Мы наконец вылезли из трубы и побежали широким подвальным переходом. Из боковых ответвлений за нами следили сотни и сотни Крысиных глаз…
От усталости я растерял интеллектуальную манеру Фридриха фон Тифенбаха, зато вдруг приобрел непривычный для себя, какой-то простовато-дворницкий тон.
– А вы, извиняюсь, кем будете? – спросил я седого Крыса.
– Я – Главный Советник Мадам, – скромно ответил мне Крыс. – Когда-то, в молодости, мы были с ней достаточно близки… Потом ее постигло несчастье: она – легкомысленное и прелестное создание, эталон Крысиного изящества и очарования – случайно попала в лапы этого гангстера Вагифа. Они с хозяином только-только переехали в Америку из какогото Третьего мира. Я, тогда еще молодой, полный сил Крыс, бросился на помощь, прокусил Вагифу низ живота, и он выпустил Мадам. Подоспели наши друзья – Вагиф бежал… Но что-то он успел повредить у Мадам, у нее отнялись задние лапы. С тех пор она не ходит. Я же не счел возможным бросить ее. Я остался при ней. Сначала – просто другом, потом – Советником. Теперь я Главный Советник. Прошла молодость, прошла влюбленность, но мое восхищение Мадам во мне не иссякло, и когда вы с ней познакомитесь, вы поймете меня лучше, чем кто-либо…
– Охотно вам верю, – любезно откликнулся я.
– Надо сказать, что Мадам провела свое детство и юность под домом одного ученого-крысоведа и обладает еще целым рядом энциклопедических знаний…
– О-о!.. – сказал я, постаравшись придать своему беспородно-хриплому голосу интонацию максимального уважения к обширным знаниям Мадам.
Вот с этим моим "О-о!.." мы и вошли в ЕЕ хоромы.
Никогда в жизни я не видел такой огромной, такой чудовищно разжиревшей, жуткой старой Крысы с полуметровым облезло-чешуйчатым хвостом, с отвисшим седым брюхом, парализованными задними лапами и с глазами – живыми, умными, ироничными и, ей-богу, веселыми!..
Ни унылой старости, ни ущербности я не заметил в глазах этой Мадам-калеки, Мадам-развалины. Гигантская жирная старуха Крыса была полна жизни и, судя по некоторым признакам, не лишена тяги к "светским" удовольствиям.
Уж слишком крутились вокруг нее два молодца Крыса, слишком был явствен запашок валерьянки, от которого многие Коты – просто сходят с ума!
– Мадам! – торжественно начал Главный Советник старый седой Крыс. – Позвольте представить вам…
Бедняга не успел договорить…
– В жопу! – спокойно сказала Мадам. – В жопу все твои дипломатические штуки. Никаких официозов! Достаточно одного взгляда – и понимаешь, что имеешь дело с настоящим жестким и сильным, но, к сожалению, слишком ДОМАШНИМ Животным…
И, клянусь, старуха оглядела меня откровенно блядским глазом!
– Мадам, – тут же нашелся я. – Коты и Кошки – единственные в мире домашние Животные, так и оставшиеся НЕПРИРУЧЕННЫМИ. В некоторой степени это нас с вами роднит.
– С ума можно сойти! – Мадам в восторге всплеснула достаточно изящными передними лапами. – Он еще и умный?!.. Откуда ты такой взялся?
– Из Санкт-Петербурга, Мадам.
– А что это?
Вот оно! Вот она – наша российская чванливость, наше гипертрофированное самомнение, когда мы убеждены в том, что все на свете только о нас говорят и думают… Да, добрая половина мира о нас и слыхом не слыхивала! Ах, как был прав Шура Плоткин, когда говорил об этом…
– Видите ли, Мадам, – поразмыслив, ответил я. – Санкт-Петербург – это место, где я родился. То есть моя родина. Один из городов России…
– А, так ты русский? Знаю. Здесь, в этом квартале, их полно! А что тогда такое – Россия?
– Что же такое Россия – вряд ли я смогу вам объяснить. Думаю, что сегодня этого не знает никто. Даже в самой России.
– Нет! – воскликнула старуха. – В лице этого Кота мы сталкиваемся с какой-то новой формацией Вида! Сплав Мужества и Интеллекта – это ЧТО-ТО ОСОБЕННОЕ! – вдруг воскликнула старуха, и я заподозрил, что ее предки были выходцами с юга России.
С теми же хохмочками в Мюнхене разговаривали киевские и одесские Коты-эмигранты.
Мадам лихо оглядела меня от усов до хвоста, прямо скажем, нескромным взглядом и плотоядно ухмыльнулась:
– Если бы мы встретились с тобой в моей молодости, мы смогли бы перевернуть общепринятое представление о врожденном антагонизме Котов и Крыс. Тебе не кажется?
– Я в этом просто уверен! – нагло соврал я для дела.
А сам подумал: "Было у меня Кошек – немеряно, Собачка была, Лисица, даже Крольчиха – тьфу, тошно вспоминать… Но – Крысу?.. Да у меня на нее ни в жисть не встанет! Даже на необитаемом острове…"
– Нет, от него можно просто сдохнуть! – восхитилась Мадам, лишний раз утвердив меня в своем подлинно историческом происхождении. – Выпьем?
Два молодых Крыса тут же выкатили пузырек валерьянки.
– Благодарю вас, Мадам. Я вообще-то не пью.
Ну, неохота мне было возвращаться в комнату спящего ребенка с запахом поддачи… Хотя, не скрою, после всего случившегося – треснул бы с удовольствием!
– А я выпью. Раньше могла чистяру, а сейчас – возраст, болячки разные… Разбавляю.
Ее шустрилы накапали в плошечку с водой немного валерьянки. Старуха выпила, крякнула, вытерла передними лапками морду, усы и сказала мне:
– Все знаю. И про Вагифа – чтоб ему было пусто на том свете! И про твою тронную речь… Особенно это – "Хватит крови!.." Кстати, рыбки хочешь?
– С удовольствием.
Шустрилы приволокли откуда-то кусок неизвестной свежайшей рыбы и осторожно, не приближаясь ко мне, положили ее неподалеку от Мадам. Я протянул лапу за рыбой и краем глаза увидел, как напряглась Охрана, как обнажились их резцы, как туго вытянулись хвосты.
– Ешь! – приказала мне Мадам.
Я аккуратненько подтянул рыбку к себе и с удовольствием стал ее жрать. Охрана расслабилась, хвосты повисли, резцы исчезли.
– У тебя есть имя? – спросила Мадам.
– Даже два – Мартын и Кыся.
– Ты знаешь, у нас в Америке не любят длинных имен. И для удобства мы их сокращаем. Так делают и все прибывающие к нам. Например, все ваши русские Гринштейны сразу же становятся – Гринами. Или – Файнберг… Он немедленно превращается или в Фаина, или в Берга. Это – кто как хочет. А один еврей из ваших – Иван Досадный стал теперь Ив Де Сад и утверждает, что он прямой потомок французского писателя маркиза Де Сада. Мне же нравятся оба твои имени. Я буду называть тебя Маркыся. Идет?
– Как скажете, Мадам.
– Зови меня просто – Муся. Мое полное имя звучит по-латыни – Мус Децуманус. Но вот этот мудрый старик, – Мадам указала на тихо дремлющего усталого седого Крыса, своего Главного Советника. – Когда-то, много времени тому назад, назвал меня Мусей. И, ты знаешь, мне это понравилось…
Старуха еще врезала валерьянки с водой и рассказала мне массу интересных вещей, о которых я даже не подозревал.
Оказывается, большие серые Крысы, так называемые Пасюки (омерзительное название, правда?..), известны Людям еще с тринадцатого века! В отличие от меня, старуха блестяще оперировала цифрами… Уже в начале пятнадцатого столетия епископ Аутинский отлучил Крыс от Церкви, на что, естественно, Крысы положили с прибором!.. И стали шататься за Человеком по всему свету.
Корабли развезли Крыс по прибрежным странам, а уже оттуда Крысы своим ходом чесали дальше – в глубь материка. Один ученый того времени, Паллас, целую книгу написал про то, как осенью тысяча семьсот двадцать седьмого года, после землетрясения, Крысы жуткими массами двинулись из прикаспийских стран в Европу. Фантастическими скопищами они переплывали Волгу у Астрахани…
– Но это же и есть Россия!.. – тут же почему-то сказал я.
Откуда мне это было известно, убей Бог, не помню!..
– Да что ты?!.. – удивилась Мадам. – Я и понятия не имела. А дальше…
А дальше Крысы поперли на Запад как сумасшедшие! Прошлепали на кораблях из Ост-Индии в Англию, затем в Восточную Пруссию, потом в Париж пешком, а спустя пару лет приплыли в Америку.
Об одной страничке своей родословной Мадам или не знала, или сознательно умолчала. Ручаюсь, что во время Великого Исхода Крыс на Запад ее предки явно останавливались в Одессе. И кто-то там у них по женской линии таки трахнулся с местным Одесским Крысом!.. А Пруссия, Париж, Америка были уже потом.
Это я сужу по тому, КАК она это все рассказывала – в какой манере, с какими интонациями…
Я, в свою очередь, чтобы не показаться полным дураком, поведал Мадам средневековую историю взлетов и падений Котов и Кошек, запросто жонглировал эпохами и именами, – короче, пересказал ей все, что еще совсем недавно узнал от Мастера в открытом Атлантическом океане. Чем привел старуху в искреннее восхищение!..
Охрана и прислужники тоже слушали меня развесив уши. Но восхищались не всем, что нравилось их Мадам, а лишь периодами истории, когда Котов и Кошек варили в кипящем масле, жарили на железных прутьях и сбрасывали с крепостных стен и башен.
И это я просек во время переговоров о мире!.. Ну что ж, запомним – мало ли как еще жизнь повернется.
После чего мы с Мадам обговорили ряд пунктов о ненападении и взаимовыручке, наметили несколько совместных мероприятий и стали прощаться, очень довольные друг другом.
– О'кей, Муся! – сказал я Мадам. – Как говорят в Германии – "Абгемахт"! В смысле – договорились!
Глянул на недобрые рожи Охраны, на подозрительные рыла Прислужников и прочих Холуев, посмотрел в мудрые, хитрющие глаза Мадам и снова, на всякий случай, добавил:
– Но если твои раздолбай только попробуют…
– Все, все! – прервала она меня. – Как ты сказал? "Абгемахт"? Так вот – абгемахт. Договорились. И кончай залупаться!
Проснулся в двенадцать.
То, что в двенадцать, – сомнений не было. День в окнах, а на больших Тимуровских часах с Дональд Даком на циферблате обе стрелки пиками строго смотрят вверх. А это – двенадцать. Я знаю.
Пить хочется, жрать хочется, гадить хочется – спасу нет!
В доме никого. Рут на работе, Тимур в школе.
Ноги мягкие, подламываются, хвост волочится по полу, самого качает – еще поспать, что ли?.. Так ведь недолго во сне и описаться! Этого еще не хватало. Не Котенок все-таки…
Тащусь в кухню. С диким трудом вспрыгиваю на подоконник, оттуда жутко неловко и некрасиво перепрыгиваю на дерево, плюхаюсь на ветку, как мешок с говном (в любом смысле этого слова), спускаюсь на землю и лезу под старый автомобиль.
Сижу, пытаюсь делать свои дела…
Заглядывает какой-то пожилой Кот.
– Хай! – говорит. – Я, извиняюсь, вчера так и не понял…
– Иди отсюда, дубина стоеросовая, – говорю. – Не видишь, я занят!
Ушел, слава Богу, кретин несчастный. Выбрал время…
Ох, батюшки… Что же я вчера такого сожрал, отчего меня так крепит?!.. Жидкости, жидкости нужно больше употреблять – супчики разные, сливочки жирненькие, сметаночку… Тогда и запоров не будет. И двигаться нужно больше – прыгать, бегать, трахаться! Чтобы организм работал на полную! И спать ложиться вовремя, а не под утро.
Вот отыщу Шурика Плоткина, обустроимся мы в Нью-Йорке, и начну я вести новый, здоровый образ жизни…
Фффу-у!.. Слава те Господи! Сработало.
Понимаю – натурализм, то, се, пятое, десятое… Но ведь – Жизнь. Куда от нее денешься?
Минут десять, наверное, зарывал. Вылез из-под автомобиля – этот Кот опять ко мне:
– У меня всего один вопросик…
– Вот вечером его и задашь, – говорю. – Сейчас мне некогда.
На дерево, с дерева на подоконник, а уже оттуда в кухню.
И сразу вижу: низенькая подставочка, на ней – две белые мисочки. В одной – какая-то замечательная жратва неведомая, во второй – нескисающее молоко. Вот как они его делают? И в Германии, и в Америке.
А вокруг все пахнет Тимуром и Рут… Какая женщина! И пацан, конечно, классный.
Я давай скорей умываться, приводить себя в порядок. Тут я ни времени, ни сил не жалею. Это у меня в крови.
А жрать хочу, как говорил Шура, будто семеро волков!
Это еще хорошо, что старый Крыс вывел меня ночью во двор совершенно другим, коротким ходом, а то я бы еще позже домой вернулся.
И тут же вспомнил картинку маслом! Идем мы со стариком Крысом по этому новому широкому проходу: впереди Охрана, сзади Охрана – все, как положено, а навстречу нам движется какой-то Крысиный цирк: две рабочие Крысы (у них там иерархия – строжайшая!), пятясь задом, волокут за хвост третью Крысу. Та лежит на спине и всеми четырьмя лапами плотно прижимает к животу большое куриное яйцо! А за ними, точно так же, движется еще одна тройка Крыс – две волокут за хвост третью с яйцом… А за второй тройкой – третья…
– Е-мое и сбоку бантик! – говорю. – Это что же такое?!..
– Это обычная, нормальная транспортировка сырых яиц для Мадам и нашего Детско-Крысятного сада. Очень, очень древний способ! Мадам говорила, что он даже описан в "Жизни животных" у Брэма. А мы как раз сейчас освоили новый продуктивный склад ресторана "Регистан", а там этих яиц – видимо-невидимо! – объяснил мне старый Крыс.
Короче, пожрал я, снова умылся, почистил лапы между когтями и пошел осматривать квартиру. Я ведь нигде, кроме кухни-столовой и комнаты Тимура, и не был.
Большая квартира. Больше нашей ленинградской раза в три. В Нью-Йорке вообще – все очень большое. По объему. Уж на что в нашей квартире питерской, в кухне, на восьми с половиной метрах, человек по десять собиралось, а на этой, американской, можно было принять всех пассажиров трамвайного вагона в часы пик! А про холодильник я уже говорил…
Комната Рут тоже была большая – с огромной кроватью, больше, чем у Фридриха фон Тифенбаха. Наверное, после Фреда осталась. Шкафы по стенам, фигурки всякие смешные, фотографии на тумбочках и туалетном столике – здоровый простоватый парень с симпатичной физиономией в полицейской форме – скорее всего, Фред Истлейк. И без формы, в одних трусах. На пляже, а вокруг пальмы. И с Рут… И свадебное фото: Рут в белом платье, а Фред в сером фраке. И цветы, цветы, цветы… И похороны Фреда. Тоже очень много цветов. Рут в черном, с черной шляпки на лицо свисает такая черная сеточка. Я в каком-то кино такую видел…
А вот Рут в полицейской форме с Тимуром у типичной полицейской машины. Такие машины обычно по телику показывают. Они приезжают с воем и мигалками к концу фильма, когда уже обычно все сделано и закончено.
Из комнаты Рут есть выход прямо в ванную. Очень удобно. И там же все остальное…
Гостиная просто необъятная! Как вся наша квартира на Гражданке. Была, была… Сам понимаю, а все никак не могу свыкнуться с мыслью, что всего лишь "была", а теперь – нету…
Хотя, помню, кто бы ни приходил, все говорили: "Какая у вас с Мартыном миленькая квартирка! Только зачем так много книжек? Они же пыль собирают…" Но это в основном говорили или Шурины поблядушки, или Шурины "друзья детства".
Вот кого я не переваривал, это Шуриных друзей детства!!!
Им всем почему-то казалось, что они имеют на Шуру больше права, чем остальные. И все время им хотелось вспоминать "правду" об их совместном детстве. Но не про себя, а про Шуру. А все вокруг, кто познакомился с Шурой позже, должны знать, что если для вас Шура – известный, скандальный журналист и какой-то там "правозащитник" (что это такое – по сей день понять не могу!..), то для друга детства он всего лишь "Шурка Плоткин". И кто, как не друг детства, скажет правду в глаза?!..
И говорили. Пили Шурину водку, жрали иногда мой хек и говорили: "Нет, Шурик, а ты помнишь, как тебя из пионеров исключали?.." Или: "Ой, ну, не могу! Счас обхохочетесь!.. Шурка в четвертом классе написал любовные стихи одной дурочке – Нинке Кошич, а учительница русского МарьБанна – помнишь, Шурка? – эту записочку перехватила и давай вслух всему классу разбирать Шуркины грамматические ошибки в этих стихах!.. Мы все – в покат со смеху, а Шурка наш стоит, слезки катятся, красный весь, аж малиновый!.."
Помню, я тут не выдержал, прошмыгнул под стол, отыскал вонючие, потные лапы Шуриного школьного друга и обосрал! А когда он дернулся и заблажил, я его за ногу так рванул клыками, что этот мудак у нас больше никогда не появлялся. Шура мне за это потом целую банку оливок купил. Испанских.
Гостиная у Рут и Тимура Истлейк была просто прекрасная! Очень красивая. Мебель стильная. Белая, кожаная. Телек огромаднейший. И книжек – до чертовой матери. Вот ведь что замечательно!