Представившись командиру отряда Анатолию Корчагину, Золкин сообщил, что прибыл для проверки боевой деятельности. Комбат, усмехнувшись, сказал, что у Золкина такая возможность имеется. Прямо сейчас одна из групп отряда ведет бой, и к ней на помощь отправляется бронегруппа. Если бы «представитель вышестоящего штаба» соизволил должным образом экипироваться, то «броня» готова немного подождать.
«Вот повезло! — подумал Золкин. — Первый же вечер и сразу на войну». Он бежал в кромешной тьме в направлении, указанном комбатом, к месту, где проживали офицеры, чтобы получить автомат и нагрудник с магазинами. Успешно достигнув цели, он быстро переоблачился и выскочил наружу.
У бойца, сидевшего с автоматом у входа, он спросил, где стоит броня. Боец махнул рукой в темноту и начал что-то объяснять, но конец фразы Золкин не дослушал, и напрасно. Пробежав в указанном направлении, он натолкнулся на ограждение из колючей проволоки. Поскольку обойти препятствие не было возможности, Золкин мужественно перелез через него. При этом он несколько раз срывался, порвав обмундирование и поранив руку.
Однако жажда подвигов влекла его дальше. Боясь, что «броня» уйдет без него, Золкин рванул, не разбирая дороги. Впереди оказался какой-то невысокий бетонный заборчик. В темноте Золкин налетел на него с такой силой, что неудержавшись перевалился через него и провалился во тьму.
То, что это колодец, Золкин понял не сразу, а лишь на третьем кругу, ползая по дну в поисках выхода. Вылезти из колодца без посторонней помощи он не мог. Сверху на него смотрело черное афганское небо, усыпанное звездами, и явно издевалось. Золкин позвал, но никто не откликнулся. Он попробовал дотянуться до верхнего края колодца, но безуспешно.
Может быть, он бы так и просидел до утра в импровизированном «зиндане», если бы не бойцы, отправленные комбатом на поиски пропавшего «проверяющего из вышестоящего штаба». Они и помогли ему выбраться.
Когда Золкин, убегавший на пять минут, вернулся через полчаса и предстал перед комбатом весь в пыли, оборванный и окровавленный, но с автоматом в руках, тот воскликнул: «Так вы что, уже с войны? Ну, и как там?». После этого он приказал Золкина на войну не брать ни под каким предлогом и сказал: «Хватит с него. Если человек в расположении отряда способен совершить такое над собой, то что с ним на войне будет».
Наутро выяснилось, что в темноте Золкин свернул не туда. В своем стремлении успеть он снес два ряда колючей проволки и, запнувшись, свалился в батальонный бассейн. Хорошо еще, что в нем в тот момент не было воды. Сохраняя серьезное выражение лица, Корчагин сказал, что теперь это памятное место будет называться «Тропой разведчика имени товарища Золкина».
Награда нашла героя
И все-таки медаль Золкин получил. О его «героической» поездке в Бараки в бригаде узнали все. Тем более, что этому в большей степени способствовал он сам.
Узнал об этом и комбриг Старов Юрий Тимофеевич — заядлый спортсмен. Будучи уже полковником, Старов вытворял на перекладине такое, что и ни каждый молодой лейтенант способен выполнить. Понятно, что в бригаде в пору его командования спорту уделялось самое пристальное внимание.
И вот однажды, наблюдая футбольный матч между командами бригады, он стал свидетелем самоотверженного поступка вратаря — старшего лейтенанта Золкина. К защищаемым им воротам прорвался форвард соперников и сильно ударил в левый нижний угол. Золкин, видя, что за игрой наблюдает комбриг, решил блеснуть своим вратарским мастерством и тар-заном бросился на мяч. В результате… мяч влетел в ворота, а Золкин — головой в штангу. Удар был такой силы, что вся сварная конструкция ворот загудела колоколом. Среди зрителей кто-то пошутил: «Не спрашивай, по ком звонит колокол…».
Однако Золкин эту шутку не слышал. Он потерял сознание, и его унесли в медсанчасть.
Проводив носилки глазами, комбриг сказал:
— Смотрите, как старается! Дайте ему медаль, пока человек себя не убил.
Так Золкин стал кавалером медали «За боевые заслуги».
Эпилог
После Афгана у Золкина малость съехала крыша. Как он сам всем говорил: «Следствие контузии».
О том, при каких обстоятельствах контузия получена, он многозначительно умалчивал.
Его уволили из армии по состоянию здоровья. Сейчас он жив и здравствует и, выпив в кругу своих новых товарищей, любит иногда ввернуть что-нибудь типа «Когда я был в Афгане…». Природе своей он не изменил и продолжает жить в своем привычном стиле, совершая новые и новые «подвиги», но эти действия, слава Богу, к спецназу не имеют никакого отношения.
ПЕРЕСТРОЕЧНЫЕ
Не давите на солдата
Серега Иванов, бывший мой старший товарищ по Рязанскому десантному училищу, рассказал мне эту историю, когда мы служили в Крыму.
Это случилось в разгар перестройки. Серега тогда командовал одной из рот специального назначения армейского подчинения в ГСВГ. Не так давно назначенный Министр обороны товарищ Язов, сокращенно МОТЯ, прибыл в Германию для того, чтобы лично ознакомиться с положением дел в Группе. Как-никак, форпост Варшавского договора. Объезжая войска, добрался он, наконец, и до армии, в состав которой входила Серегина рота.
Рота специального назначения — самое элитное подразделение, находящееся в распоряжении начальника разведки и начальника штаба армии, многие из которых, к слову сказать, понятия не имели, для чего она им нужна, и использовали ее, как Бог на душу положит. В мирное время, то есть находясь в пункте постоянной дислокации, некоторые роты использовали как комендантское подразделение, а в военное, то есть на учениях, — даже как противотанковый резерв. Было это не везде, но встречалось.
Серегина рота занималась боевой подготовкой. Не зайти в такое замечательное подразделение новый министр не мог, это понимали все.
Как водится, расположение роты и прилегающую территорию бойцы буквально вылизали.
В день прибытия высокой комиссии всех бойцов вместе с их командирами, дабы исключить их общение с Язовым, отправили на полевые занятия. Так спокойнее. В роте остались только суточный наряд, заинструктированный до умопомрачения, и командир роты с замполитом.
«На стреме» был выставлен впередсмотрящий, дабы своевременно сигнализировать о появлении маршала со свитой. С нарядом отработаны все его действия, выполняемые в случае прибытия в расположение роты старшего начальника. На тумбочку поставили рослого, туповатого, но громкоголосого бойца, чтобы командой «Смирно!» на время контузить прибывших. Чтобы сразить внешним видом, но не напороть глупостей, дежурным по роте поставили красавца сержанта. Он должен был только представиться, а уж доложить и завершить впечатление, рапортуя Язову, должен был сам Серега, здоровяк около двух метров роста.
Министр прибыл, как и полагается, в окружении свиты. Потряс пальцем в ухе, оглушенный криком дневального, принял доклад от командира роты и начал бродить по расположению, задавая периодически кое-какие вопросы. Но, видимо, было ему скучно. Везде порядок, и ни единого живого солдатика, кроме дневального. Свита ему, видно, уже порядком надоела. А время, напоминаю, было перестроечное. Хождение в народ одобрялось. И решил МОТЯ поговорить по душам с дневальным. А как говорить, если не знакомы. Подошел министр к солдату и остановился напротив. У бойца хоть от волнения по телу и прошла вибрация, но представился он, как и положено. Настала очередь Язова. МОТЯ, наверное, решил, что глупо будет, если Министр обороны страны будет представляться солдату. Кого-кого, а уж его-то все военные должны знать в лицо. Но, видимо, чтобы устранить все недомолвки по этому вопросу, Дмитрий Тимофеевич спросил:
— Ну, а меня ты знаешь?
— Так точно! — не моргнув глазом, гаркнул боец.
Ободренный маршал продолжил беседу:
— Ну, и кто я? — и спросил это явно напрасно, так как дневального после такого прямого вопроса заклинило. Заработавшая мысль исказила его лицо, но — безрезультатно.
Возникла неловкая пауза.
— Так кто же? — решил подбодрить бойца Министр.
В ответ боец покрылся пятнами, но не проронил ни звука.
Ситуация начинала принимать неприятный оборот. Произведенное первоначально благоприятное впечатление начало исчезать. Солдат Советской Армии не знает своего Министра — это вам не шутки!
Замполит понял, что за это спросят с него, и попытался подсказать солдату:
— Вспоминай, мы же с вами на политзанятиях учили, — и начал за спиной Язова, бесшумно раскрывая рот, произносить его должность.
Боец мучительно пытался прочитать по губам, но то ли у замполита с артикуляцией было плохо, то ли Серегин пудовый кулак за спиной замполита испортил все дело, но вместо того, чтобы, набрав полную грудь воздуха, гаркнуть: «Министр обороны СССР!», боец шумно выпустил воздух и начал потеть.
Язов, желая выйти из неловкой ситуации, решил подсказать солдату:
— Ну, вспоминай же! Мой портрет висит у вас в ленкомнате.
Боец с надеждой посмотрел на Министра, мысль его лихорадочно заработала и, вполне возможно, что он бы, в конце концов, вспомнил, но тут его взялись подбадривать и сопровождающие Министра офицеры и генералы:
— Ну, же!
— Давай вспоминай!
— Ну, что же ты?! — возгласы раздавались один за другим, и вместо того, чтобы ободрить солдата, они окончательно его смутили.
— Ну, кто я? — наконец более строго спросил начавший терять терпение МОТЯ.
Это было каплей, переполнившей чашу. Брови, ордена, маршальские звезды поплыли перед глазами дневального.
Его лицо исказила гримаса, и он дрожащими губами выдавил из себя:
— Б-Б-Брежнев! — и заплакал.
Такого финала не ожидал никто. Сопровождающие Министра застыли, изобразив немую сцену из «Ревизора». Язов, придя в себя, махнул рукой, плюнул в сердцах и ушел. За ним все остальные.
Оставшийся в роте Серега, посмотрев на замполита, видимо, лихорадочно соображающего, что ему теперь скажет Член Военного Совета Армии, сказал: «А так все хорошо начиналось!..».
Дневальный зарыдал в голос.
В теплой дружественной обстановке
Другая забавная история приключилась с тем же бойцом, но некоторое время спустя, когда он стал более опытным воином.
Служить он старался, и, если бы не его заторможенность, цены бы ему не было. Кстати, не все было в этом отношении потеряно, так как туповатость свою он осознавал. В конце концов, не всем же быть Келдышами, кто-то должен уметь хорошо выполнять и более простую работу. Парень он был здоровенный и на учениях, когда надо на большие расстояния тащить на себе по тридцать с гаком килограммов груза, был незаменим.
В ту пору Советский Союз начал вести политику сближения с Западом, которая предполагала открытость во многих вопросах. На учениях войск в ГСВГ стали присутствовать военные наблюдатели из Северо-Атлантического блока. И если раньше факт существования в Советской Армии спецназа вообще отрицался, то теперь «вражеские» офицеры могли на учениях даже полюбоваться на разведчика специального назначения во плоти. Мало того, они могли с ним даже побеседовать. Но, как говорится, дружба дружбой, а табачок врозь. Поэтому перед предстоящими учениями всех участников и, в первую очередь, солдат отцы-командиры, замполиты и сотрудники особого отдела армии проинструктировали, чтоб не вздумали ляпнуть сдуру, чего не следует. Тем не менее, советский солдат не должен был выглядеть в глазах Запада как некое зашоренное существо, неспособное к свободному общению и изложению своих мыслей.
В общем, солдаты по задумке «политрабочих» должны были, при необходимости, свободно общаться с иностранными наблюдателями, но четко знать грань, которую в разговоре переходить нельзя. Задача отнюдь не простая, учитывая образовательный уровень наших солдат, некоторые из которых не способны были даже сказать, сколько в СССР союзных республик.
Естественно, Серегиных подчиненных инструктировали особо тщательно. Больше всего переживал по поводу предстоящего возможного общения наш герой. Наученный горьким опытом разговора с Министром, он боялся, брякнув что-нибудь не то, подвести своих командиров. Серегу он любил и уважал, как отца родного. Узнав о его переживаниях, «отец родной», поговорив с ним еще раз, ободрил его и напомнил, что общаться с иностранцами надо легко и естественно, тем не менее, всегда надо помнить, чего говорить не следует. Ободренный командирским участием, солдат заверил Серегу, что если что, то так и поступит. Иванов, конечно, не особо ему поверил. Он больше надеялся на то, что авось обойдется.
Учения для спецназовцев должны были начаться прыжком с парашютом в тыл условного противника. Это, пожалуй, был самый ответственный этап и не потому, что прыжки связаны с риском для жизни. Нет. Именно на этом этапе наблюдатели НАТО могли пересечься с разведчиками, так как находились на площадке приземления. На последующих этапах учений НАТОвцы их могли искать, как ветра в поле. Поэтому здесь же находился бдительный командир роты, который, наблюдая из своего УАЗика за прыжками, готов был упредить «супостата» и не дать ему своими каверзными вопросами выведать у доверчивого «русского Ивана» военную тайну. Но не упредил. Прыгнули все удачно и так же удачно приземлились.
Не помню, что отвлекло Серегу, но когда он снова решил посмотреть, что там поделывают офицеры вероятного противника, то не обнаружил их на трибуне. К ужасу своему, поискав глазами, он нашел их столпившимися на поле возле одного из только что приземлившихся разведчиков. Командирское сердце упало, когда в голову пришла страшная догадка. Се-рега скомандовал водителю «Вперед!», и машина рванула по площадке приземления, подлетая на кочках. От нетерпения он готов был выскочить из машины и бежать впереди нее.
Предчувствие его не обмануло. НАТОвцы обступили нашего знакомого и наперебой что-то спрашивали, используя переводчика. Их интересовало, что он думает о перестройке, нравится ли ему служить, и когда он увольняется в запас. В общем все, что составляет тайну государственной важности. Но недаром герой нашего рассказа был уже солдатом второго года службы, молчать, подобно первогодку, было несолидно. Поэтому, как часовой на посту, отмахиваясь автоматом, он бубнил басом: «Не подходи! Не лезь ко мне! Говорят вам, когда прыгал, головой ударился! Не помню ничего! Заморочки у меня!».
В общем, как и учили, беседа Востока и Запада непринужденно протекала в теплой и дружественной обстановке, и за военную тайну можно было не волноваться.
Кто может стать Министром обороны Украины?
Эта история из тех, что мне рассказал бывший начальник штаба в Крымской бригаде Виталий Григорьевич Солоненко. Относится она еще ко времени его обучения в Киевском суворовском училище.
Итак, в бытность его суворовцем с ним вместе обучался некий суворовец Радецкий, и, как вспоминал Виталий Григорьевич, силы он был необычайной. Уже перед окончанием Киевского суворовского училища у него и у его друга, такого же здоровенного мужика, было такое интеллектуальное развлечение. Два этих бугая выходили на проспект Леси Украинки, брали в скверике скамейку и несли к забору. А надо сказать, что это не простая деревянная лавка, а парковая скамейка, у которой скамеечные профили по бокам изготовлены из бетона. Весит она весьма и весьма прилично. Но эти два мальчонки умудрялись ее переносить с легкостью. Таким образом они обеспечивали себе места в партере цирка, который сами потом и устраивали.
В этом месте по проспекту проходят трамвайные пути. «Хрупкие» юноши развлекались тем, что каждый брал каменную вазу, которая весила килограммов сто пятьдесят минимум, и ставили на пути. После этого шли смотреть, что будет дальше.