В его лице – такая скверна,
глаз отвести я не могу
и думаю: Кащей, наверно,
тайком любил Бабу-Ягу.
* * *
Могу всегда сказать я честно,
что безусловный патриот:
я всюду думаю про место,
откуда вышел мой народ.
* * *
Благоволение небес
нам если светит на пути,
то совращает нас не бес,
а чистый ангел во плоти.
* * *
От нежных песен дев кудлатых
во мне бурлит, как тонкий яд,
мечта пернатых и женатых —
лететь, куда глаза глядят.
* * *
Не те, кого не замечаем,
а те, с кем соли съели пуд
и в ком давно души не чаем,
нас неожиданно ебут.
* * *
Люблю вечернее томление,
сижу, застыв, как истукан,
а вялых мыслей шевеление
родит бутылку и стакан.
* * *
Всегда сулит улов и фарт
надежда – врунья и беглянка,
а дальше губит нас азарт
или случайная подлянка.
* * *
Что стал я ветхий старичок,
меня не гложет грусть,
хотя снаружи я сморчок,
внутри – солёный груздь.
* * *
Душа полна пренебрежения
к боязни сгинуть и пропасть,
напрасны все остережения,
когда уму диктует страсть.
* * *
Не ведает ни берега, ни дна
слияние судьбы и линий личных,
наружная живётся жизнь одна,
а внутренние – несколько различных.
* * *
Мы когда судьбе своей перечим,
то из пустоты издалека
дружески ложится нам на плечи
лёгкая незримая рука.
* * *
Чтобы избегнуть липких нитей
хлопот и тягот вероятных,
я сторонюсь любых событий,
душе и разуму невнятных.
* * *
Конечно, это горестно и грустно,
однако это факты говорят:
евреи правят миром так искусно,
что сами себе пакости творят.
* * *
Бог учёл в живой природе
даже духа дуновение:
если деньги на исходе,
то приходит вдохновение.
* * *
Земное бытиё моё густое —
не лишнее в цепи людской звено,
я сеял бесполезное, пустое,
никчёмное, но всё-таки зерно.
* * *
Сижу я с гостями и тихо зверею,
лицо – карнавал восхищения:
за что пожилому больному еврею
такое богатство общения?
* * *
Есть между сном и пробуждением
души и разума игра,
где ощущаешь с наслаждением,
что гаснуть вовсе не пора.
* * *
Век ушёл. В огне его и блуде
яркая особенность была:
всюду вышли маленькие люди
на большие мокрые дела.
* * *
Я друг зелёных насаждений
с тех лет, когда был полон сил
и много дивных услаждений
в тени их зарослей вкусил.
* * *
Уже давно стихов моих
течёт расплавленный металл,
не сможет мир забыть о них,
поскольку мир их не читал.
* * *
Не зря читал я книги, дух мой рос,
даёт сейчас мой разум безразмерный —
на самый заковыристый вопрос —
ответ молниеносный и неверный.
* * *
Я с незапамятной поры
душой усвоил весть благую,
что смерть не выход из игры,
а переход в игру другую.
* * *
Давно уже явилось невзначай
ко мне одно высокое наитие:
чем гуще мы завариваем чай,
тем лучшее выходит чаепитие.
* * *
Еврейский дух – слегка юродивый,
и зря еврей умом гордится,
повсюду слепо числя родиной
чужую землю, где родится.
* * *
Как долго гнил ты, бедный фрукт,
и внешне тухлый, и с изнанки,
ты не мерзавец, ты – продукт
российской чёрной лихоманки.
* * *
Выбрав одинокую свободу,
к людям я с общеньем не вяжусь,
ибо я примкну ещё к народу
и в земле с ним рядом належусь.
* * *
Совершенно обычных детей
мы с женой, слава Богу, родители;
пролагателей новых путей
пусть рожают и терпят любители.
* * *
Хотя стихи – не то, что проза,
в них дух единого призвания,
и зря у кала и навоза
такие разные названия.
* * *
В обед я рюмку водки пью под суп,
и к ночи – до бровей уже налит,
а те, кто на меня имеет зуб,
гадают, почему он так болит.
* * *
Все помыслы, мечты и упования
становятся живей от выпивания.
* * *
Дух надежды людям так угоден,
что на свете нету постояннее
мифа, что по смерти мы уходим
в некое иное состояние.
* * *
На некоторой стадии подпития
всё видится ясней, и потому
становятся понятными события,
загадочные трезвому уму.
* * *
Густеет, оседая, мыслей соль,
покуда мы свой камень в гору катим:
бесплатна в этой жизни – только боль,
за радости мы позже круто платим.
* * *
Обманываться – глупо и не надо,
ведь истинный пастух от нас сокрыт,
а рвутся все козлы возглавить стадо —
чтоб есть из лакированных корыт.
* * *
Финал кино: стоит кольцом
десяток близких над мужчиной,
а я меж них лежу с лицом,
чуть опечаленным кончиной.
* * *
Жизнь моя ушла на ловлю слова,
службу совратительному змею;
бросил бы я это, но другого
делать ничего я не умею.
* * *
Сотрись, не подводи меня, гримаса,
пора уже привыкнуть, что ровесники,
которые ни рыба и ни мясо,
известны как орлы и буревестники.
* * *
Моя шальная голова
не переносит воздержания
и любит низкие слова
за высоту их содержания.
* * *
Я злюсь, когда с собой я ссорюсь,
переча собственной натуре,
а злит меня зануда-совесть,
никак не спится этой дуре.
* * *
Политики весьма, конечно, разны,
и разные блины они пекут,
но пахнут одинаково миазмы,
которые из кухонь их текут.
* * *
Уже для этой жизни староват
я стал, хотя умишко – в полной целости;
всё время перед кем-то виноват
оказываюсь я по мягкотелости.
* * *
В российской оперетте исторической
теперь уже боюсь я не солистов,
а слипшихся слюной патриотической
хористов и проснувшихся статистов.
* * *
Возможно, мыслю я убого,
но я уверен, как и прежде:
плоть обнажённая – намного
духовней, нежели в одежде.
* * *
Девицы с мечтами бредовыми,
которым в замужестве пресно,
душевно становятся вдовами
гораздо скорей, чем телесно.
* * *
Печально мне, что нет лечения
от угасания влечения.
* * *
Конечно, Ты меня, Господь, простишь
за то, что не молился, а читал,
к тому же свято чтил я Твой престиж:
в субботу – алкоголь предпочитал.
* * *
Где б теперь ни жили, с нами навсегда
многовековая русская беда.
* * *
Весь век меня то Бог, то дьявол
толкали в новую игру,
на нарах я баланду хавал,
а на банкетах ел икру.
Я написать хочу об этом,
но стал я путаться с годами:
не то я крыл туза валетом,
не то совал десятку даме.
Плывут неясной чередой
туманы дня, туманы ночи…
Когда-то был я молодой,
за что-то баб любил я очень.
* * *
Век мой суетен, шумен, жесток,
и храню в нём безмолвие я;
чтоб реветь – я не горный поток,
чтоб журчать – я ничья не струя.
* * *
Подумав, я бываю поражён,
какие фраера мы и пижоны:
ведь как бы мы любили наших жён,
когда б они чужие были жёны!
* * *
Везде, где пьют из общей чаши,
где песни звук и звон бокалов,
на всяком пире жизни нашей
вокруг полным-полно шакалов.
* * *
Да, мечта не могла быть не мутная,
но не думалось даже украдкой,
что свобода – шалава беспутная
с уголовно кручёной повадкой.
* * *
Скудеет жизни вещество,
и явно стоит описания,
как возрастает мастерство
по мере телоугасания.