«Месяц февраль решил достать меня и здесь… -думал я. –Ну… Что ж…»
В связи с этим я и предпринимал всяческие меры, чтобы ослабить неприятное воздействие дождя и ветра как на меня, так и на моё вооружение. Правой «полой» военного плаща я накрыл свой пулемёт, чтобы он зазря не мок под дождём, а по-прежнему сохранял необходимую боеготовность. Затем я подправил свисавший сверху самый кончик угла-капюшона, засунув его вглубь. Потом мои пальцы связали оба конца верёвки, чтобы армейский плащ не слетел с меня от сильного порыва ветра. После чего я поплотнее закутался и стал ждать…
Сидя на своём наблюдательном посту, я ждал того светлого момента, когда закончится холодный февральский дождь. Периодически подправляя распахивающиеся края плаща, я ждал прекращения сильного ветра или хотя бы его ослабления. Раз за разом поднося к глазам ночной бинокль и упорно надавливая негнущимся пальцем на выскальзывающую кнопку включения, я настороженно ждал появления в моём секторе наблюдения каких-либо огоньков, а то и рыскающего света фар движущегося автомобиля или чего-то ещё подозрительного…
Но более всего я ожидал окончания нашего ночного дежурства. Потому что в столь отвратительную погоду лучше всего… Это понятное дело, что сидеть дома у окошка рядом с тёплой батареей и пить горячий чай с вареньем или мёдом… А то и чего покрепче… Да в приятной кампании женской половины человечества… Но, увы… Сейчас всё это было слишком уж нереальным… Очень далёким и пока что совершенно невозможным…
А потому я воспринимал свою нынешнюю жизнь именно такой, какой она и была. То есть суровую и несказанно трудную солдатскую службу. Да ещё и в далёком, абсолютно неприветливом Афганистане. А также в февральскую ночь… С её промозглым холодом, непрекращающимся дождём и пронизывающим ветром.
А мечтал я в эти долгие-предолгие минуты только об одном: быстренько спуститься вниз, оборудовать лёжку, забуриться в спальный мешок, накрыться плащ-палаткой и… Некоторое время послушать то, как дождь барабанит по задубевшей ткани… После чего и уснуть. Причём, хотя бы так часиков на четыре или даже пять… Ну, а если будет шесть… То это совсем уж великолепно!
Но до этого счастливого мига ещё было не скоро… До столь благословенного момента оставалось пять или шесть долгих-предолгих часов. Очень долгих…
И я продолжал сидеть, смотреть и ждать.
Глава 12. НОЧНЫЕ ЗАБОТЫ, РАДОСТИ И ДАЖЕ КОШМАРЫ.
Ближе к полуночи некогда моросящий дождь постепенно усилился. По моему мнению, он попросту перешёл в слабенький такой ливень. Температура воздуха тоже не баловала своей чуткостью и доброжелательностью К ЛЮДЯМ. Да и афганский ветер продолжал дуть с неубывающей силой. А я всё ждал и ждал…
Чтобы хоть как-нибудь отвлечь себя от этого страшно тоскливого чувства ожидания, я подолгу всматривался в ночную оптику. В её мерцающе-зеленоватом свечении окружающая меня мерзкая ночь представала в несколько облагороженном виде. Поскольку мне сейчас удавалось наблюдать то, что находится не только в непосредственной близости, но и за десятки километров. А может быть даже и за сотню…
Ведь принцип действия военного бинокля БН-2 основан на электронно-оптическом усилении естественной освещённости Земли. На её поверхность даже в ночное время попадает самое разнообразное космическое излучение: начиная от слабого сияния далёких звёзд и заканчивая солнечным светом, так любезно отражённым нашей Луной. А вот в наглухо закрытом подвале этот бинокль БН был бы абсолютно беспомощен, поскольку в совершенно тёмном помещении вообще отсутствует какое-либо освещение. Даже самое слабенькое отражённое или рассеянное.
Совсем иное дело – тёмная ночь в афганской пустыне. Низкие чёрные облака хоть и заволокли всё небо, однако сквозь их непроглядную толщу всё равно проникал космический свет. Видимость, конечно же, похуже… Ведь при чистом небосводе и ярко сияющих звёздах, а тем паче при наличии полной Луны… В этих благоприятных условиях ночной бинокль работает лучше всего! Но и при нынешних климатических факторах военный трудяга БН продолжал функционировать в почти что нормальном режиме.
Мне довольно-таки хорошо были видны бесчисленные барханы и саксаульная растительность, очень привольно раскинувшиеся на все стороны света. Понятное дело, что чем дальше углублялся мой взор, тем становились хуже визуальные способности бинокля. Но в радиусе одного-двух километров всё вроде бы было в порядке. А вот растущие у подножия кусты я различал с такой чёткостью, что даже видел их сильное колыхание от особо яростных порывов ветра.
Но меня сейчас в наипервейшую очередь привлекали самые разнообразные источники света. Именно их и стремился обнаружить мой вооружённый взор. Будь то свет фар автомобиля или его же габаритные огни, отражённое излучение панели приборов или зажжённая сигарета. Ведь это является главным опознавательным признаком появления в пустыне одного человека или же некоторого количества людей.
А поскольку здесь и сейчас только лишь наши разведчики-спецназовцы являлись самыми хорошими ребятами, то есть очень положительными героями советских телерепортажей… Значит из данной аксиомы истекало следующее: все остальные люди, которые в тёмное время суток так и шастают по афганистанской пустыне… Все эти подозрительные и коварнейшие личности являются только врагами нашей народной власти! Только врагами и никак иначе!.. Которых и следует уничтожать при первой попавшейся возможности. Тем более, что и благовидный предлог уже имеется.
«Никогда не надо быть подлецами и негодяями! Особенно в афганистанской пустыне! А тем более в строгий комендантский час! Это точный и совершенно неоспоримый факт!»
Но вокруг было совершенно безлюдно. Никто не пожелал шляться в такую погодку по зимним пескам и барханам. Даже босиком! По этой расчудесной стране саксаульного кашемира… Ну, не китайского же шёлка…
«Как там было у Сергея Есенина?!.. И страна берёзового ситца не заманит шляться босиком! А тут и подавно…»
Единственной световой отрадой теперь оставался далёкий-предалёкий горизонт. Там, то есть за еле видимой оконечностью земли, постоянно что-то происходило, о чём чрезвычайно красноречиво свидетельствовали какие-то всполохи и зарницы, непонятные огни и неясные блики… Не были редкостью и неугасающие зарева… Словно там что-то беспрестанно горело иль даже пылало… Все эти отдалённые признаки человеческой деятельности очень хорошо различал мой ночной бинокль. Только вот понять первопричину этих световых явлений… Увы… Это было непостижимо.
Зато другая афганская иллюминация была понятна более чем… Из-за тёмной линии горизонта вверх взмывали длинные трассирующие очереди. Подчиняясь воле невидимых мне стрелков, эти ночные светлячки то летели одной пунктирной линией в самую небесную высь… Так и исчезая где-то в атмосфере… То такие же огоньки взлетали в небо своеобразной дугой, стремительно разлетаясь вверх странной и постоянно увеличивающейся кривой линией. В этих случаях заскучавший автоматчик или пулемётчик несколько забавлялся… Нажимая на спусковой курок и одновременно с этим проводя грохочущим стволом в разные стороны…
Наблюдая за отдалённым военным фейерверком, я даже завидовал тем, кто сейчас находится в отличнейшем расположении духа. Ведь это так замечательно! Выйти из какого-нибудь тёплого помещения, да и выпустить в тёмное небо пару сотен трассирующих пуль! Наверное, это дембеля прикалываются. Ведь молодой пулемётчик или автоматчик отлично знает, как трудно и муторно снаряжаются патроны в ленту в зимних условиях… Или же в автоматный магазин. Когда коченеют пальцы… А мёрзлые патроны не хотят им подчиняться… Молодой солдат не будет создавать себе дополнительную работёнку… Ведь за него никто не снарядит новую ленту или магазин…
«Это наверняка пулемёт. –думал я, заприметив на горизонте одну развесёлую огневую точку. –Ишь, как палит! Вроде бы восьмёрку выписывает. В ночном-то небе!.. Так и водит стволом… Туда-сюда-обратно… Стервец! Хоть и пулемётчик… Автоматных тридцати патронов ему бы никак не хватило! Это точно пулемёт. Может быть даже ДШК. Или КПВТ… Наш или нет?! Патронов не жалеет… Скорей всего, это наш. Пехота балуется… Афганцы так только по праздникам стреляют. Или на свадьбах. Э-э-эх… Ну-у… Чего же здесь так холодно? А-а?»
Я уже замёрз и очень устал. Застыли пальцы, держащие ночной бинокль, и я засунул руки как можно глубже под бушлат, расстёгнутый на груди на одну пуговицу. Только там и можно было согреть закоченевшие ладони. Остальные части моего тела тоже взывали о скорой тёплой помощи, настойчиво требуя к себе сострадания и человечности.
Ведь на мне сейчас были одеты лишь те вещи, которые и выдало Министерство Обороны. Ближе всего к телу располагались солдатские кальсоны и рубаха, гордо именуемые как военное хлопчатобумажное нижнее бельё. Меня также согревали горное обмундирование из тонкой брезентовой ткани, армейский свитер под названием «Тёплый, как печка!» и зимний бушлат. Ну, на голове шапка-ушанка. Рукавицы лежали в кармане. Поскольку в них невозможно пользоваться ночным биноклем. Вот в принципе-то и всё!
Хуже всего было ногам. Как всё тем же исстрадавшимся ступням, так и коленкам, да и всему остальному. Отсыревшая одёжка, то есть тонкие кальсоны и горные штаны совершенно не желали спасать от ночного холода мои нижние конечности. Вот и пришлось мне, повинуясь голосу благоразумия, раскатать спальник и всунуть в него свои закоченевшие ноги. На какое-то время это помогло… Но затем собачий холод опять взял своё, отчего нижние мои оконечности окоченели вновь… Пришлось подтянуть замёрзшие колени под самый мой подбородок… Да так и сидеть… Стуча зубами…
Эта мелкая противная дрожь меня доставала больше всего… Оказавшиеся в относительном тепле пальцы очень быстро замирали в блаженной истоме… Замёрзшие ноги ныли с одинаковым постоянством. Спина периодически самоотстранялась от холодной поверхности цилиндра… Чтобы хоть «на-немного», но всё же самоотогреться… Даже пятая моя точка… Особо так не возмущалась от слишком уж близкого соседства с зимней горной породой… И только лишь мелко-мелко стучащие челюсти с предельной точностью отражали истинное положение дел во всём моём организме.
Солдатский голод – это точно не двоюродная сестра матери… А афганский холод – тем более не двоюродный брат отца… Непрекращающийся ливень тоже не входит в число ближних родственничков… И даже в гораздо большее количество дальних дядюшек, тётушек, племяшей и внучков…
И всё же я находился в таком месте, где ветер дул с меньшей силой, а ливень поливал чуток послабей… От этих неприятных моментов меня слегка спасал тот самый цилиндр, возвышавшийся над всей горой… Он-то и создавал естественную защиту… Если б здесь имелась пещерка или ниша, то это было совсем уж замечательно… Но, увы… В боковой поверхности цилиндра не было даже мало-мальски подходящей впадинки или углубления… В которые мог бы вжаться человек…
«Ну, да… Если бы эта выемка имелась, то я в неё точно втиснулся… Чтобы на меня дождь не капал… Хотя бы так… Ветер можно потерпеть… Но эта водичка с неба… С самого же вечера льёт!.. Как мы поднялись… Хотя, нет… Мы ещё внизу сидели… Возле рюкзаков… Уже тогда дождичек накрапывал… А когда мы поднялись, то он уже припустил сильнее… А вот потом и вовсе разошёлся… Ветер тоже усилился… Как же всё хорошо!.. То есть совсем не всё… А то, что мне досталось это место… Хоть и самое дальнее, но гораздо лучшее… И как там Агапеич с Малым?... Всё сидят и сидят… На своих позициях… Ведут, так сказать, наблюдение… Окачурятся же! От всего этого… Ветра, дождя и холода! Рэксы… Спецназа…»
Наконец-то «всё это» поняли и мои непосредственные соседи по нашему общему верхнему этажу. Сначала ко мне подкрался солдат Агапеев. Он уже долгое время перебирался в мою спасительную сторону, делая небольшие перебежки. Но дождь и ветер гнали его всё дальше и дальше… Пока на пути Владимира Владимировича не оказался некто Альберт Маратович…
-Я… Л-лучше… З-здесь… П-п-посижу!
Я продолжал молча сидеть на своём месте, даже и не подумав отодвинуться чуток в сторону. Ведь справа от меня имелось столько свободного места. И гостеприимные замашки сейчас казались столь ненужной дикостью, что об этом даже не хотелось думать. А тем более говорить…
Однако спустя минуту-другую я всё же сказал что-то доброжелательное:
-С-садись!
-С-сы-па-си-ба! –пробормотал в ответ солдат Агапеев, уже окончательно устраиваясь рядом со мной.
Я тоже помнил этот великолепный мультфильм и не смог не произнести заключительную фразу:
-Ты… З-заходи… Если что!
Но шагать напролом через деревенский плетень здесь не требовалось. Да его и не было. Однако советский мультик «Жил-был пёс.» поражал своей актуальностью даже здесь…
-З-замёрз… К-как… С-собака… -произнёс мой боевой напарник минут через пять, когда он немного отогрелся.
-Я тож… -подтвердил я.
Разговаривать в такую погоду – это лишняя трата как драгоценного внутреннего тепла, так и скудных наших килокалорий. Поэтому мы надолго замолчали. Зато в ночную оптику теперь можно было смотреть по очереди. Подолгу так не высовывая наружу свои озябшие-перезябшие пальчики. Хоть и мелочь, а всё-таки приятная…
А затем с левой стороны к нам подобрался разведчик Малый. Когда Коля увидел нашу сплочённую холодом боевую двойку, он попытался было прокачать свои права… Как якобы борзого фазана, так и старшего нашего разведдозора.
-Вы чего тут вдвоём расселись? –запредельно наглющим тоном заявил самоотверженный боец спецназа по имени Микола. –А ну-ка! По своим местам шагом марш!
Солдат Агапеев тут же впал в безмолвный ступор. Однако у меня сразу же нашлось чем ответить храброму представителю семейства фазаньих. Нет… Я не сказал ни единого слова о том, что… «Фазан – это птица глупая и тупая!»… Чтобы ненароком не обидеть ни Колю, ни других пернатых его собратьев…
-А ты чего сюда пришёл? –резонно полюбопытствовал я. –Вот я здесь сижу на своём месте. Как мы и договаривались. Вова пришёл…
Пока я таким образом заговаривал крупненькие Колины зубки, мой боевой напарник уже пришёл в себя…
-Время узнать! –быстренько вставил боец Агапеич.
-У него часов нет. – продолжал я. – А ты чего сюдя пришёл?
Из всей нашей тройки часы имелись только у разведчика Малого. Вследствии чего агапеевская отмазка оставалась только лишь его персональной отговоркой. У хмельницкого хохла Миколы выбора не было никакого…
Поэтому он просто сел слева и больше с глупыми вопросами к нам не лез. Чему мы с Вовой были несказанно рады. Ведь холод, дождь и ветер зверствовали почти везде… Но с этой стороны чуть-чуть поменьше.
Так мы стали смотреть в ночную оптику уже втроём… Сначала солдат Агапеев. Затем, через пять минут, уже я. И после меня - разведчик Малый. Однако в пустыне всё оставалось по-прежнему… Безлюдно и одиноко.
Минут через двадцать хохол Микола решил побаловаться местным, скажем так, табачком-самосадом. Он скрутил здоровенную козью ножку, засыпал в неё тёмненькую смесь… Которую он перед этим долго растирал грубыми своими пальчиками… И вскоре на нас с Володей пахнуло сладеньким запашком афганского чарса… То есть ядрёного гашиша…
Наверное, хитрющий фазан Малый всё-таки решил добиться своего и согнать нас обоих с насиженных мест. Однако он явно просчитался… Младший сержант Зарипов и рядовой Агапеев мужественно переносили все тяготы этой газовой атаки…
Однако всякое терпение имеет закономерное обыкновение когда-нибудь да заканчиваться…
-Малый! –не выдержал Владимир Владимирович. –Отойди чуток в сторону! А то уже дышать нечем!
-Эх, вы-ы… -произнёс уже раскумарившийся старший товарищ. –Молодё-ожь…
Больше он не произнёс ни слова… Наверное, забыл… Что ртом ещё можно и разговаривать…
Прошло минут пять… Затем десять…
-Алик! –Агапеич даже чуть толкнул меня. –Ты посматривай за ним. А то ещё улетит… Куда-нибудь.
Я тоже был наслышан о всевозможных способностях наших военных курильщиков… Которые в зависимости от сорта табачка-самосада могут и смеяться как клоуны-психопаты… И рыдать так, что им позавидуют профессиональные похоронные плакальщики… Да и многое другое умеют вытворять наши солдатики, улетевшие в мыслях в самые заоблачные дали…