— Разве так справедливо? Всегда имел только благодарности и награды. И ни одного, ни единого нарушения! А тут, на! Ну, вышиб дверь, но меня же не пускали! Не ночевать же мне было на улице?! А? Тоже начальничек! А ведь, наверно, не забыл, как я его спасал из ледяной купели! Хорош! И зачем я его на свою шею вытащил?
Потом он ходил с опущенной головой и избегал встречи с Шевелевым, до которого дошли слова Чечина, но Шевелев, зная характер Виктора, все правильно понял и долго смеялся.
После обеда всем экипажем пошли в кино. По пути остановились у витрины магазина, торгующего оружием, зашли. В большом зале стояло несколько пулеметов и две пушки с указанием цены на этикетках. Продавцы сейчас же оиружили нас, показывая и расхваливая карабины, пистолеты и охотничьи ружья. Никаких разрешений на покупку оружия не требовалось, даже на пулеметы и пушки Нас это очень развеселило, ибо Чечин тут же стал торговаться, рассматривая вьючную горную гаубицу. Нам с трудом удалось увести его из магазина. За ним долго бежал продавец, расхваливая гаубицу и доказывая ее дешевизну.
В большом, прохладном кинозале мы с интересом просмотрели фильм «Диктатор» — острую и злую пародию па Гитлера и его окружение, на национал–социализм. Маленького, жалкого еврея парикмахера, удивительно похожего внешне на Гитлера, беспечно шедшего после работы домой, личная охрана Гитлера принимает за фюрера, и его увозят вершить государственные дела. Зал гудел от хохота, видя проделки парикмахера.
В зрительном зале можно курить, есть мороженое, жареную кукурузу, пить пиво из металлических банок. Сеансов нет, фильм идет непрерывно. Места не нумерованные, цена одинакова для всех рядов, двадцать центов, то есть равна стоимости пачки сигарет. Кстати, сигареты всех наименований стоят одинаково, и американцы говорили с гордостью, что президент, Форд и рабочие курят одни и те же сигареты. Зато сигары продаются по сортам от двадцати центов до трех долларов за штуку. Тут, конечно, о равенстве между рабочими и Фордом уже не говорится, и мы не видели, чтобы рабочие курили даже двадцатицентовые сигары. Зато на портретах бизнесмены нигде не обходятся без толстой сигары, которая является как бы знаком качества человека, преуспевающего в делах.
Из кино возвращались в сумерках. Несмотря на сравнительно раннее время, по местному девять вечера, пешеходов на улице было уже немного, но автомобильные потоки не уменьшились. Душный, влажный воздух с запахом бензиновых паров, йода и соли не располагал к гулянию. Хотелось поскорее добраться до прохлады номера, лечь в постель и уснуть, чтобы не видеть этой самодовольной, чужой жизни. Помимо нашей воли все наши думы уносились за океан, к родной земле. Там каждый клочок ее поливался кровью, тысячи людей оставались без крова… От боли хотелось выть. А тут торгуют пулеметами Гочкиса и горными гаубицами! Пьют виски, курят гаванские сигары и млеют от стриптизов. Бог, если ты когда–либо был, как ты мог допустить такое?! И потому, что не было бога, мы злились на себя, не находили места.
К ужину спустились мрачные и озабоченные. Заметив это, Петр Петрович Иванов извиняющимся тоном сказал:
— Понимаю ваше настроение. Посол запросил товарища Молотова, ждем ответа.
— Нам надо возвращаться в Москву, задание мы выполнили. Чего ждать? Сейчас каждая боевая машина на счету, тем более дальнего действия! — не скрывая негодования, возразил Черевичный.
— Возможно, готовится новое задание или решается вопрос: идти вам своим ходом или же возвращаться с конвоем морских судов. Москва очень внимательно следила за вашим полетом, а сейчас в Арктике глубокая осень с ее непогодами…
— Ну, нет, товарищ консул! Пришли на своей машине и уйдем на ней! С любым заданием! Но только не на борту морского корабля! Я официально прошу вас, как представителя Советской власти в Америке, дать Молотову депешу, что экипаж готов к выполнению любого задания, но на Родину вернется только на своем самолете! — горячо и безапелляционно заявил Черевичный.
— Депешу я дам, но пока прошу вас запастись терпением. Посмотрите людей и себя покажите. А то ведь вот что пишут о вас в газетах: «Советские офицеры, оказывается, пользуются за столом ножом и вилкой, ловко подвязываются салфеткой и кушают без чавканья…»
— Ну, змеи! — вырвалось у Чечина.
— Это еще не все, слушайте: «…одеты в костюмы отличного покроя, мягкой добротной шерсти. Держатся свободно и с достоинством. В ходу юмор, эмоциональны. После еды благодарят не отрыжкой, а кивком головы или добрым словом: «Спаси бог…»
Тут мы не выдержали и дружно расхохотались.
— Вы представляете, как до вашего появления могли думать о России жители Сиэтла, дезинформированные борзописцами. Вы молоды, и я одобряю, что вы рветесь в бой. Но здесь — тот же фронт! Выпьем за выдержку, а она мать победы. За Победу, друзья мои!
— За Победу!!!
После таких слов настроение наше поднялось. Во время нашего разговора к нам неожиданно подошел солидного вида господин с солитером на толстом безымянном пальце, схватил стул, вскочил на него и, подняв бокал с шампанским, крикнул:
— Гитлер и его кровожадная свора — позор человечеству!
И далее последовала непродолжительная, но эмоциональная речь, в которой были явлены все пороки Гитлера и его приближенных.
Спрыгнув, господин, улыбаясь, подошел к нам и стал всем бурно пожимать руки.
— Вот змей! Как он здорово разделал всех прихвостней фюрера, да и его самого! — крутил головой Чечин.
Сидящие за другими столами стали высказывать нам пожелания победы над нацистами. К концу ужина мы здесь были свои. За нас поднимали бокалы. Вдруг, среди всей этой шумихи, отстраняя всех, к нам подошел, пошатываясь, долговязый господин и с ненавистью, по–русски, произнес:
— У, красная сволочь! Скоро вам конец! — и заговорил по–английски, обращаясь к залу.
Мы не успели сообразить, что к чему, как молодой парень, стоящий с ним рядом, схватил его за галстук и молниеносно нанес такой удар, что долговязый рухнул на пол, тут же пятеро молодцов выбросили его за дверь. Подойдя к нам, они стали виновато объясняться, что этот человек — профашист, он получил свое, но дешево отделался.
— А ребята–то что надо! Пожалуй, с ними можно дружить, — говорил Виктор Чечин, когда наутро мы ехали к гидроаэродрому.
Ехали кружным путем, чтобы лучше увидеть город. Один из заливов мы переезжали по огромному бетонному мосту. Перед въездом каждая машина останавливалась и платила двадцать центов за переезд. Маслюк объяснил нам, что мост построен недавно муниципалитетом, сборы идут на погашение средств, затраченных на строительство. С нас двадцати центов не взяли — мы гости Сиэтла. Па выезде с моста нас попросили оставить свои автографы в книге почетных людей города.
У въезда на военно–морскую базу, в акватории которой размещался гидроаэродром — никакой охраны, и мы проехали, не останавливаясь. Самолет наш стоял в большом ангаре на колесной тележке и тоже без всякой охраны, с раскрытыми входными люками. Но все было в порядке.
Подошла группа офицеров во главе с комендантом гидроаэродрома. Через Френкеля они стали задавать вопросы, как мы летели, холодно ли в Сибири. Разговорились. Видя на штурманском столе томик Лонгфелло «Песнь о Гайавате» и книгу Марка Твена «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура», американцы были поражены и обрадованы. От специальных вопросов о полетах они перешли к расспросам о литературе, искусстве в СССР, системе образования.
На наш вопрос, каких русских и советских писателей они знают, после неловкого молчания, один из офицеров неуверенно ответил, что читал Достоевского о каком–то уголовном деле.
— «Преступление и наказание»?
— Не помню, мистер навигатор.
Мы рассказали, что у нас в стране любят читать Джека Лондона, О'Тенри. Их переиздают миллионными тиражами, а также Драйзера, Хемингуэя и многих других. Удивление американских офицеров росло все больше. Из их вопросов исчезла первоначальная бравада. Чтобы не обидеть хозяев, мы перевели тему разговора на спорт. Тут они были на коне. Сразу восторженно заговорили о боксе, бейсболе, регби, водном спорте. Да, спортом они увлекаются со школьной скамьи, а в армии он обязателен для всех, от солдата до генерала. Потом показывали свои гидросамолеты. Наше внимание привлекла летающая лодка «каталина». Внешне она мало отличалась от нашей, но имела три редана, что позволяло ей безопасно садиться в открытом океане на крупную волну. На «каталине» был установлен радар (локатор), позволяющий видеть препятствия в тумане и облаках, а также фиксировать на экране грозы и обходить их, когда самолет в сплошной облачности. Для того времени это было крупным достижением, и мы еще ничего подобного не видели, хотя с принципом работы этой аппаратуры были теоретически знакомы.
— Вот бы нам такую установку в ледовую разведку! Никакая погода не помеха! — вырвалось у Ивана, когда нам демонстрировали действие локатора.
— А тебе, Иван Иванович, и так погода не помеха, у тебя свой локатор, — пошутил Макаров.
— Локатор? Вы тоже имеете локатор? Мы что–то не видели его антенн на вашем самолете, — засуетился майор
Френкель, принявший шутку радиста за истину. Иван, поняв заинтересованность майора, неопределенно сказал:
— В Арктике при проводке морских караванов без локатора очень тяжело летать. Погоды отвратительные, туманы замучили.
— Ну, ну, и как же вы? Ведь нам известно от летчиков Аляски, что вы много летаете. Ваш локатор надежно помогает?
— Великолепно! — еле сдерживая вот–вот готовый вырваться смех, ответил Иван. — Ходим в тумане на бреющем полете, привязываясь вне видимости к береговым ориентирам. А как? Это секрет нашего штурмана или, как у вас говорят, — секрет фирмы!
Иван говорил правду. В ледовой разведке очень часто приходилось летать в тумане при нулевой горизонтальной видимости на малой высоте. Лед просматривался только вертикально под самолетом. И, конечно, нашим «локатором» был только опыт и летное мастерство экипажа, с достаточной долей риска.
Майор Френкель, видимо, понял, что его разыгрывают, и о «локаторе Черевичного» больше вопросов не задавал. Да простят нам наши американские коллеги невольную дезинформацию, созданную при участии их детектива, но мы тоже не хотели быть лыком шиты. Помню, когда спустя два года мы получили по ленд–лизу «каталины» и стали перегонять их из США своим ходом через Атлантику, стоявшие на них локаторы, смеясь, называли «локаторами Ивана». Качество их было низкое, они часто отказывали, ледяные острова, такие, как острова Ушакова, Шмитга, совсем не отмечали на своих экранах, показывая открытый океан, и, конечно, довериться им в самолетовождении было равносильно самоубийству.
Когда мы вернулись в отель, в вестибюле нас ждал. высокий, лет тридцати мужчина. Он отрекомендовался Павлом Ивановым, инженером фирмы авиационного приборостроения «Пионер», продукцией которой мы не раз пользовались.
— Вы, наверное, думаете, я сын белоэмигранта. Это не так. Мой отец с матерью уехали в тысяча девятьсот шестом году из Одессы как политэмигранты. Как только я прочитал в газетах, что вы прилетели в Кадьяк и идет в Сиэтл, сел в машину — и вот за двое суток приехал из Вашингтона. Очень хотелось посмотреть на земляков, полярных летчиков, и пожать вам руки. Вот и все. Теперь я могу возвращаться домой с радостным чувством, что познакомился с вами.
Смущаясь, он попросил дать ему автографы. Мы вручили ему пачку «Казбека» с нашими подписями и коробку спичек Вологодской фабрики с надписью: «Смерть фашизму». Он поблагодарил и молча с восхищением смотрел на нас.
— Мы знакомы с вашей продукцией, господин Иванов — гироскопам и искусственным горизонтом. Что нового вы создали? — спросил я его.
— О, господа, для меня большая честь ответить на ваш вопрос. На «каталины» мы поставили новые, очень точные электрогироскопы, горизонты, электроавтопилоты. Это замечательные безотказные агрегаты. Если бы вы смогли приехать к нам на завод! Мы работаем на армию и флот, которые должны помогать вам в разгроме фашизма.
Он охотно рассказал нам о работе на заводе и вручил несколько ярких проспектов, рекламирующих их продукцию В них были описания и принципиальные схемы новых приборов.
Когда мы остались одни и стали более внимательно рассматривать подаренные брошюры, наше внимание привлек высокоширотный гирополукомпас с компенсационным регулятором на широту места — прибор, о котором мы могли только мечтать при наших полетах в высоких широтах Арктики. В проспектах были указаны цены.
— Что за люди, — ворчал Чечин, — приборы новейшие, таких нет даже у немцев, а они ими торгуют. Это же на руку врагу! Для чего тогда у них Френкели?
— Бизнес. Деньги не пахнут. Видно, не клевал их еще жареный петух ниже поясницы, — заметил Саша Макаров.
— Слушай, Валентин, — перебил нас Иван, — ты не подсчитывал, можем ли мы возвратиться не через Чукотку, а курсом на восток? Зачем нам лететь старым маршрутом. Давай выйдем на кругосветку.
— Я уже думал и рассчитал вариант полета по маршруту Сиэтл — Вашингтон — Нью — Фаундленд — юг Гренландии — Рейкьявик — Москва. Четыре посадки — и мы дома. Порты посадок до ноября не замерзают и обеспечены горючим. А погодные условия не хуже западной трассы, пройденной нами. От Нью — Фаундленда сделаем попутно хорошую ледовую разведку и выполним кругосветный перелет. Здорово! Ушли из Москвы на восток, а вернемся в Москву с запада! Откроем новую трассу Москва — Америка.
— Ну и в экипаж я попал! Все изобретаете! Какого дьявола! Хотите между Исландией и Мурманском на немцев напороться! — взорвался Виктор Чечин.
— Виктор, дорогой, не пикируй! Не может же человек без фантазии — на то он и человек! — отозвался Черевичный.
— Что я, против фантазии, что ли. Но возвращаться через Гренландию по трассе, контролируемой авиацией и флотом нацистов, не очень–то весело. Да и для чего? Похвастаться, что совершили перелет! Да кому он сейчас нужен? Так же, как и ваш победный штурм «полюса недоступности» в апреле — мае этого года! Поймите же вы, мечтатели, идет смертельная битва, кто — кого? А вы с кругосветкой!
— Ты не прав, Виктор! Именно сейчас, когда идет воина, мы обязаны изучить все пути для реальной связи с Америкой. А если завтра ударит Япония? Путь на Аляску будет перекрыт. Нет, Виктор, ты не прав. Нам необходимо освоить маршруты и через Гренландию и даже через Африку. Союзники не могут быть изолированными друг от друга.
После моей тирады Виктор замолк, но уже по лицу можно было понять, что мнение его о «мечтателях» изменилось. Наконец он сказал:
— Ладно, химики, согласен. Но смотрите, не ограничивайте меня горючим. Залью до пробок и бочек с десяток вкачу в фюзеляж. Посмотрю на ваши лица, как будете взлетать.
Все дружно рассмеялись, улыбнулся и Виктор
— Поговорили хорошо, — подвел итог Черевичный, — но боюсь, пока придет разрешение на новый маршрут, замерзнут порты, и жди лета. Завтра же пойду говорить об этом с Ивановым. Пока же будем своим маршрутом считать старый. А о «полюсе недоступности» ты все правильно сказал, Виктор, но наполовину. При пожаре в доме не думают о свадьбе. Уверен, после войны, когда разобьем фашистскую Германию, оценят по достоинству и наш штурм «полюса недоступности». Я понимал, как неловко было сейчас Ивану, да и нам с Макаровым, поднимавшим флаг Родины над последним, считавшимся недоступным районом Арктики, говорить об этом. Штурм последнего «белого пятна» на нашей планете оказался не под силу ни норвежцам, ни итальянцам, ни американцам. Вернулись мы тогда победителями, в погожий майский день. А уже 22 июня началась война…
— Предлагаю посмотреть киножурнал нашего прилета в Сиэтл, — прервал затянувшуюся паузу Саша Макаров.
— Как, уже идет? Быстро сработали! — отозвался Черевичный.
— Судя по рекламе — во всех кинотеатрах. Как приложение к их детективам или ковбойским фильмам. Посмотрим?
Показывали фильм «Кровь и песок» из испанской жизни. Вопреки предсказаниям Саши, фильм оказался хорошим, с участием актрисы Риты Хейворд, «мисс Америки», самой красивой женщины США 1941 года. В комментариях было сказано: «Вслед за спортивными прыжками через полюс русские открыли первый коммерческий рейс. Это мост дружбы между союзниками».
После ужина, во время которого повторилось все то же, что было вчера, кроме попытки провокации, поднялись в номер и заспорили о картине. Отдавая должное актерскому мастерству Риты Хейворд, Иван заметил:
— На мой взгляд, тощевата королева Америки, плоская, как взлетная дорожка. А лицо, ничего не скажешь, красивое, увидишь — не забудешь. Глаза зовут и обещают и гонят… Да…
— Да, — протянул Виктор. — Вот если бы к ее головке да фигурку, как у наших девчат, тогда и я бы признал ее королевой.
Разговор о достоинствах «мисс Америки» продолжался долго. Это был самый верный признак, что ребята отдохнули. Иван сразу понял мою усмешку и тихо сказал: