— А приборы самолетовождения? — не удержался я от любопытства.
— Автопилот, радиокомпас, гироскопы, гироиндукционные компасы, хронометры и главный штурманский прибор — якорная лебедка, — рассмеялся Илья, хлопнув меня по плечу.
Якорь… при одном этом слове у меня по спине пробегал холодок. Тот, кто летал на гидросамолетах, посочувствует мне. В авиации сухопутной самолет совершит посадку на аэродром — и все закончено. Можешь быть спокоен и мечтать о домашнем уюте. В гидроавиации, или, как мы ее в шутку называем, «в мокрой авиации», после благополучной посадки на гидроаэродром, даже оборудованный самыми совершенными средствами приема самолета, только начинается аврал. Обладая большой парусностью, не имея тормозов, махина «летающей лодки» становится игрушкой для ветра или течения. Самолет может снести на берег, на стоящие корабли, на подводные камни. Надо уметь вовремя, при определенной скорости, выбросить вручную тяжелый якорь и остановить дрейфующий самолет в строго определенном месте. Это трудно. Но еще труднее сняться с якоря. Бьют ледяные волны, ветер заливает открытую кабину штурмана. Запущены моторы. Вручную вытаскиваешь якорь, перебирая оледенелый стометровый канат. Чуть ошибся — и гидросамолет наруливает на место залегания якоря, а тот безжалостно впивается всеми четырьмя лапами в тонкое днище машины. Поэтому не зря искусство штурмана оценивалось по тому, насколько умело он обращался с якорем Якорная лебедка — это уже техника, облегчающая труд.
Гримаса боли, исказившая, очевидно, мое лицо, вызвала сочувствие Ильи Павловича.
— Болит? Ты поосторожнее!
— Да нет! Не болит. О якоре вспомнил, — сказал я, усмехнувшись.
— К сожалению, — продолжил Илья Павлович, — лодка эта для лета. А зимой будем пока ходить на Р-5, Р-6, Г-1. Маловат радиус, но что делать?! Организуем площадки на островах.
— Жаль, что СБ не оправдал надежд. Этой машине при всех ее отличных качествах не хватает одного: нормального аэродрома с покрытием.
— Потерпи, Валентин, пару годков. Скоро и у нас будут аэродромы, без авиации Северный морской путь не работник. Сила ледокола не в его винте, а в крыльях самолета. И это твои слова. Ты говорил это капитану Бурке. Помнишь, как прилетели мы с тобой на выручку к «Русанову» в море Королевы Виктории? Затерло его в десятибалльных льдах. А мы прилетели к ним с острова Рудольфа. Тогда еще льдину, на которую мы сели у корабля, разломило и наш ПО‑2 успели спасти, подняв стрелой на палубу. Ты тогда еще был комсомолец.
Мазурук подошел к окну и, словно забыв обо мне, долго смотрел на улицу.
— Ну вот, — словно очнулся он и продолжил: — Однажды капитан Бурке говорит мне: «Боюсь я твоего комсомольца. Уж больно лезет на север. Как бы не завел нас в такие льды, из которых и не выберешься!» — «А ты верь, — ответил я ему, — он дельный парень и разбирается в динамике движения льдов». Вот так–то, Валентин, и характеризовал тебя.
— Какой же из этого вывод, Илья Павлович? — спросил я. — Ведь ты неспроста воспоминаниям–то отдался.
— Авиацию надо активнее вводить на Севере. Аэродромы строить не только на побережье, но и на островах. Ученых–гидрологов посадить на борт при ледовой разведке. Изучать и изучать льды, не оставляя без внимания ни одного квадратного километра! Арктика еще сильнее нас и не раз еще покажет нам свои зубы! И нельзя с ней фамильярно на «ты», только на «вы»!
Таким был Илья Павлович Мазурук, какой уж там чиновник!..
С Николаем Николаевичем Зубовым мы познакомились четыре года назад на острове Диксон. где был размещен штаб морских операций Западного сектора Арктики. Там же базировалась наша летающая лодка, на которой мы выполняли ледовую разведку: обеспечивали штаб всеми необходимыми данными и непосредственно помогали кораблям пробиваться через льды. В составе экипажа в то время гидрологов не было, эта обязанность лежала на штурмане самолета. Зубов часто летал с нами в ледовую разведку, опыт его оказывал нам неоценимую пользу. Профессор Зубов, доктор географических наук, тогда капитан второго ранга, был ученый с мировым именем. Его капитальные труды о морских льдах, ледовых режимах и плавании Северным морским путем заложили основы динамической океанологии. Полеты с ним были нашей академией, где познавали мы законы дрейфующих льдов, учились видеть их слабые стороны и находить наиболее проходимые трассы, а также узнавали маневренные возможности того или иного ледокола или корабля во льдах и множество других тонкостей, познаваемых интуитивно и не записанных ни в одном учебнике.
Среднего роста, корректный, вежливый как в салоне, так и на палубе, он обладал замечательным чувством юмора, был неутомим в работе как в воздухе, так и на земле. Часто Николай Николаевич любил повторять: «Льды не взять силой, но перед умом им не устоять». И действительно, никакой, даже самый современный, ледокол не пойдет через них напролом! Никакой, даже ледокол будущего! А будет использовать невидимые трещины, скрытые снежным покровом, или разводья, сплошной сетью покрывающие эти льды, разделяя видимый их монолитна отдельные поля. Эти невидимые разрушения и позволят ледоколам вести караваны десятибалльными льдами. Задача воздушной ледовой разведки — искать эти трещины, разводья или более молодые, тонкие льды, которые может ломать или раздвигать ледокол, пробивая путь для кораблей. Но для этого мало видеть льды и наносить их на карту. Надо изучать льды, знать их пути движения. А их дрейф закономерен. Значит, чтобы освоить Северный морской путь, недостаточно иметь ледоколы, надо досконально изучить все аспекты движения льдов, главные силы которых находятся в глубине Центрального арктического бассейна!
Такова была методика профессора Зубова! Большинство ученых Арктического института во главе с профессором Владимиром Юльевичем Визе поддерживали его научные выводы.
Однако кое–кому идеи Зубова приходились не по вкусу. Куда проще было идти проторенной дорожкой, минуя риск, который сопутствует любому новому делу.
С профессором Зубовым мы встретились у него на квартире. Собственно говоря, навестили его по–соседски, поскольку жили с ним в одном доме на Суворовском бульваре. Это был недавно построенный по проекту молодого архитектора Евгения Иохилеса дом для полярников. Грандиозный, как морской лайнер, плывущий по штилевому морю, он не походил ни на один из возведенных тогда домов в Москве. Я занимал комнату на пятом этаже, Черевичный — квартиру в другом подъезде. Однако домами встречаться нам не приходилось. Экспедиции, полеты, ледовая разведка — отбирали все время. Жили мы в работе, изредка попадая домой как солдат на побывку или, как, смеясь, говорил Черевичный «Скоро в гости домой!» Такое положение не способствовало укреплению семейных уз. Постепенно нарастающее отчуждение нередко приводило к конфликтам, а иногда и к распаду семьи.
И тем не менее, находясь у последних параллелей нашей многогрешной планеты, о доме мы мечтали как о празднике, и часто представляли, как по вечерам загораются огни в окнах нашего лайнера, плывущего по Суворовскому бульвару в центре Москвы.
Николай Николаевич встретил нас с флотским радушием. В небольшом кабинете, заваленном рукописями, картами, чертежами и заставленном книжными шкафами, где тускло поблескивали золотом кожаные корешки старинных морских фолиантов, было уютно, пахло хорошим трубочным табаком. Обстановка чем–то напоминала добротную каюту корабля. Сбросив со стола рулоны карт и отодвинув пишущую машинку, хозяин поставил три рюмки и наполнил их коньяком.
— С прибытием! Рад вас видеть на твердой земле, мои дорогие друзья! — сказал он тост.
Чокнулись. Обжигая дыхание, теплая волна приятно полыхнула по телу.
— Как леталось? Много ли заработали «фитилей», страдая за науку? — весело сощурил он глаза. — Ну–ну, это шутка. Рассказывайте, как идет подготовка? Как решили вопросы навигации и посадок на дрейфующие льды?
— Подготовка идет нормально, Николай Николаевич, — ответил Черевичный. — Все поддерживают, а вот официального разрешения на экспедицию пока нет!
— Не волнуйтесь. Все нормально. Ответственные товарищи должны во всем убедиться, ведь им и отвечать. А вдруг с вами что случится? А? Ведь не к теще на блины едете, а на полюс! Да еще недоступности!
— Был у нас один такой человек — Минин, два ромба в петлицах. Так, он, Николай Николаевич, говорил: «Вам что, вас похоронят с почестями, а мне отвечать за вас!» И эти слова он произносил с такой сердечной болью, что мы даже не сердились на него.
— Переживем и «фитили» и кличку «казаки Карского моря». Это как фронт циклона. А циклоны приходят и уходят. После них всегда устанавливается ясная погода! — сказал я Черевичному.
Более часа мы говорили о прошедшей морской навигации и полетах на ледовую разведку. Наконец Николай Николаевич убрал со стола недопитую бутылку с коньяком и расстелил большую морскую карту восточной Арктики
— К сожалению, эта карта обрывается на семьдесят шестом градусе северной широты Севернее в этом секторе человек не проник Вот на обрезе листа точка посадки Губерта Уилкинса. Других карт, охватывающих более высокие широты, нет, кроме бланковых, очень мелкого масштаба.
— Николай Николаевич, — перебил я профессора, — у нас есть карта этого сектора. С захватом даже Северного полюса Правда, собственного изготовления, посмотрите.
— Как? — Зубов жадно впился взглядом в лист ватмана. — Лихо! Да вы не просто «казаки Карского моря», а атаманы всего Ледовитого океана! Вот этого не предполагал, прямо меркаторы! Постойте, постойте, что то не разберусь в меридиональной сетке. Что это за линии, какая проекция? А где же точка Северного географического полюса? Почему меридианы идут куда–то за лист карты? В бесконечность?
— Обычная карта стереографической проекции. А эти параллельные линии так называемые «условные меридианы», уходящие действительно в бесконечность
— А полюс? Так, так! Значит, выселили его с насиженного места в космос?!
— Ну да! Чтобы избежать сближения меридианов, которые на всех обычных и навигационных картах сходятся в точке полюса, — пояснил я.
— Понимаю, понимаю. Полюс — точка условная, не физическая. Придумана человеком много веков назад, когда человечеству было не до Арктики. Так, верно?
— Конечно! И эта выдумка человека в наше время обратилась против нас, стала величайшей помехой в самолетовождении. Попробуйте взять курс от полюса на остров Врангеля, точно на юг, сто восемьдесят градусов! А в любую другую точку, допустим на Гренландию, тоже юг, сто восемьдесят градусов! В общем, куда вы ни полетите с полюса — курс всюду один' Парадоксально' А ведь навигатор должен привести самолет именно в назначенную точку. А если мы уберем точку полюса с земного шара, все встает на свое место. При полете с полюса курс рассчитывается обычно. На полюсе будут все страны света — север, юг, запад, восток. Но это еще не все. Карта условных меридианов значительно упрощает астрономические расчеты. При работе с гирокомпасом вам не надо знать вашей долготы места…
— Стоп! Подожди, Валентин, я капитан, тоже навигатор. Нужно глубоко продумать, освоиться. Принцип верен. Я что–то об этом слыхал, ведь это ты придумал, когда с Мазуруком засели на полюсе при высадке папанинцев. Вроде бы все просто, понимаешь, а вот что–то неуловимое ускользает, и все опять становится темно. Ведь это же ломает в корне все понятия о полюсе, о методах навигационных расчетов курсов. Со школьной скамьи учителя географии вам вдалбливали, что все меридианы от экватора идут к полюсам, где они соединяются в точках, образуя Северный и Южный географические полюсы. Да, тесно стало на земле! Уходят в космическое пространство полюса, а за ними пойдут и люди. Похоже, что Циолковский абсолютно прав в своей гениальной фантазии. Как я завидую вашему поколению! Вы стираете последние «белые пятна» нашей планеты и увидите, непременно увидите, как человек уйдет в космос, оторвавшись от тяготения!
Мой неловкий взгляд на часы прервал рассуждения профессора.
— Ну, на эту тему мы еще поговорим где–нибудь на Диксоне или в Тикси. А теперь о предстоящей работе. Вот план для наблюдения за льдами, за погодой и магнитным склонением. Это минимум из расчета на экипаж.
— Николай Николаевич, — остановил его Черевичный, — мы можем с собой взять группу ученых, два–три человека. Полетный вес позволяет.
— Это в корне меняет дело. Тогда план будет совсем другим. Кто же эти люди?
— Вот… пришли посоветоваться с вами. Сами знаете, в каких условиях придется работать, — развел руками Иван Иванович. — Настоящих ребят надо, на которых можно положиться, как на самих себя.
— Первый кандидат — я! — рассмеялся Зубов. — Подходит? Возьмете? Счастлив за доверие, но, увы, не отпустят. Я бы порекомендовал вам взять магнитолога Михаила Острекина, полярник, много зимовал, чудесный товарищ. Гидрологом Черниговского, такого же склада, с большим чувством юмора. Оба ленинградцы из Арктического. А старшим группы — Якова Либина, начальника полярной станции острова Рудольфа. Валентин его знает, вместе зимовали. Умен, скромен и настойчив. Великолепно знает условия жизни в Арктике. Мастер на все руки!
Яков Либин… Заснеженный далекий остров на краю океана… Конечно, мне никогда не забыть эту ледяную глыбу, именуемую островом Рудольфа, и гостеприимного хозяина этого острова Яшу Либина, и те долгие тринадцать месяцев, проведенные в этом ледяном плену.
Земля! Да земля ли это? Океан, забитый вздыбленными льдами, а из него, раздирая хаос льдов, вылезла высоченная гора, как огромный праздничный торт на заснеженной скатерти океана. Только кое–где из–под зелено–голубых полотнищ ледников темнеют коричневые пики базальта. Внизу, у самого подножия острова — два жилых деревянных дома и несколько служебных построек. Все это — полярная станция острова Рудольфа, созданная нами как трамплин для прыжка на Северный географический полюс. Отсюда на дрейфующие льды полюса мы высадили отважную четверку папанинцев.
(Начальник дрейфующей станции «СП‑1» И. Д. Папанин, гидро< лог–гидробиолог П. П. Ширшов, астроном–магнитолог Е. К Федоров, радист Э. Т. Кренкель. Экспедиция была доставлена на Северный полюс отрядом тяжелых самолетов под командованием М. В. Водопьянова Самолет СССР-Н-169 — командир И. П. Мазурук, второй пилот М. И Козлов, штурман–бортрадист В. И. Аккуратов, первый бортмеханик П. Д. Шекуров, второй бортмеханик Д. А. Тимофеев; самолет СССР-Н-170 — командир М. В. Водопьянов, второй пилот М. С. Бабушкин, штурман И. Т. Спирин, бортрадист С. И. Иванов, первьД бортмеханик Ф. И. Бассейн, второй бортмеханик П. П. Петенин, третий бортмеханик К. И. Морозов; самолет СССР-Н-171 — командир В. С Молоков, второй пилот Г. К. Орлов, штурман А. А. Ритслянд, первый бортмеханик В. Л Ивашина, второй бортмеханик С И Фрултецкий, бортрадист Н. Н Стромилов; самолет СССР-Н-172 — командир А. Д Алексеев, второй пилот Я. Д. Московский, штурман–радист Н. М. Жуков, первый бортмеханик И. Д. Шмандин, второй бортмеханик В. Г. Зинкин. Вспомогательные самолеты: СССР-Н-166 — командир П. Г. Головин, штурман А. С. Волков, первый бортмеханик Н. Л. Кекушев, бортрадист Н. Н. Стромилов, второй бортмеханик В. Д. Терентьев; СССР-Н-128 (зимовал на острове Рудольфа) — командир Л Г. Крузе, штурман–радист Л. М. Рубинштейн, бортмеханик Ю. А. Бесфамильный.)
Весь мир был ошеломлен дерзостью советских летчиков. Алый стяг Родины затрепетал на самой верхушке планеты Земля. А когда армада тяжелых самолетов ушла для торжественной встречи в Москву, наш экипаж во главе с Мазуруком был оставлен дежурить на острове, обеспечивая безопасность дрейфа научной станции
«Северный полюс‑1» и перелетов через полюс экипажей Валерия Чкалова, Михаила Громова и Сигизмунда Леваневского. (Самолет СССР-Н-209 — командир С. А. Леваневский, второй пилот Н. Г. Кастанаев, штурман В. И. Левченко, первый бортмеханик Г. Т. Побежимов, второй бортмеханик Н. Н. Годовиков, бортрадист Н. Я. Галковский.) Изумление мира достигло высшего предела, когда, преодолев полярные льды и неистовые циклоны, самолеты Чкалова и Громова приземлились в США. Это было дружеское приветствие советского народа народу Америки, призывающее к миру на всей планете.