А тут еще и правоохр енительные органы, видимо, решили, что судебка им не нужна: готовые заключения и акты лежали по полгода, по восемь месяцев невостребованными. Еще явный криминал забирали. Да и то…
Вот в ту-то ночь, ребята, я и понял, что самое страшное в нашей работе! Это вовсе не ляпы, сделанные тобой в экспертизах, это не эксгумация, проводимая из-за твоей грубой ошибки. Самое страшное, коллеги, это ощущение ненужности!Специалист, обладающий опытом, знаниями, любящий свою работу — не нужен, его просто терпят!
Вот осознание этого и заставило меня резко изменить образ и мыслей и дел! Работать, наплевав на всех: вскрывать трупы — как учили. Освидетельствовать живых лиц — как предписано правилами. На вопросы следователя отвечать с полной объективностью и честно — несмотря ни на что и ни на кого! Вот понимание этого в гнусной атмосфере всеобщего бардака тех лет и помогло мне выжить в профессии. А может, и не только в профессии… Помогло пережить лихие 90-е.
А с Бюро нас соединили то ли в 2000-м, то ли в 2001 году.
— Да-а-а… Дела! А я и не слыхал о таких локальных реформах в судебной медицине, — удивленно протянул Осипов, — хорошо, у нас до такого не додумались.
— Вроде такая же хрень проводилась в Кемеровской и Ижевской областях и, по-моему, в Ленинградской, — ответил Биттер, — но не уверен!
— И цепочку ту вы, конечно, так и не нашли? — с хитро-невинным выражением лица спросил Бурков.
— Нашли… но не мы! Ее нашли уже по весне два кочегара из больничной котельной, что вывозили шлак. Зубным техникам ее загнали, деньги получили. Вечером обмыли, сидя в своей «копейке» в гараже, а двери-то его были закрыты, и было холодно, и двигатель работал… Причину смерти парней надо кому-то пояснять? Вот такая грустная история.
— М-да! От нечистого золота добра не жди, — подытожил рассказ Самуилыч, и все принялись за рыбку.
Эксперт и Пахан
— Влад, а про кочегаров ты сбрехнул, да? — спросил зашедший в комнату еще в самом начале рассказа Женька Зенин. — Скажи честно.
— Что значит сбрехнул? Рассказываем-то мы о чем? — спросил Влад и сам же ответил: — О жизни судебно-медицинской! Или что, мне надо было закончить так: и они, приняв такое решение, зажили щасливо и дружно, а со своими женами — в любви, полном взаимопонимании и одновременно вышли на заслуженную пензию в званиях заслуженных врачей и отличников здравоохранения? Нет уж. То, что рассказано, — есть суровая правда жизни…
— Чего ты, Эуген, прицепился к Владу? Он рассказал свое. Рассказал интересно и, главное, поучительно. Вот ты сам взял бы, да и рассказал. Или слабо?
— Расскажу, расскажу. Сейчас вроде Самуилыч будет вещать? Или нет?
— Или да! Только дай с мыслями собраться.
Потом он поднялся из-за стола, прошелся по комнате и начал:
— На территории районного отделения, где я одно время работал, есть село… деревня… поселок. Ну, в общем, без разницы, как его обозвать. Главное, что основным градообразующим предприятием этого поселка была колония — ИТК. И была эта колония не простая, а для особо опасных рецидивистов. Там сидели так называемые «полосатики». Колония обеспечивала работой до 80 % жителей деревни. Иногда освободившиеся оставались на жительство в этой деревне, сойдясь с местными и одинокими женщинами. Жизнь есть жизнь. Такие «бывшие сидельцы» были, как правило, в завязке и жили как все деревенские: тихо трудились какими-нибудь кочегарами и никого не обижали. Правда, попивали порой. Я вам, коллеги, расскажу о том, что нельзя играть в карты, глянув при этом на троих слушателей, шлепающих картишками по столу:
— А мы-то че? Мы ничего, мы в дурачка…
— Да играйте, я не о вас, а вообще. А кроме того, расскажу и о том, как мне пришлось о тонкостях… э-э-э… одной насильственной смерти отчитываться перед… Пахано`м зоны!
Да-да! Отчитываться. Подробно объяснить старому урке все, что его интересовало, а хозяин, прокурор района и начальник РОВД наравне с Паханом внимали. Причем молча…
— Да ну, Вильгельм Самуилович, заливаешь. В жизни такого случиться не могло: чтобы перед зэком с согласия и в присутствии главных охранителей закона судмедэксперт отчитывался о…
— Ладно, не перебивай Деда, — сказал Биттер. — Жизнь — удивительная штука, и случиться может все. Продолжай, Самуилыч!
— Случилось это ранней осенью 1986 года. Была середина рабочего дня. Обед. Все знают, что в это время Самуилыча, то есть меня, трогать не рекомендуется! — и похлопал себя по животу. — Ну так вот, именно в обед, дребезжа всеми шестеренками, и подкатил к моргу раздолбанный милицейский «уазик». Забежавший сержант не просто сказал, а заорал так, что мы поперхнулись:
— Вильгельм Самуилович! Срочно! Поехали!.. В Советске (там колония располагалась) убийство. Серьезное…
— А где все?
— Наши уже уехали. Там и начальник милиции, и прокурор, и два следователя, и все опера`, — все это он выпалил на одном выдохе и замолк, шумно дыша.
Я понял, что дело серьезное: не зря же все правоохранители выехали — на ходу допил чай, взял чемоданчик, и мы покатили. На площади у «Белого Лебедя» — так в народе прозвали шикарное длинное четырехэтажное здание, выложенное белым кирпичом, — было довольно пустынно. Вернее, народ, как по проспекту, там никогда особо-то и не ходил, но движение «клерков» с бумажками, охранников, расконвоированных зэков было всегда. А сейчас у входа стояли лишь две «Волги» и кучка наших начальников, полирующих своими пиджаками пыльные бока машин. И только вывалившись из «УАЗа», я увидел, что везде стоит охрана с автоматами и служебными собаками. У меня еще мысль мелькнула: «Сбежал кто-то… и убил кого-то». Не успел я поздороваться, как из входной застекленной двери выбежал прапор:
— Товарищи прокурор и начальник милиции! Вас приглашает начальник колонии. Пройдите, пожалуйста!
Начальство ушло, а мы остались внизу. Из разговора с опера`ми выяснилось… Впрочем, ничего не выяснилось. Они тоже ни черта не знали.
— То ли кто-то кого-то застрелил, а потом повесился… то ли сначала повесился, а потом вспомнил, что еще дела остались — вылез из петельки, шмальнул нехорошего человека из автомата — и на место, — заржал один из оперов.
Так мы у входа с полчаса языки чесали, благо погода позволяла это. Потом снова появился давешний прапор:
— А кто из вас… судоэкспорт? — и назвал мою фамилию.
— Иди, Самуилыч! Твой черед настал! Ты навсегда останешься в наших сердцах, — хохотнул кто-то из оперов и шутовски перекрестил меня.
— Тьфу на вас, — сказал я весельчакам и пошел за прапорщиком. Мы быстро поднялись на второй этаж, в просторный кабинет начальника ИТК. Там было человек пятнадцать — все хмурые, и даже мрачные. Вот что я узнал.
Накануне вечером, в частном доме поселка застрелился бывший «сиделец» этой колонии, освободившийся ровно год назад. Известно, что он незадолго до освобождения проиграл в карты крупную сумму. И он ее за год должен был либо достать, либо, приехав в деревню, сунуть голову в петлю и одновременно застрелиться — по крайней мере, таковы были условия той игры. Труп обнаружили лежащим на полу — он не висел! Вот этот-то момент вызвал волнения среди зэков, ибо информация просочилась за колючку уже к утру. Зэки считают, что его застрелил кто-то из охраны.
— Ну, там еще кое-какие моменты имеются, но они вам, доктор, неинтересны, это чисто наши, внутренние дела, — добавил полковник. — Сейчас сюда приведут осужденного… короче, Пахана по кличке Апостол. Он, так сказать, «держит» зону. И вы, доктор, должны ему доказать, что труп сначала висел, а потом выпал из петли.
— Милое дело! Как же я ему докажу, если я трупа…
— Мы сейчас едем на место происшествия — его тщательно охраняют, и вы осмотрите труп. Сколько вам потребуется времени на это, столько у вас его и будет: час, два, сутки, в конце концов. А уж потом, — начальник кисло усмехнулся, — будет вам явление Апостола. И если вы ему не докажете, что труп висел, прольется много крови. Если вы докажете — он остановит волнения, если нет… Мы их, конечно, все равно прессанем, скоро, — начальник посмотрел на часы, — не позже, чем через час, прибудет спецрота УВД, но уж вы постарайтесь, доктор. Мы вынуждены пойти на такое «сотрудничество» с Апостолом, так как жертвы нам не нужны. А они — могут быть!
Эта ситуация меня поначалу напрягла. Я-то ехал осматривать очередной труп, а тут! А тут придется выступать своеобразным судьей: разрулить, так сказать, ситуацию. А как доказывать? Что говорить? А вдруг там нет странгуляционной борозды, а вдруг… а если…
Однако все мои страхи сняло как рукой, как только я увидел труп. Все оказалось проще, много проще, чем я себе представлял. Довольно быстро, затратив буквально пару минут, я оглядел лежащий на полу труп, комнату и улыбнулся:
— Зовите Апостола, я готов все ему рассказать и показать. Труп висел в петле!
Полковник кому-то махнул рукой и…
— Товарищ п-а-а-лковник, осужденный номер… по вашему приказанию доставлен. — Пока с осужденного снимали наручники, я его оглядел. Да, это действительно был Пахан. Невысокий, очень жилистый, а взгляд, взгляд! Таким, наверное, можно и гвозди гнуть.
— Э-э-э… Товарищ Апостол, э-э-э… — неожиданно зазаикался я, не зная, как вести себя с ним и как разговаривать.
— Да не тушуйся, доктор, — шепнул Апостол, — лучше объясни мне, серому, как умер наш зэка. И все.
— Ну, понимаете, у него на шее — вот тут и тут — участки вдавления в кожу, которые являются фрагментами странгуляционной борозды, что доказывает то, что он… А также, если мы возьмем на микрочастицы…
— Погодь, доктор, погодь! Ты мне не втюхивай про ваши частицы фуфловые. Я знаю, что потом вы нарисуете все, что вам надо. А мне надо сейчас.
И вдруг мне стало ясно, как надо ответить этому зэку. Я вспомнил институт, экзамен по судебной медицине и ответ одного своего собрата-студента, после которого все легли от смеха на столы.
— А вот если я вам, Апостол, задам такой вопрос, — уже спокойно сказал я. — Почему человек, когда вешается, в петле висит и не выскальзывает из нее, а?
— Ну, ясно, почему. Петля сдавливает шею, и тело вниз не провалится, так как… голова больше шеи. Ну, как-то так, примерно.
— Верно, верно, товарищ Апостол, именно поэтому. Примерно так же ответил на похожий вопрос профессора и мой сокурсник: «…потому что на голове растут уши, и через них петля не может перескочить…», а теперь, — сказал я, надевая анатомические перчатки, — гляньте: вот вроде и голову, и даже лицо можно узнать, верно?
— Верно!
— А теперь? — и я стал сминать голову с костями, сделав ее при этом по объему не толще, чем окружность шеи.
— Дело было так: этот человек встал на табуретку, надел на шею проволочную петлю, взял в руку обрез двуствольного ружья, приставил стволы к подбородочной области — вот входное огнестрельное отверстие с отпечатками дульного среза — и нажал на курки. Заряд крупной дроби вынес вверх и мозг, и кости черепа, и кости верхней челюсти — по сути, всю голову, — и я показал ему на потолок, где прилипло все вышеозначенное.
— После этого он повалился с табуретки, и так как головы не осталось, то тело под действием тяжести и ушло вниз. Он, наверное, провисел несколько минут, потом упал на пол, где его и нашли. Вот, на шее, имеются следы скольжения жесткой петли. Вот мое мнение, товарищ Апостол.
Он еще немного постоял рядом, потом повернулся к полковнику:
— Все, хозяин. Мне показали — я, в натуре, врубился. Базара нет. Этот муфлон сам себя заколбасил. Мы бурагозить не будем: кипеша ни вам, ни нам не надо. Отзывай своих псов, — и протянул руки охраннику. На запястьях его снова щелкнули наручники.
— Бывай, доктор. — И Апостола увели.
— Вот такой случай, коллеги, случился со мной почти два десятка лет назад. Да, через месячишко после того случая меня пригласили в наше РОВД и от имени начальника областного УВД вручили грамоту и ценный подарок — часы. — Самуилыч снял свои «Командирские» и с законной гордостью продемонстрировал гравировку на крышечке: «Вильгельму Самуиловичу…» Тут он брюзгливо сказал:
— Только фамилия моя не склоняется, как и у истинных арийцев, а они…
— Ариец… тоже мне, ариец. У тебя что арийского-то и есть, так это твое пивное и истинное баварское пузо! Ура! Да здравствует наш Вильгельм Самуилович! — И все подняли наполненные кружки.
Подозрение…
— Где-то я эту историю про петлю и уши уже слышал, — задумчиво сказал Женька Зенин, сосредоточенно снимая шкурку с вяленого рыбца.
— Да я тоже. Причем есть много анекдотов о медицине, и все рассказывавшие клянутся, что именно они были свидетелями — прямо пяткой себя в грудь бьют, — пробурчал Мишка Биттер.
— Что, господа, вы мне не верите, что именно у нас это было?.. ну, про уши?
— Успокойся, Самуилыч, успокойся. Верим мы тебе. Ведь в любом случае первоисточник установить не представляется возможным, так что кто рассказывает, тот и есть свидетель.
— Хм, ну тогда позвольте и мне побыть свидетелем. Я вам сначала анекдотик из студенческой юности поведаю, свидетелем которого я был на самом деле, ну а потом — коротенькую историю из реальной работы эксперта, кстати, довольно постыдную…
— Давай, Зенин, перехватывай инициативу, кайся!
Женька, чем-то напоминающий Портоса, откашлялся и гулким, почти левитановским голосом начал:
— Курс нормальной анатомии человека у нас читал профессор Топольянский. Участник войны, орденоносец, человек очень немногословный, умеющий одним словом, коротким предложением сказать очень многое. К нашему удивлению, он взял нашу же группу и на практические занятия. Вел он их превосходно. Все рассказывал и показывал как-то очень образно, и поэтому все запоминалось отлично, и по успеваемости группа была не из последних на нашем курсе. И расскажу я вам случай, произошедший на экзамене. Проводил он его (не случай, экзамен) так: запускал всю группу в комнату, студент тянул билет, секретарь его записывал, а профессор, откладывая его в сторону, спрашивал испытуемого наугад. Например, давал в руки большеберцовую кость и просил студента рассказать, какие мышцы, сухожилия к ней крепятся, и все это продублировать по латыни. Ну, как-то примерно так. И вот была в нашей группе девочка — представительница одного малочисленного народа Севера. Училась она средненько: так, между тройкой и четверкой — а кроме того, была очень застенчивой и робкой. Вот, значит, на экзамене пришел ее черед отвечать. Профессор подводит ее к скелету человека и мягко так, доброжелательно говорит:
— А вы, милочка, расскажите прямо по скелету, как называются кости, какие органы и где помещаются — в общем, все о человеке. Но, — говорит профессор, — кратко, в общем, поняли? — Студентка кивнула и, покраснев, начала:
— Это, — говорит она, показывая на череп, — череп, cranium и его кости, — и довольно подробно их перечисляет, в том числе и по латыни.
— Очень хорошо, давайте-давайте, — подбадривает ее профессор. И вот студентка дошла до таза. В целом она хорошо рассказала — и про кости, его составляющие, и где что расположено…
— А тут, — сказала она, покраснев, — был… был… penis!
Профессор с каменным выражением лица, не дрогнув ни одной его мышцей:
— Он здесь не был, — и через короткую паузу, — он здесь бывал! Это скелет женщины!
Как говорится, занавес, гомерический хохот, и вся группа — под столом.
Отсмеялись и мы, а Женька и говорит:
— Давайте теперь не будем отвлекаться и говорить о том, что этот случай именно с ними и произошел, и чтоб время не терять. Короче, я хочу рассказать вам то, что никому и никогда не говорил, ладно? Ну и вы — никому! Договорились? — и Женька улыбнулся.
— Городок наш стоит на федеральной автодороге, поток транспорта на которой довольно велик, хватает там и нарушителей, и просто лихачей, поэтому количество людей, превращающихся в трупы прямо на трассе, довольно велико. И все они поступают ко мне. Вот и в то утро, придя на работу, я обнаружил, что имеется одна «автодорожка». Из направления следователя я вычитал: погиб перегонщик автомобилей. Знаете, в конце 90-х годов был довольно прибыльный бизнес — перегонять с Востока на перепродажу, да и просто друзьям, подержанные «праворукие» японские автомобили. Дело было ранней весной: скользкий накат на дороге, элементы льда, да бессонная ночь, усталость (все-таки почти четыре тысячи километров за спиной) — вот водитель, дреманув, и выехал на «встречку», в результате — лобовое с «КамАЗом».