Замполит развернул бумагу и поставил на стол литровую банку маринованных грибов. Все захлопали.
- Почему она сама не пришла? - спросил Алексей. - Я немедленно иду за ней.
- Не трудись, не пойдет. Сегодня у вас молодежный вечер. Мы как-нибудь в другой раз. Живем теперь по соседству, часто встречаться будем. Я только из-за грибов зашел. Мне кажется, их вам сейчас очень не хватает.
Ячменев помахал рукой и направился было к двери.
- Не отпускать! - рявкнул шутливо Ваганов.
Девушки вздрогнули. Анастасьева как ветром сдуло, он встал в дверях и распростер руки. Ячменева усадили и подали штрафную.
- Не буду пить, - вдруг строго сказал замполит, лицо его стало суровым.
"Что с ним? Чем обидели?" - с тревогой подумал Алексей. Да и все затихли, переглянулись.
- Не стану пить! - еще раз строго сказал подполковник и, не меняя выражения лица, добавил: - Горько!
Взрыв смеха так и грянул над столом:
- Правильно!
- Горько!
- Сегодня же не свадьба, - отшучивался Алексей.
- Неважно. Горько!
- Вот что значит опыт, - восхищенно сказал Золотницкий, - а мы сидим, то да се, а главное забыли!
- Горько! - пророкотал Ваганов, и Алексей поцеловал Надю.
Все захлопали, а Гриша с Аней перекинулись взглядами.
Когда настал вечер, решили всей компанией идти в парк. Только Ячменев, посмеиваясь, отказался:
- Я свое оттанцевал.
На танцплощадке, как и прежде, было тесно и душно. Молодежь в перерывах держалась стайками. Танцевали, как и раньше, только со своими. Алексей присматривался к окружающим: "Почему я считал, что большинство из них стиляги? Может быть, все они хорошие люди, пришли потанцевать, как и мы. Вообще как-то странно получается, тот же парк и танцы, те же ребята, Савицкий и Ланев, и выпивка вроде была - и все это уже не то, другое".
Здесь Алексей впервые после отпуска увидел Берга. Семен похудел, но по-прежнему был видный и красивый. Он держался надменно, компанию Шатрова не замечал, смотрел сквозь, будто ее вообще не существовало. Танцевал он с ярко накрашенной девицей.
В перерыве Ланев бросил свою коронную фразу:
- Наше место в буфете!
Аня тут же воспротивилась:
- Неужели мало?
- Девочки, милые, - взмолился Савицкий, - жарко ведь!
Девушки переглянулись.
- Ну ладно, по кружке пива разрешаем, - согласилась Аня.
- Ты умница, ты птичка райская, ты рыбка золотая! - шутливо заюлил около нее Гриша.
После танцев разошлись. Игорь пошел провожать Асю, Ланев - Аню. Ваганов, Антадзе и Анастасьев отправились в общежитие, Алексей и Надя - в свою новую квартиру, которую они еще не успели даже хорошенько рассмотреть.
Квартира была из двух небольших комнат, в первой - столовая, во второй - спальня с двумя солдатскими кроватями.
- Хорошие у тебя друзья. Я их в первый приезд как-то не разглядела, сказала Надя.
- Отличные ребята! - согласился Алексей.
- Мне здесь очень нравится. Напрасно ты пугал жарой и пустыней.
- Подожди, задует афганец - еще запищишь!
- Пусть дует сколько хочет. У меня есть ты. Мне с тобой нигде не страшно.
Утром Алексей помогал Наде убирать квартиру, носил воду, мыл посуду. У него оставалось еще три дня отпуска. Однако, когда все было приведено в порядок, он не выдержал. Стараясь не обидеть Надю, просительно сказал:
- Знаешь, дружочек, я схожу на минуточку в полк. Посмотрю, как там мой взвод. Молодое пополнение прибыло. Старики увольняются...
- Иди. Я уже заметила, что ты озабочен. Иди. Я здесь кое-что переставлю по-своему. Ты только мешать будешь.
Алексей вышел на улицу. Солнце набирало полный дневной накал. За домами лежали полосатые пески. У офицерских домов бегали дети, хлопотали женщины. Алексей посмотрел на белеющий вдали полковой городок - там шли занятия. Все трудятся. Все на работе: и Кандыбин, и Ячменев, и Зайнуллин, и Ниязбеков. И радостно было у Шатрова на душе, оттого что он скоро с ними встретится, будет смотреть в глаза прямо и разговаривать, как равный с равными...
Часть третья.
"Ч"
"...ровно в "Ч" стремительно врываются на передний край обороны "противника" и безостановочно продолжают движение вперед..."
Огненно-черный гриб "атомного взрыва" взметнулся от земли к небу. Вздыбившись, он разрастался плавно и медленно. Дым и огонь клубились в его круглой шапке. Толстая нога из копоти и пыли, подпиравшая шапку, клонилась набок и подламывалась.
Лейтенант Шатров смотрел на солдат своего взвода, и злость медленно, точно этот гриб, поднималась в нем.
Как большинство молодых офицеров, он был горяч и порывист, решения принимал быстро и, как ему казалось, всегда правильно. Вот и сейчас, увидев, что солдаты выглядывают из траншей и рассматривают имитацию атомного взрыва, Шатров разозлился. Им нужно лежать на дне окопа, закрыв глаза и лицо руками, чтоб не поразило вспышкой и ударной волной, а они высовываются! Сколько раз учил, рассказывал, предупреждал, и вот опять глазеют!
Шатров не выдержал. Он пошел по траншее, с возмущением распекая подчиненных:
- Ну что вы смотрите? Чего не видели? Ложись! Всем лечь и укрыться!
Солдаты падали на дно траншеи, закрывали согнутыми руками лицо. Лейтенант шел дальше и громко говорил, чтобы слышали все:
- Один миг дается вам для защиты. Надо уметь им воспользоваться. Привыкнете глазеть, а в бою это любопытство будет стоить жизни!
Шатров обошел отделения. Он заметил: не выглядывал во время взрыва только рядовой Судаков. Но Шатров, увидев лежащего Судакова, разозлился еще больше. Лейтенант отлично знал, почему так ведет себя его подчиненный. Ох уж этот Судаков! Лучше бы он выглядывал из траншеи во время "атомного взрыва". Он не поднялся потому, что ему просто не хотелось смотреть на взрыв - не интересно. Ему все не интересно.
Этот длинный, худой юноша был тяжким бременем для командира взвода. Своим безразличием ко всему он просто изводил Шатрова. Лейтенант стремился хорошо научить своих солдат, сделать подразделение лучшим в батальоне, а Судаков - что ни кинь в него, все отскакивает. Были во взводе и нецепкие ребята, и тугодумы. Гранатометчик Колено, например, или водитель Нигматуллин. Но у Колено трудно сложилась жизнь, он окончил всего шесть классов. А Нигматуллин плоховато знает русский язык, он в голове сначала все переводит на татарский, а потом уже отвечает - поэтому и думает долго.
А Судаков - парень начитанный, у него отличные способности, Шатров не раз в этом убеждался. Судаков остроумен - иногда такое сказанет, просто подивишься. Но есть в этом человеке и какая-то пружина замедленного действия. Все он делает вяло, нехотя, даже говорит мало и слова растягивает. Судаков был во взводе инородным телом, выпадал из коллектива, не укладывался в нормы армейской уставной жизни. И что больше всего возмущало Шатрова - Судаков совершенно не тяготился таким положением. Ему все было безразлично. Лицо его всегда бесстрастно - никаких переживаний, кроме скуки.
Лейтенант вернулся на свое место и, наблюдая за районом взрыва и командным пунктом капитана Зайнуллина, ждал сигнала для дальнейших действий. За спиной у Шатрова был небольшой зеленый металлический ящичек радиостанции, а на голове под полевой фуражкой мягкая пластинка с наушниками.
Черный столб имитации атомного взрыва постепенно редел и рассеивался. Солнце светило и пекло вовсю. Где-то в вышине, невидимые, бились в воздушном бою реактивные самолеты. Песчаные барханы на всем до горизонта пространстве лежали ярко освещенные, над ними дрожал горячий воздух. Шатров смотрел на пустыню и думал: "Солдаты не представляют, что бы сейчас творилось, если бы произошел настоящий атомный удар. Песок и пыль подняло бы ввысь на несколько километров, вокруг стало бы темно, как в самую сильную песчаную бурю, нечем было бы дышать".
Над НП командира роты замелькал белый флажок. В небо взлетела зеленая ракета, в легком шипении наушника возник голос капитана Зайнуллина. Он говорил: "Гроза!" "Гроза!" Это сигнал - вперед!
Шатров, еще не остывший от поднявшейся в нем злости, вдруг подумал: "Если подходить без скидок, то Судаков сейчас самый боеспособный во втором отделении. Он находился в траншее, вспышка его не ослепила. Значит, ему пришлось бы в реальной боевой обстановке взять на себя командование отделением. Вот и пусть командует. Пусть убедится, к чему приведет его инертность и безразличие в бою; может быть, это подействует на его непробиваемую натуру. Надо же когда-то за него браться. Сколько я буду ходить вокруг него и приглядываться?! Надо что-то делать. В общем, попробую".
И Шатров крикнул:
- Во втором отделении ранен сержант Колотухин, отделением командовать рядовому Судакову. Взвод, к машинам!
Словно эхо, отозвались голоса сержантов. Затопали по траншее бегущие солдаты. Все устремились к бронетранспортерам, которые были окопаны в лощине позади траншей. Во взводе Шатрова было три машины - по одной на отделение. Он недавно получил их взамен одной большой, старой.
Лейтенант обычно ездил со вторым отделением. Первым отделением командовал сержант Ниязбеков, он же, как и полагалось, был заместителем командира взвода. За его машину Алексей был спокоен.
Ниязбеков опытный сержант. Во втором отделении находился сам Шатров. В третьем - сержант Велик, тоже парень знающий, всегда все распоряжения выполняет точно, а когда есть возможность сделать больше и лучше, эту возможность не упустит, использует. Словом, Шатров был уверен в своем взводе и надеялся на этих учениях заслужить хорошую оценку. Первое, что увидел Шатров около бронетранспортера, - это вопрошающий взгляд Судакова: "Зачем вы это сделали? Может, вы ошиблись? Я же не смогу командовать отделением!" Но Шатров сделал вид, что не заметил этого взгляда, отвернулся и занялся своими делами. "Сам думай, - сердито решил лейтенант. - Хватит жить иждивенцем! В бою ты действительно мог оказаться в таком положении. Вот и смотри, на что ты способен!"
Через минуту торопливый топот, позвякиванье снаряжения и оружия прекратились - все заняли свои места.
- Первое отделение к движению готово! - крикнул сержант Ниязбеков.
- Третье отделение к движению готово! - доложил сержант Велик.
Шатров стоял в бронетранспортере на своем обычном месте - у переднего сиденья. Он ждал доклада командира второго отделения Судакова. За его спиной в кузове бронетранспортера что-то происходило - солдаты шептались; понизив голос, Колотухин сердито подсказывал Судакову. Но тот не докладывал о готовности, и лейтенант ждал.
Справа и слева уже поднимались и вытягивались серо-желтые шлейфы пыли. Это двинулись вперед соседние взводы лейтенантов Антадзе и Анастасьева. Рядом из урчащих моторами бронетранспортеров беспокойно поглядывали черные глаза Ниязбекова и голубые - Велика.
А Шатров все ждал. Он понимал - дорога каждая секунда. Нужно как можно быстрее навалиться на "противника", пока он не опомнился от "атомного удара". Успеешь в настоящем бою это сделать - атака пройдет без больших потерь, не успеешь - придется прогрызать оборону метр за метром, и многие сложат голову за допущенную нерасторопность.
В наушниках беспокойно прохрипел голос Зайнуллина:
- Двенадцатый! Почему не выполняете "Грозу"?
- Выполняю. Сейчас выполню, - ответил Шатров, а сам подумал: "По подсказкам или под взглядом офицера каждый сможет действовать.
Пусть Судаков сам пошевелит мозгами. Высшая оценка командиру в том, как ведет себя подчиненный, оставшись один; будет действовать энергично хорош командир, растеряется, опустит руки - плох, не подготовил подчиненного к современному бою. Вот и посмотрим, какую оценку даст мне Судаков". Лейтенант предвидел: ничего хорошего ждать от Судакова нельзя. Но сейчас Шатров уже злился не только на солдата, но и на себя, на свою нерешительность в обращении с Судаковым. "Будь что будет - сегодня я от него не отступлюсь!" - решил окончательно Шатров.
Голос капитана Зайнуллина уже не спрашивал, а свирепо царапал ухо Шатрова:
- Двенадцатый! Почему стоите? Почему стоите? Немедленно выполняйте "Грозу"!
По всему фронту, насколько видел глаз, поднимались и клубились длинные хвосты пыли, они разрастались и тянулись к небу. Кое-где эти длинные хвосты уже соединились и стояли, закрывая барханы и даль сплошным пылевым облаком.
Колотухин не выдержал, доложил:
- Товарищ лейтенант, на той стороне лощины гранатометчик Колено остался. Он, наверное, не слышал команды.
- Отделением командует Судаков, - холодно напомнил Шатров.
Переживая за отделение и за весь взвод, Колотухин раздраженно бросил Судакову:
- Ну пошли кого-нибудь за ним или сам беги на край лощины - крикни.
- Вот ты и сходи, если знаешь, что нужно делать! - огрызнулся Судаков.
- Есть, сходить! - тут же подхватил Колотухин.
В его голосе его было негодование, но ради общего дела он готов был и унизиться и схитрить. Сержант мигом выпрыгнул из бронетранспортера и хотел бежать. Но Шатров намеревался быть до конца последовательным:
Товарищ Колотухин, вы ранены!
Растерянный Колотухин умоляюще посмотрел на командира:
- Товарищ лейтенант, так я же в руку или в плечо ранен. Я бежать могу!
Шатров улыбнулся. Не стоять же здесь бесконечно.
- Ну ладно, давай, - согласился он.
И Колотухин во весь дух помчался по ускользающему из-под ног песку. Шатров глядел ему вслед. "Да, этот парень побежал бы и раненый. Для общего дела он жизни не пожалеет".
Колено и Колотухин прибежали красные, взмокшие. Они влезли в бронетранспортер. От них пахнуло потом и жаром. Колено оглядел товарищей, стараясь понять, что случилось, не виноват ли он в чем. Его огневая позиция была за лощинкой, для обеспечения стыка с соседним подразделением. Он не слышал команду Судакова, да тот, собственно, и не командовал. Колено видел движение, которое началось на поле, но не решился без команды оставить свое место. Колотухин, видно, дорожил секундой, он не успел сказать Колено, что произошло, позвал его и сразу побежал назад.
Шатров видел, пыль, поднятая колоннами, отодвинулась уже довольно далеко. В общем ее потоке потерялся короткий хвостик, который тянулся за ротой.
Конечно, ему влетит за эту задержку на несколько минут, но надо же браться когда-то за Судакова. К тому же Шатров надеялся догнать роту. Он подал команду, и машины помчались вперед. Пыль сразу же скрыла бронетранспортеры первого и третьего отделений, но Шатров был уверен, они не отстанут и не потеряются. И действительно, когда слабый ветерок сносил в сторону клубящееся позади облако пыли, бронетранспортеры были видны - они шли за командирской машиной как привязанные.
Однако взводу Шатрова не удалось сразу догнать роту. Дороги, наезженные ушедшими вперед войсками, оказались забиты. Вслед за мотострелковыми подразделениями хлынул поток средств усиления и поддержки. Сначала машины Шатрова уперлись в хвост колонны минометной батареи. Обгоняя ее по вязкому песку, чуть не столкнулись с большими, похожими на экскаваторы зенитными установками. Объезжая всех по подъемам и скатам барханов, бронетранспортер бухал и лязгал металлом, мотор выл от перенапряжения, готовый разорваться. Шатров посматривал на сжатые скулы водителя Нигматуллина, на его устремленные вперед глаза и понимал - сейчас не нужно ни торопить его, ни напоминать об осторожности: солдат все видит и понимает сам. Да, порой бывает и так: умение молчать, не мешать подчиненному - тоже значит командовать!
Обогнав зенитчиков и минометчиков, Шатров увидел впереди черные точки машин. Занавес пыли теперь вновь распался на отдельные хвостики: войска, не снижая скорости, развертывались в линию. Над ними низко носились поддерживающие атаку самолеты. Снижаясь, они, будто бичами, хлестали по земле резким свистом реактивных моторов. Напрягая зрение, лейтенант старался найти свою роту. Она должна была двигаться на левом фланге. Вскоре Шатров увидел ее. Ротная линия была короче других - будто обломана. Место, которое должен был занимать взвод Шатрова, пустовало. Капитан Зайнуллин, конечно, не мог ждать отставших и развернулся для атаки с теми подразделениями, которые были при нем.