Обратно ехали в одном общем вагоне и от души валяли дурака целых двое суток. Девчонки предложили сыграть в карты на интерес. Кто проигрывает, выполняет желание выигравшего.
Первым продул я, и Татьяна предложила:
— Милый братец, не будешь ли столь любезен и не наденешь ли на себя все теплые вещи, какие есть в твоем чемодане. Поиграй с нами так один конок.
В вагоне было очень жарко, и такое предложение меня не очень развеселило. Но — не буди лиха, пока оно тихо.
— Я не настолько жесток, — сказал я. — Ты со мной, любезная сестрица, играть будешь нагишом.
Потом продулась Наташка, и ее задорная подруга отправила к одному очень достойному отцу многодетного семейства, путешествующего вместе с женой и тещей, попросить прикурить насколько возможно жеманней. Наталья, виляя своими кустодиевскими формами, приблизилась к несчастному мужику, который, увидев ее от половины вагона, понял, что она идет к нему, и забеспокоился. Что она говорила, нам слышно не было, но и со стороны было видно, что теперь и жена, и теща до Москвы будут пилить бедолагу, выясняя, в каких отношениях он состоит с этой девицей. Наконец продулась Танька. Как и обещал, я попросил ее пройти в туалет, где снять с себя все до последней нитки, накрыться простыней и поиграть с нами в таком виде, пока я не скажу «Достаточно». При этом все детали ее туалета должны лежать на видном месте. Сидели мы на проходе, поэтому и соседи, и проходящие пассажиры, видя это, выпадали в осадок. Бог, он все видит. Танька снова продулась, но теперь Наталье. Исполняя ее желание, она как есть, в простыне, с газетой под мышкой, отправилась к тому же мужику. Несмотря на довольно бурную реакцию жены и тещи, она спокойно расстелила газету на полу перед потрясенным дядькой, встала на газету на колени и, кое-как прикрываясь сползающей простыней, попросила полюбить ее тот час же. Всю оставшуюся дорогу наш вагон и два соседних стояли на ушах.
Понятно, что поездка нас сдружила еще больше. В Рязани мы встретились, вспоминая веселые деньки на море. Всем было весело, только Борина идея банально вдуть Татьяне переросла в идею фикс. Она же продолжала его дразнить.
Мне надоело на это смотреть, и я решил поговорить с Бобом. Тот поведал, что он все понимает, но не может это дело так оставить безнаказанно.
— Ну-у… — протянул я, — если дело только в этом, то, как наказать, можно подумать.
— Видишь ли, Боря. Я не обещаю тебе плотских утех, но моральное удовлетворение ты получишь. Все дело в том, что твое исключительно половое устремление настолько очевидно, что не оставляет тебе шансов. Ты же слышал, что Татьяна собирается замуж. Она даже показывала фотографию своего жениха. Ну и что ж, что у нее нет к нему пылкой страсти? Даже думаю, что и любви-то нет. Но зато это для нее вариант. Основная масса женщин стремится замуж неосознанно, как птицы на юг. Потом выясняется, что этот «замуж» и на фиг был не нужен. Но как факт биографии, он говорит о востребованности данной особи женского пола, говорит о том, что она не хуже других. Поэтому тебе следует изменить тактику и бить не на постель, а на любовь и на замужество. Именно из-за того, что жениха она не любит, здесь ты имеешь все шансы. Главное — грамотно задурить голову.
Боб после этого краткого экскурса в женскую психологию посмотрел на меня обалдело и сказал: «Согласен». От него требовалось исполнять все, что я ему говорю, минимум несогласованной импровизации и максимум артистизма.
На нашу удачу, Татьяна легла в больницу, застудив на югах свою кормилицу. Больничка эта находилась недалеко от нашего училища, и мы ежедневно прибегали ее навестить. Тут-то все и началось. Для начала на правах брата я доверительно ей сообщил, что Боря-то того! Совсем влюбился. Беда с парнем. Ночами бредит. Не ест. И это с его-то апетитом! Татьяна посмеялась, но было видно, что слова мои ее зацепили, и слышать ей это было приятно. Боря же изображал из себя тихо страдающего влюбленного. Через пару дней я, также по секрету, сообщил ей, что дела совсем плохи, Суслов стал писать стихи. Это было настолько неожиданно, что она не удержалась и спросила у Боба, правда ли, что он написал ей какой-то стишок. Это была явная проверка, но нас голыми руками не возьмешь! Не зря же я весь предыдущий день заставлял Суслова учить стихи. Начал-то я с того, что предложил ему самому что-нибудь написать. Бобу идея понравилась, и ближе к обеду он подошел ко мне на перемене. Это было нечто ужасное. Сейчас уже трудно воспроизвести это творение, но две строчки меня настолько поразили, что их я запомнил:
…А я ему йоко-гери[1] в горло,
Дорогу сюда он забудет надолго…
Это, как вы понимаете, о ненавистном сопернике-женихе. Боб был очень удивлен, что стихи не подходят. Предвидя такое развитие событий, я предложил Борьке выучить одно из своих стихотворений. В бытность курсантом баловался я немного поэзией. Вторым было стихотворение Василия Федорова. Зная Татьяну, я имел все основания полагать, что она об этом никогда не догадается.
Боб все быстренько переписал и умчался учить. Но со стихами у него вообще был полный «затык», поэтому в конце я сжалился и сказал ему, чтобы читал с листа. Собственно, а почему бы и нет?
Получилось, я вам доложу, очень натурально. Боб совершенно реально бледнел, заикался и потел, читая со смятого листка. Татьяна поплыла.
Это был первый нокдаун. Как говорится, в боксе главное открыть счет, а там станет легче. Дальше Татьяна начала уже серьезно говорить о том, что она готовится к свадьбе, и Боря пришел слишком поздно. Но не тут-то было. Я Борькиными устами постарался убедить ее в том, какую ужасную ошибку она совершает, поскольку прекрасно знает, что жениха не любит. А здесь такая ЛЮБОВЬ. Боб будет носить ее на руках до конца свих дней. Она попросила тайм-аут и удалилась обдумать предложение.
Когда на следующий день она пришла, чтобы все-таки отказать, Боб применил тяжелую артиллерию. Это было его собственное изобретение, основанное на его знании меркантильности женской натуры.
— Что может дать тебе этот нищий инженер? А у меня от отца осталось…
Чего только не оставил, оказывается, Боре его покойный папа. Помню только бриллианты и восемнадцать баргузинских соболей на шубу. И это в Советском Союзе! Конечно, это был удар ниже пояса.
Все, это была партия! И хотя Татьяна снова попросила тайм-аут, с ней было все ясно. Как говорил один мой друг: «Сторож с нами в доле. Берем не глядя».
Боб ликовал. Понимая, насколько далеко мы зашли, я предложил завтра придти в больницу и сказать, что все это шутка. Боялся я, что вдруг из-за
«Борькиной любви» Татьяна жениха пошлет куда подальше.
Следующим днем пришли и почти сразу и сознались. Удар был такой силы, что дошло до нее не сразу. Сначала вместе посмеялись, но по мере того, как мы объясняли мотив этой игры, Татьяна мрачнела все больше. Потом сказала: «Ну что ж, так мне и надо». Помолчала и выдавила с такой злостью: «Но какие же вы все-таки…, курсанты!..».
Когда мы возвращались, Боб от души пожал мне руку и сказал, что даже если бы он ее трахнул, то не испытал бы столь глубокого удовлетворения.
Я смотрел на него и радовался, видя перед собой своего прежнего друга, не обремененного излишними заботами.
Коварство и любовь
Курсе на третьем собрались мы с Сусловым отметить международный женский день восьмое марта. Как-то так получилось, что в гости я не попал, чего обычно не случалось. Но тут я сам виноват. Все выбирал куда пойти и в результате не пошел никуда. Борька пригласил меня к своей знакомой Наталье, имеющей кличку Простая. Была она бывшей женой офицера. Секс любила, как самое жизнь. Но это я узнал позже. Посидели, выпили. Звонок в дверь. Зашла девица из соседней квартиры и попросила магнитофон. Как потом выяснилось, три девушки снимавшие эту квартиру, пригласили курсантов училища связи в гости.
Посидели еще немного и решили сходить в дом офицеров.
На следующий день в обед мы снова оказались у Борькиной пассии. И тут она нам сообщила, что девицы из соседней квартиры разочаровались в своих кавалерах и хотели бы сменить трех связистов на двух десантников и, якобы в благодарность за магнитофон, приглашают нас в гости. Это было предложение, от которого не отказываются.
В квартире все стало ясно. Девкам просто хотелось «трахаться», а парни влюбленно вздыхали и трепетно держали их за руку. Для начала мы поблагодарили за приглашение и самостоятельно накатили по первой. Закусили. Накатили по второй и подняли тост за 8 марта и присутствующих здесь дам. Накатили, закусили, выпили по третьей и развеселились. Зазвучал магнитофон, и мы повлекли девиц в пляс. Связистам наша активность как-то не очень понравилась. Особенно «радовал» их Боб. Он сразу «срисовал» блондинку с бюстом имени Памелы Андерсон и мигнул ей. После этого молодой человек, державший ее за руку, мог вцепиться и второй рукой — но было поздно. Как говорят, «увели прямо из стойла». Связисты попытались умерить нашу активность алкоголем и стали нам активно наливать, но почему-то сами быстро наклюкались. Мы же продолжали радоваться жизни. Назревал конфликт.
Чтобы стравить пар, я подошел к Простой и предложил пройти к ней на квартиру и посвятить некоторое время второй части вакхических игр, поскольку с Бахусом мы уже разобрались. Но тут Наталья заартачилась, ссылаясь на верность неверному Борису.
Мои доводы, что Суслов нас не осудит, ни к чему не привели.
— Что ж, — сказал я, — думаю, придет время, и ты поймешь всю глубину своей неправоты.
На том и расстались, поскольку связисты полезли в драку, и пришлось их бить сначала по частям, а потом уже и всех вместе. Поле битвы осталось за нами, и мы на правах завоевателей воспользовались всеми благами победы.
С Наташкой поддерживали приятельские отношения. Спустя какое-то время Боб, и раныпе-то никогда не хранивший верности, и вовсе оставил ее.
Через месяц вся наша рота, за исключением нашего взвода, уехала в лагерь на пару недель. Контроля за нами было меньше, и мы пользовались внезапно свалившейся на голову свободой. Не успел я зайти в роту, вернувшись из самоволки, где сказочно провел время, дневальный сообщил заговорщически:
— Козлевич, к тебе опять какая-то телка. Уже час на КПП дожидается.
— Блин, кого это принесло? — вслух подумал я.
Взводный на вечернюю поверку не пришел, поэтому я поспешил на КПП. Это была Простая. Вид ее был серьезен и озабочен.
— Что-то случилось? — поинтересовался я.
— Да! Мне нужно с тобой серьезно поговорить.
— Понятно, — сказал я, а про себя подумал: «Сейчас начнет просить, чтобы Боря вернулся».
Но Простая, поежившись, хоть и была одета в шубу в апреле, предложила пройти в подъезд соседнего дома. Я не стал возражать. Усевшись на подоконник, Простая взяла меня за руку:
— Видишь ли, Сергей, с Борей мы расстались.
Я кивнул, поскольку предполагал этот разговор. Простая подвинулась ближе.
— Видишь ли? — и стала мять мою руку. — Бывают такие моменты, когда мне нестерпимо хочется мужчину.
— Что ж, я тебя понимаю, — сказал я. — У самого бывают моменты, когда хочется женщину. Ничего неестественного в этом желании нет, — успокоил я ее.
На самом деле я уже догадался о цели ее прихода. Она расстегнула шубу. Под ней было какое-то умопомрачительное белье.
— Вот и сейчас именно такой момент, — жарко прошептала Простая.
Конечно, можно было пойти озабоченной даме навстречу и удовлетворить ее похоть. Тем более, сил не растраченных хватило бы еще на женщин призывного возраста, как минимум, одного спального района города Рязани. Но вспомнилось то самое 8 марта, и во мне проснулось хулиганское чувство.
— Так ты что, мужика что ли хочешь? — «искренне» изумился я.
— Да! Да! — возбужденно зашептала Простая и обвила меня своими длинными ногами.
— Блин! Так бы сразу и сказала! Ты что, раньше придти не могла что ли?
— Я пришла, но тебя же не было, — стала оправдываться Простая, снова прижимаясь разгоряченным лоном ко мне.
— Ну знаешь, где же я тебе сейчас в первом часу ночи мужика найду? — спросил я и, расплетя вокруг себя ее ноги, запахнул шубу.
До выпуска из училища у меня не было злее врага.
Очевидное-невероятное
Расскажу о «партизанах». И смешно, и горько смотреть на взрослых мужиков, которых призывают на месяц, а то и больше, чтобы они «учились военному делу настоящим образом». То, что протекало это все «из-под палки», говорить не стоит. А какая учеба может быть, если учиться люди не желают?
Прозвище «партизанами» этих волосатых и бородатых мужиков, обряженных в военную форму, как нельзя лучше отражало как внешнюю, так и внутреннюю сторону явления. Особые проблемы возникали в спецназе, когда в конце военных сборов «приписни-кам» необходимо было совершать прыжки с парашютом. Очень многие отказывались.
Незадолго до нашей войсковой стажировки на третьем курсе в Кировоградской бригаде проходили сборы «партизан». Поэтому событие, о котором я хочу рассказать, было живо в «памяти народной» и, прибыв на «стаж», мы слышали эту, почти невероятную, историю.
Среди призванных на сборы «партизан» был мужичок, который на будущий год должен был достичь возраста, при котором люди на военную службу ни в мирное, ни в военное время не призываются. Зачем его загнали на сборы в бригаду специального назначения, одному Богу известно. Скорее всего, не хватало людей нужной возрастной категории, и его «забрили в солдаты». За солидный возраст все и даже офицеры, называли его по отчеству — «Васильич». Дядька был невысокого ростика, щупленький и очень физически слабый. На занятиях по физической подготовке его пытались заставить подтягиваться на перекладине. «Тушка засушенного Геракла» беспомощно болталась на турнике и, извиваясь, сучила ногами.
— Да подтягивайся ты, Васильич, — рычал на него старлей и поддергивал его вверх за штаны.
— Сгибай, мать твою, руки!
— Да я ж сгибаю! — извиваясь червем, жалобно говорил Васильич. Но руки оставались прямыми.
На утренней зарядке во время пробежки он безнадежно отставал: «Да куда ж мне служить? Сынки, у меня уж дети на будущий год в армию пойдут!».
Однако Васильич в силу своего крестьянского характера не «шланговал». Старался исполнять все, что мог, исправно. Поэтому и матчасть парашюта и укладку его он изучил. На предпрыжковой подготовке тоже научился выполнять команды руководителя. Болтаясь на стапеле, он исправно разворачивался по команде: «Земля набегает на вас справа!». Натягивал нужные стропы, когда ему сообщали о приближении к нему парашютиста слева или сзади.
Одним словом, к прыжкам с парашютом в конце сборов он был готов. Но… прыгать-то он и не собирался. Видимо, полагал, что обойдется изучением теории. Однако пробил час, и ранним летним утром «партизан» повели на склад ВДС для получения парашютов. Васильича это не смутило, поскольку такое случалось и раньше, когда отрабатывалась укладка парашютов. Правда, протекало это мероприятие не в такую рань. На «старте» купола поставили «в козлы» на авиазентовые полотнища, называемые столами. Между ними сноровисто засновали офицеры и прапорщики парашютно-десантной службы. Через некоторое время поступила команда надеть парашюты. Васильич все еще полагал, что, может быть, обойдется. Но не тут-то было.
Когда он увидел, что такие же корабельные группы исчезают за бортом Ан-2, и самолет их уносит ввысь, но на землю не возвращает, «старик» заволновался. Незадолго до посадки он начал снимать с себя парашют. Увидев это, к нему подскочили и офицеры ПДС, и офицеры, занимавшиеся «партизанами». Правдами и неправдами удалось снова надеть на него парашюты и, спустя несколько минут его уже подсаживали в самолет.
Взлетели. Из-за небольшого веса прыгать ему предстояло последним. Как и следовало ожидать, перед дверью он заартачился. Но выпускающий и борттехник, применив физическую силу, выбросили его за борт. Риска тут никакого, поскольку дальше автоматика сделала бы все за парашютиста.