В шесть часов вечера после войны
Мой приятель доктор попал в беду: был заподозрен в пьяном служебном времени.
- А мы и выпили-то с фельдшером бутылку пива, - изумленно рассказывал он мне. - Ходим себе, ничего.
На него орали:
- Вы и когда губернаторского отца отвозили - от вас и тогда пахло!
Потом зловеще добавили:
- Сейчас мы вызовем ЛКС.
ЛКС - линейно-контрольная служба, карательно-дознавательная мобильная структура.
Приятель-доктор посмотрел на часы: без пяти минут девять, вечер.
- Не успеете, - подмигнул он. - Не доедут. А смена кончается.
В восемь минут десятого он отпер служебный шкафчик, вынул бутылку водки и ополовинил ее.
- Имею право, - подмигнул он усиленнее. - Я уже сменился!
- Вы сами уволитесь или как? - спросили у него.
В общем, неприятности. Не уволят, но будут ругать. На всякий случай мой друг пошел и взял себе больничный у хирурга, диагноз не разобрал даже я: нечто вроде хондроплексита.
- Вот, - говорит, - хожу на физиотерапию. Только что пришел. Сейчас и физиотерапевт придет.
Пауза. Я слышу из трубки, как он затягивается беломориной.
- Мы ведь тут все соседи, - вздох приятеля приобретает форму дымного облака. - Вот он и придет. Его хирург принесет. А то он здоровый очень, его волочить надо...
Куколка
Лето Господне, 2004. Вчера случился переполох: малолетняя дочерь потеряла гусеницу, которую отловила, принесла в коробочке с листьями и цветочками и обещала устроить ей райскую жизнь; гусеница скрылась, но обещание дочка сдержала: с удовольствием на ночь глядя, хозяева дачи пригнали бытовой газенваген и щедро полили себе огород там, где он растет у них - ядохимикатами. И гусеница поползла себя в рай, превращаться в бабочку. Но что-то там не сложилось у нее со Святым Петром, да и Франциск отлучился, спорить с Клопским.
Ночью гусеница - похоже, это была она - уже вернулась из рая, побывав там и оставив в этом месте о себе дурную память. Что-то шлепнулось мне на голову и запуталось в редких волосах, желая шелкопрядства; не желая разбираться в этих перемещениях и переливаниях из пустого в порожнее, я вырвал это существо, чужое, из волос и метнул на пол, много ниже рая, к моим носкам и шлепанцам.
Возможно, это была не гусеница, а ночная литературная мысль, недооцененная. То есть Куколка. Помните - Маяковский записывал ночью, спросонок, горелой спичкой на коробке про "единственную ногу", которая приснилась ему и которую он, будь он взорванным солдатом, хотел беречь, как тело любимой, то есть наоборот - тело любимой он бы берег, как взорванный солдат бережет единственную ногу.
Ну, не знаю.
Я и вообще без ног видел двести человек - вот уж они устраивали своим любимым варьете, и всему неврологическому отделению. Жаль их конечно, бедняг. Жен. Отделение. И двести человек.