происходившие в России процессы шли не логическим, а историческим путем. Но именно Ленин в «Апрельских тезисах» изложил тот, в сущности, народнический путь к социализму, минуя капитализм, который он так критиковал на заре своей революционной юности.
Не придумав, по сути, ничего нового, Ленин тем не менее сумел увидеть то, чего в революционной горячке не смог разглядеть даже такой выдающийся ум, как Плеханов (что уж тут говорить о Сталине). Потому и считал, что по сравнению с опиравшейся на народ советской властью любая парламентская республика будет шагом назад. Сидевшие в Петросовете меньшевики, эсеры и большевики даже не догадывались, что именно им выпала честь возглавить неведомую по сей день государственность крестьянской России. Да, пока еще Советы не были большевистскими, потому Ленин и предлагал не захватывать власть сразу, а терпеливо и настойчиво разъяснять массам те ошибки, которые сейчас эти самые Советы делали.
Судя по тому, как Ленин позже будет бороться с партийной бюрократией, он и на самом деле пытался сделать из Советов именно то, что увидел в них в апреле 1917-го. Хотя и сам приложил руку, особенно в начале своего правления, к тому, чтобы Советы так навсегда и остались неполноценными органами, руководить которыми будет партия.
Что же касается сложившегося в стране двоевластия, то оно, по мнению Ленина, должно было закончиться победой одной из сторон. «Двух властей, — заявлял он, — в государстве быть не может!»
* * *
Разобравшись с Советами, вождь довольно больно ударил по Сталину, призвав к созданию истинного революционного Интернационала, который предали социал-шовинисты и центр. Под «центром» Ленин подразумевал... ту самую левоинтернационалистскую группу меньшевиков во главе с лидерами Петросовета Чхеидзе и Церетели, с которой Сталин вел переговоры. «Я слышу, — язвительно заметил Ленин, — что в России идет объединительная тенденция, объединение с оборонцами. Это — предательство социализма! Я думаю, что лучше остаться одному, как Либкхнет: один против 110».
Он не назвал ни одного имени, и тем не менее всем сидящим в зале было ясно, о ком он говорит. И можно только догадываться, какое разочарование и горечь испытывал Сталин, слушая ленинские речи. И где? Перед той самой аудиторией, в присутствии которой он намеревался претворить свой план по объединению большевиков с меньшевиками. Если о его мартовских неприятностях, связанных с допуском в Бюро ЦК и «Правду» знал в общем-то ограниченный круг людей, то в Таврическом Ленин отхлестал его по щекам публично. И самое печальное было в том, что бил его признанный вождь социал-демократии. Надо полагать, Ильич уже знал о его мартовских художествах и бил сразу за все.
Конечно, Сталин был расстроен. И все же надежды он не терял. Ободряло его то, что Ленин не назвал его имени, а это говорило о многом. Да, вождь был беспощаден с теми, кого считал своими врагами, но в то же время с удивительным терпением он относился к тем партийным деятелям, которые признавали свои ошибки.
В известной степени спасло Сталина и то, что далеко не он один не понимал в те дни Ленина. Чем больше вождь говорил, тем с большим непониманием взирали на вождя партийцы. И единственное, чего добился Ленин своими тезисами, так это еще большего раскола в партии. Многие были шокированы его отходом от марксизма и выступили против линии Ленина на захват власти. На Ленина нападали все, кому только не лень, и лишь одна Коллонтай выступила на его стороне.
Что, конечно же, не могло не отразиться на его, как бы сегодня сказали, имидже. И вопреки всем сказкам о Ленине, его невзлюбили в столице с первого же дня появления в ней. «В призывах Ленина к братанию с немцами и низвержению Временного правительства, — писала 12 апреля газета «Единство», — к захвату власти и т.д. и т.п. наши рабочие увидят именно то, что они представляют в действительности, т.е. безумную и крайне вредную попытку посеять анархическую смуту в Русскую землю».
10 апреля солдаты Волынского полка собирались арестовать Ленина, и только Исполком Петроградского Совета отговорил их от этого намерения. Но уже через три дня на его заседании говорилось о намерении группы солдат и матросов расправиться с Лениным. Однако к жаждавшим крови Ильича матросам отправились почему-то не его ближайшие соратники, а «предатели социализма» — меньшевики М. Либер и В. Войтинский.
Еще один «предатель» и главная мишень ленинских нападок — Церетели — предложил поставить в резолюцию Исполкома два весьма интересных положения: одно — о резко отрицательном отношении к платформе Ленина, второе — о недопустимости применения к нему насилия. Что лишний раз подчеркивало огромную моральную разницу между большевиками и другими революционерами. Вряд ли Ленин стал бы защищать своих потенциальных противников. Что же касается Сталина, то он их будет уничтожать...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Несмотря на полученную от вождя пощечину, Сталин так и не принял новые ленинские идеи. Слишком уж далеки были они от того, что он говорил и думал сам. И когда в «Правде» опубликовали «Апрельские тезисы», он был одним из авторов редакционной реплики, в которой говорилось о том, что тезисы содержат личную точку зрения Ленина, но не всей партии. Не под держал он «Апрельские тезисы» и на Русском бюро. «Картина моста между Западом и Востоком — уничтожение колоний, — заявил он. — Схема, но нет фактов, а потому не удовлетворяет. Нет ответов о нациях мелких».