Простояв несколько часов на Карусельной площади, инсургенты разошлись по домам, считая битву выигранной, в то время как битва была безнадёжно проиграна.
Оставался разгром, который и занял двое ближайших суток.
48
В это время Гракха Бабёфа в Париже не было. Ещё 25 вантоза (15 марта) его перевели из парижской тюрьмы Форс в аррасскую тюрьму Боде. Как обычно, с первых же дней заключения он принялся писать декларации, афиши и письма к властям и частным лицам.
Хотя режим в Боде был строгий, Бабёф быстро сумел сговориться с тюремными надзирателями и за мелкую мзду получил вполне реальную возможность связи. «Почтовыми голубями» стали дети тюремного персонала, что же касается адресатов, то недостатка в них не было. Бабёф завязал оживлённую переписку с другими политическими заключёнными в той же тюрьме и в других тюрьмах Арраса; он обменивался посланиями с энергичной вдовой прокурора Коммуны Шометта, с членом Конвента Фуше, которого считал своим соратником, и с другими лицами, на понимание и содействие которых рассчитывал. И если Фуше, как показало будущее, вёл двойную игру, то большинство корреспондентов Бабёфа оказались настоящими патриотами и чуткими товарищами; они оказывали посильную материальную помощь трибуну и его семье, организовывали публикацию его воззваний. И главное — благодаря им он был постоянно в курсе событий, происходивших в стране и в столице.
Узнав о движении 12 жерминаля, Бабёф пришёл в восторг. «Что я слышу! — писал он, — Какие успокоительные звуки проникают в каземат, в котором я заключён!.. Бессмертный Париж! Ты снова взял себя в руки, снова проявил утраченную было энергию!.. О, моя темница! Как ты прекрасна, когда через мрачное слуховое окно в тебя проникают светлые лучи снова засверкавшей общественной свободы!..»
Бабёф полон энтузиазма. Даже неудачный исход дня 12 жерминаля не может ослабить его упований. Он пишет воззвание к Сент-Антуанскому предместью, он обращается с пламенными призывами к оставшимся в Париже единомышленникам: «Следует ли нам впадать в уныние? Нет! Именно перед лицом великих опасностей раскрываются гений и мужество…»
Финал прериальского восстания подействовал на Бабёфа иначе. Трибун не мог не понять, что это было уже нечто большее, чем простая неудача; то был крах надежд и чаяний, вызревавших в течение многих дней и недель…
49
Да, это был разгром. Разгром полный и безусловный. Уже после жерминаля правые термидорианцы поспешили свести счеты с главными из своих соперников; многие демократы-якобинцы были арестованы, а четверо ведущих деятелей времен якобинской диктатуры — Бийо-Варенн, Колло д'Эрбуа, Барер и Вадье [22]— обречены без суда на «сухую гильотину», на бессрочную ссылку в Гвиану.
Поражение рабочих в прериале имело гораздо большие последствия.
Ещё до завершения своей победы термидорианцы поспешили арестовать тринадцать виднейших депутатов-якобинцев, лидеров «Вершины», большая часть которых не принимала ни малейшего участия в восстании.
4 прериаля (23 мая) армия генерала Мену окружила Сент-Антуанское предместье. Рабочие были разоружены.
В тот же день Конвент создал военную комиссию, чтобы ускоренно завершить беспощадную месть осмелившимся его устрашить.
Среди множества смертных приговоров выделялось осуждение шести депутатов — шести «последних монтаньяров»: Ромма, Дюкенуа, Дюруа, Бурботта, Субрани и Гужона; эти шестеро в момент произнесения приговора закололи себя кинжалом, который передавали друг другу…
Всего было привлечено к суду до десяти тысяч человек. Демократическая партия в Конвенте оказалась раздавленной. Рабочие Парижа, обессилевшие в неравной борьбе, были надолго загнаны в свои предместья.
Гракх Бабёф не мог не почувствовать всей силы поражения.
Это был не только физический разгром, но и тяжелейший идейный удар: теория «мирного восстания» себя не оправдала.
Отныне нужно было менять стратегию и тактику борьбы.
Тем более что после прериаля, при явном попустительстве термидорианских властей, страну охватил новый, ещё небывалый по силе, спазм белого террора.
50
Белый террор как течение оформился после падения монархии и казни короля; название он получил от белого знамени роялистов, приверженцев Бурбонов.
Но понятие «белый террор» вскоре стало гораздо шире своего первоначального смысла. После начала федералистских мятежей жирондистов, когда, сомкнувшись с роялистами, они наряду с прямыми военными действиями стали прибегать и к уничтожению якобинских вождей (Марата, Шалье), имя белого террора было распространено на всю антиреспубликанскую и антиправительственною деятельность, как тайную, так и явную, осуществляемую вражескими армиями, большими группами мятежников и отдельными лицами.
Именно тогда — к осени 1793 года — по требованию санкюлотов правительство Республики ответило на белый террор революционным красным террором.
Красный террор якобинцев, наряду с их экономическими и социальными мерами, спас завоевания революции и уберёг Республику от расчленения и распада осенью 1793 — весной 1794 годов. Но он вызвал ненависть и страх у крупной спекулятивной буржуазии, ставшей отчасти объектом этого террора.
Контрреволюционный переворот 9 термидора среди прочих задач, поставленных собственниками новой формации, имел целью покончить с красным террором.
Он и покончил с ним.
Но одновременно, следуя логике обстоятельств, переворот приоткрыл дверь и для подавленного ранее белого террора.
Сначала это была лишь щель.
Потом она стала быстро увеличиваться.
И наконец дверь распахнулась во всю ширь.
51
Всё началось с небольшого: якобинцев кое-где принялись увольнять с должностей.
Потом увольнения проникли во все звенья правительственного и административного аппарата.
Чтобы не остаться без средств, уволенный спешил переехать в другую область страны, где он был неизвестен, и там чем-то заняться.
Это вскоре учли и предусмотрели: особым декретом всем уволенным предписывалось оставаться на старом месте жительства под присмотром администрации.
Отсюда был лишь шаг до ареста.
Этот шаг сделали в начале зимы III года: бывших якобинцев стали массами арестовывать и бросать в тюрьмы.
Теперь, когда тюрьмы оказались заполнены «террористами», можно было пойти дальше и приняться за их планомерное истребление.
Этим и занялись разного рода «мстители» — вернувшиеся из-за рубежа эмигранты, а также всевозможные «мюскадены» и «инкруаябли»; зимой и весной того же III года они перешли от единичных убийств и разрозненных нападений на якобинцев к массовым, хорошо продуманным и организованным актам террора.
52
Лоран, специально интересовавшийся белым террором послетермидорианского периода, собрал целую папку леденящих душу материалов — подлинный обвинительный акт «поборникам свободы», шедшим за Фрероном и Тальеном.
Он хотел чётко поставить и разрешить основной, принципиальный вопрос.
О революционном терроре была создана целая литература. В огромном количестве сочинений, подписанных и анонимных, якобинцев и санкюлотов предавали анафеме за «бессмысленные жестокости», «варварские убийства», «массовые истребления» и т. п. О белом же терроре предпочитали умалчивать; в лучшем случае говорили о «справедливом возмездии».
Красный террор возник во имя спасения родины и был оружием патриотов, готовых бестрепетно отдать за республику собственную кровь и жизнь; белый террор был направлен против родины, ставил целью уничтожить республику и выполнялся людьми, не знающими, что такое патриотизм, с помощью иностранного золота и иностранного оружия.
Красный террор всегда осуществлялся явно, с соблюдением законных форм. Приговоры выносились только по суду; суд не боялся общественного мнения, а выражал его, действовал при свете дня, при полной публичности и был равным для всех. Белый террор не знал, что такое суд. Он осуществлялся не по законному приговору, а по решению кучки заговорщиков, с помощью удавки и кинжала, причём жертвы его, в особенности если в прошлом они были значительными деятелями, подвергались перед смертью изощрённым мучениям.
Красный террор был делом рук простых людей, санкюлотов, которые всегда судили по совести и, вынося оправдательные приговоры, искренно радовались за оправданных, сумевших очиститься от обвинения. Ничего подобного при белом терроре не наблюдалось. Его вдохновители и исполнители, люди «из общества», убивали в белых перчатках, без конца распространялись о справедливости и морали, а сами резали безоружных, взывали к снисхождению, но не знали его ни к детям, ни к старикам; при этом они имели обыкновение еще и похваляться своими «подвигами», вызывая в салонах «прелестниц» восторг и удостаиваясь соответствующей награды.
Исходя из этих основных различий, Лоран был уверен: история оправдает революционный террор и заклеймит террор «мюскаденов»; его же, Лорана, задача состояла в том, чтобы дать правдивые сведения для будущих историков, которые захотят исследовать время Гракха Бабёфа и обстановку, в которой он действовал.
53
Еще в то время, когда начались первые аресты политических деятелей и администраторов II года Республики, пользуясь послаблениями термидорианцев, во Францию стали проникать орды эмигрантов-роялистов и контрреволюционных священников. Вместе с «молодцами Фрерона» они заполнили города Южной и Западной Франции, бывшие в 1793 году центрами федералистских мятежей. «Золотая молодёжь» быстро организовала здесь банды, назвавшие себя «братьями общества Иисуса» или «рыцарями Солнца».
В начале флореаля (апрель — май 1795 года) в Лионе, главном очаге жирондистско-роялистского мятежа, сформировалось «общество Иисуса», члены которого распознавали друг друга по белым кокардам на шляпах.
Уже 13 флореаля в лионской прессе мимоходом было отмечено: «Теперь каждый республиканец считается террористом и его жизнь в опасности. Были случаи убийства республиканцев. Эмигранты толпами проникают в город».
Были «случаи» убийства республиканцев…
В действительности «братья Иисуса» расправлялись с республиканцами ежедневно.
«Мюскадены» извлекали свои жертвы прямо из их жилищ, якобы для доставки в ратушу, и по дороге убивали выстрелом в спину. На улицах средь бела дня гремели пистолетные выстрелы, и люди падали, не вызывая видимых признаков удивления прохожих.
Официальная охрана не спасала обречённых.
Патриот Ферне был убит членами «общества Иисуса», когда его вели под конвоем в тюрьму, а конвой состоял из восьми жандармов, двадцати гусаров и двадцати пехотинцев.
Убивали не только «террористов», но и членов их семей.
Не застав дома продавца картин Ришо, убийцы расправились с его семнадцатилетней дочерью; за неосторожные слова они убили гражданку Ру возле её лавки и забили до смерти женщин Таво, Жув и Жакоб, жён арестованных «террористов».
В некоторых лионских тюрьмах заключённые договорились с тюремным начальством: на ночь их отпускали, и они скрывались в лесах, а утром снова занимали свои камеры — так они думали «перехитрить» своих ночных убийц.
Но подобные меры предосторожности не спасали.
16 флореаля (5 мая) «братья Иисуса», разделившись на три отряда, направились к трём главным тюрьмам Лиона.
Начальники тюрем, не имея на то инструкции, отказались их впустить.
Тогда доблестные «рыцари» взломали двери и умертвили почти сто человек; так как жертвы оказали сопротивление, тюрьмы были подожжены.
Этим «героическим актом» началось избиение в тюрьмах по всей стране.
Правительственный комиссар Буассе, прибывший на место, когда дело было уже сделано, писал Конвенту; «Если вы не примете общих мер для наказания угнетателей, если вы не займётесь судьбами тех, кто терпел притеснения, возникнут неисчислимые бедствия».
Такова была позиция официальной власти: жертвы именовались «угнетателями», убийцы — «терпевшими притеснения», а правительство призывалось к принятию «общих мер», иначе говоря, к поголовному истреблению арестованных «террористов».
Убийцы 16 флореаля для формы были привлечены к суду; но суд их, естественно, оправдал, а «прелестницы» осыпали букетами цветов.
При известии о прериальском восстании в Париже Буассе выписал тысячу ружей из Сент-Этьена и роздал их национальным гвардейцам Лиона, сплошь входившим в «общество Иисуса»… С этого момента Лион стал главным штабом эмигрантов и «мюскаденов»; из него распространялись призывы и инструкции в соседние области и города; из него же направлялись банды убийц в Эн, в Юру, на Луару.
Излюбленный метод бандитов состоял в перехвате обозов с арестованными «террористами». Обычно эмиссары Конвента переправляли партии таких арестантов в соседние города для суда и содержания в местных тюрьмах. «Рыцари Солнца», узнав заранее о пути следования обоза, внезапно нападали на него. Конвой бездействовал. Арестанты, прикованные цепями к телегам, не могли сопротивляться, и их уничтожали одного за другим. Подобные «перехваты» имели место в Лон-де-Сонье, близ Бура и в других районах; официальных «охранителей порядка» это не трогало.
54
Из Лиона деятельность «братьев Иисуса» быстро перебросилась в Лангедок и Прованс. И здесь также уполномоченные Конвента, вместо того чтобы прекратить избиения, всячески потворствовали им.
Узнав, что в Эксе должно состояться судебное разбирательство дел многих якобинцев, находившихся в местной тюрьме, «мстители» решили предупредить официальное правосудие. Из Марселя в Экс направился большой отряд убийц. Когда они прибыли, муниципалитет Экса созвал экстренное совещание, раздумывая, как обеспечить безопасность заключенных. Тщетные потуги! Днем 22 флореаля убийцы, овладев городскими пушками, вышибли двери тюрьмы, в два приёма уничтожили сорок четыре арестованных и закончили всё грандиозным пожаром.
Один из убиваемых, прежде чем был нанесён роковой удар, догадался крикнуть: «Я не якобинец, я простой фальшивомонетчик!» Его оставили в покое: ведь это был всего лишь уголовный преступник…
55
Побоище в Эксе стало прелюдией к зверствам в самом Марселе. Однако им предшествовали тулонские события.
Поскольку убийцы не скрывали своих планов, а, напротив, громко похвалялись ими, слухи быстро дошли до Тулона. Возмущённые рабочие города решили помешать изуверам. 1 прериаля, в тот день, когда в Париже началось восстание санкюлотов, пролетарии Тулона под лозунгом, который несли их столичные братья, — «Хлеба и конституции 1793 года!» овладели арсеналом и двинулись на выручку марсельских патриотов.
Комиссары Кадруа, Шамбон и Инар стянули войска. Быстро составив два батальона в 2200 штыков, комиссары, снабдив солдат артиллерией, бросили их навстречу толпе кое-как вооружённых тулонских рабочих…
…Бойня, которая произошла 11 прериаля (30 мая), в официальном докладе Конвенту описывалась как «выигранное сражение». Те из рабочих, которые не были добиты на месте, позднее подверглись казни по приговору военного суда. Но еще до этого произошли массовые избиения в Тарасконе и в форте Сен-Жан.
56
Трагедия Тараскона случилась 6 прериаля (25 мая). Она была обставлена как подлинное театральное представление.
На шоссе между Тарасконом и Бокером заранее расставили кресла и скамейки, на которых расположились эмигранты, восстановленное в правах духовенство, «прелестницы» и «мюскадены». К этому времени две сотни замаскированных убийц уже овладели тюремным замком. Вместо того чтобы задушить или зарезать обречённых, хитроумные «мстители», разнообразя развлечение, на этот раз поступили по-новому. Выводя заключённых одного за другим на площадку высокой башни, они привешивали им на шею дощечку, на которой значился запрет под страхом смерти хоронить убитого, а затем под бурные аплодисменты собравшейся публики сбрасывали несчастных на острые скалы, служившие подножием замка.
Обыватели соседних селений боялись нарушить запрет; в течение нескольких ближайших дней голодные волки и хищные птицы могли до отвала насытиться человеческим мясом…
Местные власти, оправдывая «мстителей», заметили, что «прискорбное» событие явилось результатом «негодования добрых граждан при вести о тулонском мятеже».