Хождение по мукам
Вспоминает Кормильцев:
Съездив в несколько городов вместе с группой, я увидел, что ситуация внутри коллектива попросту невыносимая. Работать с новым материалом ни у кого не было ни малейшего желания. Порой даже старые композиции исполнялись “Наутилусом” ниже всякой критики.
Апофеоз наутилусовского “расцвета упадка” произошел весной 1993 года на концерте в Вильнюсе, когда песню “Тихие игры” группа пыталась начать шесть (!) раз. Шесть раз три человека либо начинали играть в разных тональностях, либо Бутусов забывал первый куплет им же написанного текста. Это было сильное зрелище.
В паузах между концертами “Наутилус” напоминал банду анархистов, возглавляемую вечно пьяными гитаристами. Всеобщая озлобленность и истерические демонстрации протеста постепенно становились нормой. В конце концов Кормильцев не выдержал подобного стиля жизни и напрямую спросил Бутусова: “Слава! Ты еще не устал от этого?”
Причиной резкого ухудшения отношений между музыкантами были бесконечные гастроли, следствием которых оказались накопившаяся усталость и раздражение. Основное место в этой нервной обстановке занимал Егор Белкин – с характерной для него прямолинейностью, повышенным чувством справедливости и постоянной нацеленностью на “выяснение отношений”. К тому, что пил он просто ведрами, добавлялись его непрерывные финансовые подозрения на тему того, что “папики нас обманывают”.
Феномен нервозности Белкина и особенности его тогдашней психологии уходили корнями в почти что сказочные времена создания “Урфина Джюса”. Даже в те беззаботные дни он умудрялся найти повод для политических интриг.
В одном из архивных интервью Белкин вспоминал:
Когда Пантыкин предложил мне попробовать поиграть в его группе, я сначала хотел отказаться. У меня тогда был свой проект, но меня смутило то, что на Пантыкина в то время было множество всяких поползновений. Его тогда дико плющили – и я из принципа решил остаться.
Спустя шесть лет история с защитой угнетенных от угнетателей повторилась почти без изменений – правда, уже в “Наутилусе”. По крайней мере, в версии Белкина причины его появления в группе в 1988 году выглядели следующим образом:
В гробу бы я видел “Наутилус” вместе с его музычкой, если бы не Бутусов. Попробуйте поработать столько концертов, потусоваться с таким говном. Слава остался почти один.
В “Наутилусе” последнего созыва у Белкина почти сразу же резко обострились отношения с Джавадом.
Вспоминает Джавад:
Люди рождаются либо электростанциями, либо лампочками. Белкин был лампочкой, причем достаточно тусклой. У меня с Егором сразу же началась жуткая конфронтация – у него был буйный имидж, и, зная слабые места Бутусова, он постоянно давил на него. Мой уход из группы был во многом предопределен поведением Белкина. Работать с этим человеком вместе было невозможно. У Белкина было просто отвратительное отношение к людям. Он о всех говорил плохо, а команда тогда нуждалась в доброте.
После ухода Джавада всю мощь своей деструктивной энергии Белкин обрушил на Беляева. Саша Беляев, автор очень многих гитарных находок, смузучилищем по классу акустической гитары за спиной и солидным опытом европейских гастролей в составе “Телевизора”, периодически пытался создать в музыке какие-то стилевые рамки – мол, “давайте определимся”. В свою очередь, Белкин, зациклившийся на традиционной рок-формуле “Come on, everybody!”, на все предложения Беляева реагировал с поразительной однозначностью: “А на х.. это надо?”
Единственное, что на тот момент объединяло Белкина и Беляева, – это, как ни странно, пассивное неприятие Бутусова. Возможно, это была зависть, возможно, что-то еще. Дело в том, что для любого вымуштрованного рок-музыканта с амбициями непрофессионализм Бутусова был немалым раздражителем. Первоначально все это переводилось в шутки, которые со временем превратились в зависть (“у него почти все песни написаны в двух тональностях”), а затем – в классический невроз из серии “Моцарт и Сальери”. Дров в огонь подбрасывали ночные разговоры и осознание разрыва в общественном статусе – между музыкантами, которые все умеют, и самим Бутусовым, который вечно забывал слова, не всегда правильно брал ноты или держал ритм, но при этом был талантлив.
Полностью или частично Бутусов чувствовал подобные настроения и не мог не видеть того, что происходит вокруг. В этот период он много пил, хотя прекрасно знал особенность своего организма – если выпивал сверхдозу алкоголя, три последующих дня депрессии ему были гарантированы. Неудивительно, что в подобной психологической ситуации группа выходила на сцену в дискомфортном состоянии. Фотографы жаловались, что “Наутилус” на концертах стало очень сложно снимать – “какие-то они вялые, и глаза у всех как у зомби...”. Другими словами, к маю 1993 года “Наутилус” удерживала на плаву только необходимость отыграть юбилейные концерты и поездка в Израиль.
Перед отъездом на землю обетованную “Наутилус” дал юбилейные концерты в Питере и Москве. Специально, чтобы поздравить группу с десятилетием, в обе столицы приехали ведущие екатеринбуржские команды – “Агата Кристи”, “ЧайФ”, Настя Полева, “Апрельский марш”, “Отражение”, “Ассоциация” и ставший к тому времени живой легендой Александр Пантыкин.
Первоначально на юбилейные концерты планировалось пригласить только шесть групп, но на квартире Воеводина беспрерывно раздавались телефонные звонки от других команд с просьбой принять участие в этой акции. Смета концертов начинала разрастаться до астрономических размеров, и осунувшийся Воеводин носился по Москве лишь с одной мыслью: где достать деньги? В конце концов все финансовые проблемы были решены и три планировавшихся питерско-московских концерта все-таки состоялись. Помимо свердловских групп в них приняли участие Шевчук и Кинчев. Очень сильно сыграла в Москве “Машина времени”, показавшая несколько номеров из своей новой блюзовой программы. Большинство проверенных жизнью хитов продемонстрировал и “Наутилус”. Все юбилейные концерты, состоявшиеся в начале мая во Дворце молодежи в Питере и в ДК Горбунова в Москве, завершались совместным исполнением “Прощального письма”. Со стороны все это выглядело достаточно пристойно, но мысленно “Наутилус” уже находился на пути в Израиль.
Израильский тур “Наутилусу” устраивала местная фирма “Вольф энд Макс Интертеймент”, возглавляемая Владимиром Месхи и Максимом Лейкиным. Об их легендарном коммерческом прошлом можно было бы создать стопроцентный бестселлер. Еще зимой 1987 года Месхи организовал в Киеве четыре аншлаговых выступления “Наутилуса”, которые фактически явились первыми кооперативными рок-акциями, проведенными на территории Украины. Позднее он значительно расширил рамки деятельности, принимая участие в проведении концертов уникального стилевого диапазона – от “Ласкового мая” и Талькова до международных фестивалей “Мисс Рок” и совместных выступлений “Sonic Youth” с “Воплями Видоплясова”, которые британский еженедельник “Sound” назвал “лучшим шоу „Sonic Youth“ в Восточной Европе”. Философским кредо Месхи и Лейкина был тезис “делать всю жизнь то, что хотим”, в результате чего на определенном этапе они увлеклись импортом в Израиль российских рок-групп. “Наутилус” оказался в этой обойме аккурат между визитами “Браво” и “Аквариума”.
Вспоминает Месхи:
Еще встречая группу в аэропорту, мы обратили внимание на то, что “Наутилус” прибыл в Израиль каким-то отмороженным. Но вскоре они вошли в ритм нашей жизни и начался, мягко говоря, многодневный беспредел.
В Израиле группу ждал супервосторженный прием. На пяти концертах в Иерусалиме, Тель-Авиве и Хайфе публика рубилась так, словно “Наутилус” выступает последний раз в жизни. Несмотря на то что советские репатрианты к тому моменту были воспитаны исключительно на “сидячих” концертах, к финалу выступления в Хайфе забитый под завязку 700-местный зал в полном составе стоял на стульях. Музыканты, окрыленные такой реакцией, впоследствии шутили: “Теперь мы знаем, куда делась вся та публика, которая слушала нас в 1988 году”.
Сверхудачные ближневосточные гастроли были омрачены поведением уже совершенно неуправляемого Белкина. Он явно нарывался на драки – заходил в мусульманские мечети в шортах и с сигаретой в руках, в арабских кварталах Иерусалима орал на местных жителей: “Сволочи! Почему не продаете пиво?”, причем все эти монологи происходили глубокой ночью и на английском языке. Драк не случалось только чудом, так как наиболее пристойное, что слышал в свой адрес Белкин, было вежливое “Fuck you!”.
Самое неприятное началось после возвращения группы из Израиля. “Наутилус” практически без рекламы отыграл два концерта в “России” и юбилейные концерты вСвердловске, но даже там было заметно, что нервы у всех на пределе... Срыв произошел в Калининграде. Если бы волею судьбы кто-нибудь из фотографов запечатлел пьяные трупы, которые валялись ночью в коридорах калининградской гостиницы, то мир увидел бы куда более душераздирающие снимки, чем фотосессии Энни Лейбовиц с туров “Rolling Stones” двадцатилетней давности.
После концертов Белкин устроил серию безобразных разборок – с пьянством, швырянием стульев, плевками в лицо, матом и оскорблением женщин. Все это выглядело ужаснее, чем шабаши группы “Алиса”. Дальше отступать было некуда.
В поисках выхода
Кормильцев с Бутусовым самостоятельно закрыли финансовые договора тура и наконец-то созрели для решения, что “пора с этим кончать”.
Но, как известно, беда не приходит одна. На этот раз гром грянул с неожиданной стороны. Речь шла об Игоре Воеводине. Человек с необычайно волевым характером, наводивший своей энергией и целеустремленностью тихий трепет на молодых журналистов, находился к лету 1993 года в состоянии явного переутомления и сильнейшего нервного истощения. Окончательно его подкосила организация юбилейных концертов, во время которых он в одиночку выполнял работу целого административного корпуса.
Вспоминает Воеводин:
Для меня питерско-московские концерты “Наутилуса” оказались последней нотой. Нервов после этого не осталось никаких, и голову клинило до смешного. Я почувствовал, что выложился целиком.
В компании наутилусовских гитаристов Игорь все меньше сопротивлялся “стечению обстоятельств” и начал постепенно спиваться. К моменту постизраильских событий его норма дошла до двух бутылок “Распутина” в день, и он уже физически не мог управлять делами группы. Крест на своей директорской карьере Воеводин поставил во время летней гастрольной поездки, включавшей в себя выступление “Hay” на фестивале в Новой Каховке, а также концерты в Сочи и Ялте. Концерты, состоявшиеся в “Зеленом театре”,прошли в антисанитарных условиях, вместо гостиницы группа ютилась по каким-то частным квартирам... На обратном пути Воеводин прямо на вокзале вручил паспорта всех музыкантов какому-то деклассированному элементу, который клятвенно обещал достать билеты на поезд Симферополь–Москва. Больше этих паспортов никто в группе не видел. В Москву “Наутилус” возвращался в плацкартном вагоне, всем своим видом напоминая неудачливый стройотряд, который обобрал их же собственный бригадир.
Вскоре Воеводин распрощался с “Наутилусом”. К тому моменту у него стали опухать руки и ноги, но на предложение Кормильцева подлечиться и несколько месяцев отдохнуть, он сказал: “Вам самим надо лечиться”, – и из группы ушел.
Перед всеми в “Наутилусе” встал вопрос, что же делать в такой ситуации. Правильнее всего было выдержать паузу, какое-то время отдохнув друг от друга. Бутусов решил предоставить этому составу последний шанс, раздав перед летним отпуском всем членам группы конкретное домашнее задание.
Вспоминает Потапкин:
Скандалили мы страшно, но для Славы в тот момент важнее всего была постоянная продуктивная работа и нормальный конечный результат. Еще весной он купил себе портостудию, на которую набросал эскизы новых песен. Теперь на время каникул Слава предложил каждому из музыкантов подготовить аранжировку одной из песен. Это была своего рода проверка на вшивость.
Саша Беляев взялся работать с “Полиной”, Потапкин – с “Колесами любви”, Белкин – с композицией “Христос”. Сам же Бутусов отправился в студию на Фонтанке делать пробную запись будущей программы “Титаник” вместе с музыкантами “Аквариума”.
Вспоминает Кормильцев:
У Бутусова сложились удивительно теплые отношения с ребятами из “Аквариума”. Запись продвигалась на редкость удачно, и в студии даже начали вестись разговоры о том, чтобы в таком составе (Бутусов–Сакмаров–Зубарев–Рацен плюс кто-нибудь еще) ездить на гастроли. Узнав об этом, Гребенщиков сказал музыкантам, что они делают большую глупость. Это, мол, означает не просто сменить женщину, а поменяться ею с другом. Бутусов, увидев, что БГ начал высказывать недовольство, тут же отошел в сторону. К Гребенщикову он относился с почти священным трепетом.
Действительно, в тот период Гребенщиков активно общался с Бутусовым и Кормильцевым, вследствие чего их влияние друг на друга было достаточно заметным. Все трое увлекались древнеегипетской мифологией и культурой, культом фараонов и их своеобразным видением мира. Лидер “Аквариума” готовился к работе над альбомом “Любимые песни Рамзеса IV”, “Наутилус” записывал “Тутанхамона”. Даже композиция “Негодяй и Ангел” первоначально планировалась для совместного исполнения дуэтом Бутусов–Гребенщиков, который, увы, так и не состоялся. Зато состоялась осенняя предварительная запись материала для “Титаника”, вышедшего спустя два года в виде альбома, получившего название “„Титаник“ на Фонтанке”. Стоит отметить, что эта сессия впоследствии пользовалась у критиков значительно большими симпатиями, чем “настоящий” номерной альбом. “Титаник”, записанный на Фонтанке, очень нравился и самому Бутусову – по-видимому, своей прозрачностью, аквариумностью и вневременным спокойствием. Но у такого подхода к подаче материала было немало идеологических противников внутри группы. Одним из них оказался Кормильцев.
Илья понимал, что в “Наутилусе” надо многое менять – и чем скорее, тем лучше. Речь шла не только о грядущих изменениях в составе. О том, что потенциал песен “Титаника” достаточно велик, знали все участники проекта. “„Титаник“ – это триста процентов успеха”, – громогласно утверждал Воеводин, но именно Кормильцев сделал первые шаги к адекватной, с его точки зрения, коммерческой раскрутке демонстрационной записи “Титаника”. С одной стороны, он считал, что нужно немедленно найти людей, готовых заплатить за этот проект столько, сколько он реально стоит. И хотя ему самому нравился камерный вариант записи “Титаника” на Фонтанке, он для себя наконец-то решил, что именно сейчас настал момент “большого прорыва” и дистанцирования от ситуации “1500 американских долларов за концерт”. Исходя из этого, ему удалось сделать, казалось бы, невозможное, а именно – убедить Бутусова в необходимости принципиально упростить аранжировки “Титаника”.
Кормильцев:
За последние три года стало очевидно, что гитарную музыку наш народ понимать либо не может, либо не хочет. Поэтому настал момент дать ему немного ностальгических воспоминаний о 1988 годе. Аранжировки “Титаника” должны были быть узнаваемыми и запоминающимися.
Бутусов долго не соглашался с этими доводами – до тех пор, пока не ознакомился с пресловутыми “домашними заданиями” в исполнении вернувшихся из отпуска музыкантов “Наутилуса”. В итоге выяснилось, что свою аранжировку сделал лишь один Потапкин. Белкин всерьез занялся продюсированием Насти, а ситуация с Беляевым получилась и вовсе запутанная. С точки зрения музыкантов, вопрос о том, чтобы Беляев уходил из группы, все-таки не стоял. Существует версия, что Беляев сам для себя решил: “Все! Я ухожу” – и не приехал на запись. С другой стороны, Беляева туда никто не приглашал – в силу того, что он к этой записи не был готов. Получился замкнутый круг. В конце концов к осени 1993 года стало ясно лишь одно – в группе оказалось на двух гитаристов меньше.