Еще тогда меня поразил образ: «липкий “Коктейль-холл”». Все правильно. Ликер – напиток липкий, а он был одним из обязательных ингредиентов любого коктейля.
Неужели опухшие от пьянки певцы-инвалиды сами сочинили эти впечатляющие вирши? Нет, не они. Я отвлекусь от основной темы своего рассказа, чтобы познакомить читателя с одним интересным персонажем.
* * *
В апреле 1960 года я был послан в Ташкент, чтобы подготовить для журнала, в котором тогда работал, статью главы узбекских коммунистов Шарафа Рашидова «Комсомол и хлопок».
В гостинице «Ташкент», где я тогда стоял постоем, в соседнем номере жил замечательный мужик, киносценарист Владимир Крепс. Он был автором сценариев многих фильмов, поставленных практически на всех национальных студиях. На его пиджаке гордо красовались две лауреатские медали: Сталинская премия второй степени (тогда их еще не переделали в государственные) и Госпремия КНР. А я считал, что этому человеку нужно повесить все существующие награды за то, что он украсил мое детство, создавв 1946 году радиопередачу «Клуб знаменитых капитанов».
Однажды Владимир Михайлович зашел ко мне в номер:
– Пошли ужинать, будущий коллега, я познакомлю вас с прелестным человеком.
Мы ужинали втроем: Крепс, я и некто Яков Иосифович, веселый человек с печальными глазами.
Яков Иосифович представился мне весьма своеобразно:
– Литературный поденщик, перевожу с узбекского на сберкнижку.
Когда мы расстались с ним, Крепс сказал:
– Талантливый человек. Учился в ИФЛИ. На фронте его тяжело ранили. Растратил себя по мелочам, правда, зарабатывал после войны чудовищно.
– Каким образом?
– А он для бригады нищих, работавших на электричках, песни писал. Помните песню о «плесени», врачах-отравителях, о Берии?
Так вот кто создал образ – «липкий “Коктейль-холл”», так поразивший меня восемь лет назад.
* * *
Но давайте вернемся в «Коктейль-холл» 52-го года.
Сегодня я не буду называть фамилии в те годы очень молодых людей, ставших действующими лицами знаменитого фельетона. Но скажу одно: я их знал. Не просто видел в «Коктейль-холле» за соседним столиком, но и общался, а однажды весной с ребятам и девушками из этой компании мы протрепались до утра в сквере на Пушкинской о джазе. Но у них тем не менее была своя компания, а у нас – своя, и интересы наши никогда не пересекались.
Их компания концентрировалась вокруг одного человека, сына известного ученого Андрея П. У него была машина «Победа», водились деньги, поэтому авторитет его был непререкаемым. Все ребята из этой компании учились в институтах, семьи их по тем временам считались весьма обеспеченными. Хорошо помню, что девушки с ними всегда были первоклассные.
Весной в одном из подмосковных районов появился «подснежник» – так на сленге сыщиков называется труп, закопанный в снег зимой. «Подснежник» был с явными следами насильственной смерти и совсем молодым. Никаких документов при нем не обнаружили, только в кармане брюк завалялся билет московского троллейба 1-го маршрута.
Вполне естественно, оперативники подняли все заявления о пропавших молодых людях за зимний период. И нашли мать покойного, которая опознала в убитом своего сына.
Молодого человека убили зимой, а найден он был в рубашке и брюках. Следовательно, его убили в корыстных целях, то есть сняли пальто и пиджак; трагедия же произошла в помещении, а потом труп перевезли в лес, что подтверждали следы от буксовавшей неподалеку машины.
Постепенно выстроилась окончательная версия: молодого человека, студента престижного института, убивают на даче, а потом труп на машине, возможно «Победе», перевозят в лес.
Оперативники взяли в активную разработку всех знакомых убитого и путем исключения вышли «на след» – компанию завсегдатаев «Коктейль-холла», где главным был Андрей П.
Вот здесь-то дело об убийстве из областной прокуратуры ушло в московскую, и дальнейшую оперативную разработку вели следователи и МГБ.
Не надо забывать, что дело начало раскручиваться еще при жизни Великого вождя, поэтому оперативники из МГБ быстро слепили из компании молодых гуляк устоявшуюся преступную группу, которая готовила ограбление квартиры одного большого советского начальника и вооруженное нападение на кассу некоего подмосковного института. Тем более что двое из этой компании уже посягнули на госсобственность, украв в лаборатории своего учебного заведения старый микроскоп.
Убитый якобы знал, что ребята из компании Андрея П. собираются раздобыть стволы и совершить вооруженный налет, и хотел, как подобает комсомольцу, воспитанному на светлом образе героя-пионера Павлика Морозова, сообщить об этом компетентным органам.
Игорь Скорин – мой друг, участвовавший в расследовании на первом этапе как зам. начальника угро Московской области, – рассказывал мне, что мальчонку завалили явно в пьяной драке, испугались, увезли в лес и зарыли. Но следствие решило иначе. По лучшим образцам тех лет было сработано дело о группе молодых людей, ведущих антиобщественный образ жизни, который и привел их к самому тяжкому преступлению.
По делу об убийстве и организованной преступной группе проходило четыре человека. Двое получили по двадцать лет лагерей, один – 15 и один – 10 лет. Так закончилась история компании Андрея П., которая, возможно, и стала толчком к закрытию «Коктейль-холла».
В 1982 году по моему сценарию на Киностудии имени М. Горького снимали фильм «Приступить к ликвидации».
Однажды в коридоре студии я встретил человека, кого-то мне напомнившего.
– Слушай, кто это? – спросил я своего товарища режиссера Володю Рогового.
– Ты что, его не знаешь?
– Удивительно знакомое лицо.
– Это же знаменитый Андрей П., помнишь фельетон «Плесень»?
– А что он здесь делает?
– Работает художником-постановщиком.
Я пошел в библиотеку, попросил старую подшивку «Комсомольской правды» и впервые прочитал известный фельетон. Прочитал историю о банде Андрея П. и вспомнил своих знакомых по московскому Бродвею, которых в те годы сделали антисоветчиками, террористами, шпионами англо-американской разведки.
Но прав, конечно, был полковник Игорь Скорин: не было банды – драка была.
* * *
В «Коктейль-холле» мы отмечали день рождения моего товарища, студента факультета журналистики МГУ Валеры Осипова, впоследствии замечательного писателя, автора повести «Неотправленное письмо». Отмечали сей славный праздник в складчину, пили в основном вишневый и лимонный пунш, самые дешевые, но очень большие коктейли, и веселились от души.
Пришел наш друг Коля, студент Московского института международных отношений, и привел элегантного парня.
– Это мой однокашник Игорь Качнов.
Несмотря на то Игорь никого не знал, он моментально освоился за столом. Внес свою долю, рассказал забавный анекдот, похвалил новорожденного за его спортивные успехи: Валера играл в баскетбол за студенческую сборную Москвы, и Игорь видел их матч с ленинградцами.
Короче, он вполне естественно и непринужденно стал своим парнем в нашей компании. У Игоря была удивительная особенность моментально знакомиться с девушками на улице, как говорили в те времена, «клеить». Он был умен, начитан, деликатен, не жлоб, да и в различных конфликтах за чужие спины не прятался, а мог дать сдачи, защитить слабого.
В свободное время мы гуляли; когда возникали деньги, любили скромно, но со вкусом посидеть в ресторане, посещали гостеприимную квартиру в знаменитом доме Нерензее в Гнездниковском переулке. Потом жизнь развела нас, и мы вновь встретились через семь лет в «Арагви». Мы пришли с Юликом Семеновым, а Игорь сидел в какой-то большой компании.
Но он тут же пересел к нам, рассказал, что вернулся из Пакистана, где работал в посольстве. Юлик по образованию востоковед, у них с Игорем нашлось о чем поговорить.
Потом мы вышли на бывший Бродвей в надежде встретить старых бойцов. Но так никого и не встретили. Погуляли и разошлись, обменявшись телефонами. Опять мы встретились через пять лет. В Доме журналиста, ставшем под эгидой Алексея Аджубея одним из самых модных московских творческих домов. Я вернулся с целины, Игорь – из Америки. Мы мило поболтали, снова обменялись телефонами и договорились встретиться. У нас с Игорем изначально сложились добрые приятельские, без взаимных обязательств, отношения. Встретились – рады друг другу. Не увиделись – ничего страшного не случилось.
Мне стало известно, что мой старинный товарищ не просто дипломат, а офицер разведки КГБ. Потом я узнал, что он перевел пьесу для театра «Современник», кажется «Двое на качелях», а может быть, другую, не берусь утверждать. Меня это нисколько не удивило, Игорь рассказывал о своем интересе к изящной словесности, о том, что потихонечку пишет рассказы.
Потом на экраны вышел фильм «Ответный ход», автором сценария, правда под псевдонимом, был Игорь Качнов. Лента рассказывала о том, как наш разведчик якобы перебегает в стан врага, чтобы выявить «крота» в нашем КГБ. Он проводит блестящую операцию, выявляет предателя и вербует одного из руководителей вражеской разведки; со всякими приключениями, рискуя жизнью, возвращается домой, где его встречают боевые товарищи и любимая женщина.
Потом мне сказали, что Качнов женился на Светлане, дочери Екатерины Алексеевны Фурцевой, и ушел работать «под крышу» в один из академических институтов.
Кажется, году в 77-м мой товарищ приехал с ним к нам в гости. Игорь писал роман о разведчиках и советовался со мной, как лучше его построить.
И вдруг я узнал, что он скоропостижно скончался на автозаправке. Я был в командировке и не смог приехать на похороны старого товарища, о чем жалел, так как мог встретить там весьма интересных для меня людей. Всезнающие ребята из Столешникова переулка довели до моего сведения, что семья умершей министра культуры крупно балуется антиквариатом. Мне казалось, что я достаточно хорошо знаю своего товарища молодости. Его принимали в самых высоких московских домах. Вращался он в избранной номенклатурной компании. Был преуспевающим сотрудником КГБ, сценаристом, переводчиком. Но оказалось, что все это только внешняя, открытая для всех нас сторона его жизни. Но, когда я узнал, кем он был на самом деле, это потрясло меня.
Один из крупных наших разведчиков, Александр Соколов, написал книгу «Суперкрот ЦРУ в КГБ». В ней он уделил достаточно много места Игорю Качнову. Советую прочитать ее, а пока перескажу, что пишет полковник Соколов о моем старом приятеле.
Качнова прислали в Вашингтон для помощи в вербовке бывшего нашего морского офицера Артамонова. Бежал тот на Запад не по политическим, а по чисто личным мотивам: чтобы жениться на своей любовнице польке Еве Гурой. Ему дали политическое убежище, и ЦРУ сразу же прибрало к рукам столь ценный кадр. Артамонов стал работать в американской военной разведке РУМО.
А дальше все развивалось как в фильме, поставленном по сценарию Игоря Качнова.
Он позвонил домой заместителю директора ЦРУ по оперативной работе Ричарду Хелмсу, благо телефон столь высокопоставленного работника разведки указан в телефонном справочнике, лежащем в любом автомате. Позвонил, представился, договорился о встрече. Так, в ЦРУ появился новый агент под псевдонимом «Китти Хок» и в вашингтонской резидентуре КГБ агент «Ларк», то бишь Артамонов.
На встрече с Ричардом Хелмсом Качнов сказал, что его не устраивает положение в управлении внешней контрразведки КГБ и он бы хотел, чтобы ЦРУ снабжало его определенными материалами.
Соколов пишет, что Качнов сдал противнику одного из наших лучших агентов – работавшего в американских спецслужбах, человека необыкновенной судьбы Сашу Орлова. Американские контрразведчики получили эту информацию в 1966 году, и пятнадцать лет, до смерти Орлова, пытались его на чем-нибудь поймать и разоблачить. Но у них ничего не вышло: переиграл их сотрудник КГБ.
Но тем не менее история эта каким-то образом просочилась в американские печатные издания; правда, на страницах газет Качнов фигурировал под фамилией Козлов. Соколов пишет об этом достаточно подробно. Он объясняет, что Качнова убрали с оперативной работы только потому, что он был женат на дочери Фурцевой.
Книга Соколова весьма интересна и убедительна. Он пишет, что спецслужбы не имели никакого отношения к смерти Игоря Качнова.
Но я опять вспоминаю фильм «Ответный ход», сценарий которого написал агент ЦРУ Китти Хок и где, как мне кажется, он пытается угадать свою судьбу.
Но у спецслужб свои тайны, которые не всегда открывают нам, простым смертным.
* * *
Я стою на Тверской у дверей бывшего «Коктейль-холла». Теперь здесь ресторан с замысловатым названием. До этого было кафе-мороженое, потом кафе «Московское», потом казино, теперь ресторан.
За моей спиной шумит шинами Тверская. Город наш постоянно меняется. Живет какой-то странной лихорадочной жизнью.
Но я все-таки люблю наше прошлое. Потому что это совсем другая страна, в ней все иначе, а радость значительно дольше живет в нашей памяти, чем печаль.
Глава 3
Прогулки в прошлое
Лейтенант из моего детства
Была война, а мы были мальчишками.
Не помню, кто из наших прозаиков-фронтовиков написал о том, что на войне быстро взрослеют. Думаю, это можно отнести и к тем, кто четыре с половиной года войны жил в тылу.
У моего поколения пацанов было очень короткое детство: в июне 1941 года они сразу же, независимо от возраста, шагнули в юность. Война сделал нас осмотрительными, развила чувство опасности, научила беспощадной ярости драк с тишинской шпаной, а главное, сделала гражданами страны – понимание этого мы пронесли через всю нашу жизнь.
Военная Москва научила нас многому. В те годы существовало два цвета – светлый и темный, без полутонов. И мы росли максималистами, живя по своему неписаному кодексу чести. Я уверен, что всему хорошему, что есть во мне, я обязан военному детству и армии.
Война по-разному зацепила судьбы моих сверстников. Одни, как я, жили в военном тылу, другие стали ее непосредственными участниками.
Со мной в военном училище был Леня Вагин – отличный парень с Покровских ворот с необычной военной судьбой.
В начале июня 1941 года его отправили на лето к дяде, который служил в Белоруссии. Когда началась война, Леня вместе с семьями комсостава на машинах отправился в тыл. Но по дороге немцы разбомбили их колонну и, пока оставшиеся в живых люди пешком добирались к Могилеву, их опередили солдаты вермахта.
Леню приютили добрые люди в белорусской деревне. Хозяин был связан с партизанами и приспособил пацана в качестве курьера. Леня доставлял сообщения в отряд и приносил инструкции для квартирного хозяина. Потом того арестовали полицаи, и Леня ушел в отряд. Он перезимовал там, помогая разведчикам, был награжден медалью «За боевые заслуги», легко ранен во время бомбежки партизанского лагеря и отправлен на Большую землю.
Так сложилась военная судьба у моего однокашника, а ныне генерал-лейтенанта в отставке Леонида Петровича Вагина.
Ничем подобным я похвастаться не могу. Война застала меня на Кольском полуострове, где в лесотундре находился военный объект, на котором служил мой отец. Что делали военные вблизи норвежской границы, известно было только им. Мы с матерью приехали туда на две недели 10 июня. 22-го началась война.
На машине мы с семьей одного из отцовских сослуживцев доехали до Мончегорска, а там сели в поезд до Ленинграда. На станции Оленья завыли паровозы, закашлял зенитный пулемет, в ужасе заголосили люди.
Мы только собирались обедать. Меня перед едой обязательно поили рыбьим жиром с гематогеном – темно-коричневой бурдой отвратительного вкуса. Но моя мама считала, что это поможет мне вырасти здоровым и сильным. Иногда я думаю, что она была права.
Итак, несмотря на военное время, из сумки были извлечены две бутылки этой чудовищной гадости. И тут-то началась тревога. Мама поставила на стол рыбий жир и гематоген рядом с бутылкой лимонада.
Она побежала к проводнику, а нам приказала залезть под лавку, что мы и сделали. У меня тем временем созрел смелый план: пользуясь паникой, похитить лимонад и выпить его.
Решено. Я вылез из-под лавки и только хотел спереть заветную бутылку, как с треском разлетелось стекло, потом мне в лицо ударил комбинированный коктейль из рыбьего жира, гематогена и лимонада.