Студент без особой надежды привел Сива-младшего к кафедре. Затем он долго объяснял, где стоит этот чудо-аппарат, и к кому лучше всего подойти с такой странной просьбой. Насчет просьбы Молодой ответил просто: «Это стопудовое палево. Просить не будем!» Тогда Студент отказался с ним идти на кафедру – самовольно вламываться в кабинет по его представлениям было верхом безрассудства. Молодой пошел один, а Студент присел нервно перекурить на лавочке. Не прошло и десяти минут, как к нему Молодой подходит. Под мышкой пальто, сам одет в белый халат и колпак, а в руках держит штук десять копий своей зачётки. Идёт, чуть не плачет. Студент аж подпрыгнул от недоброго предчувствия:
– Что, спалили!?
– Да, нет, нормально всё. Зашел в вестибюль, в раздевалке разделся. Думаю, у меня патлы аж на плечи ложаться, а вы тут все стриженными ходите, а не закосить ли мне под медперсонал? На курсанта ведь я не похож… Это у вас халаты на кафедрах выдают, а мы каждый со своим ходить обязаны. Вот я из своего портфеля достал собственный халат, нацепил свой колпак. А колпак у меня во! Полметровый, почти как у повара. Засунул зачетку в карман, а там смотрю на каком-то столике стоит пустой стерилизатор. Я его подхватил и с деловой мордой пошел по твоей наводке кабинет с копировалкой искать. А там какой-то мужик куче курсантов чего-то объясняет. Я извинился, потом протиснулся в тот кабинет, поставил там стерилизатор и бегом к аппарату. А там устройство для дураков – кнопка ON/OFF и COPY. Ну чё, включил с «офф» на «он», положил зачетку, да нажал «копи». Вот наштамповало мне кучу копий. Потом вышел, никто на меня даже и не глянул.
– А чё грустный такой?
– А ты на это говно посмотри! Какой дурак поверит? Оно, зараза, все жирным черным цветом нарисовало, и синюю печать, и синюю подпись, и еще каких-то точек вокруг налепило – стопудовое палево. Студент забрал у Молодого зачётку и долго вертел её в руках, сверяя с ней копии. Получилось действительно плохо. И тут взгляд Студента упал на последнюю страницу зачетки. Там маленькими буковками было написано «Ордена Трудового Красного Знамени Ленинградская типография №2 имени Евгении Соколовой Союзполиграфпрома при Совмине СССР. 198052; Ленинград, Л-52, Измайловский проспект 29. Спецзаказ №70152-36. Тираж 10 000 экз.» Студент медленно поднял глаза и тихо произнес:
– Я знаю, где это. Поехали!
На город уже упали ранние зимние сумерки. Силуэты зданий сгладились, а потом и вовсе растворились в мелькании снежинок. Повсюду зажглись фонари, вокруг каждого из них появился размытый желтый ореол. Рабочий день подходил к концу. Под ногами спешащих домой людей чавкала каша из полураскисшего снега и соли. До экзамена оставалось немногим более пятнадцати часов. По пути к метро Студент отправил Молодого в «Антимир», наказав купить бутылку водки и бутылку хорошего коньяку. Тот еще минут двадцать толкался там в очереди, наконец купил. Когда добрались на Измайловский, уже совсем стемнело. В ранней ленинградской ночи Типография №2 имени некой Евгении Соколовой казалась мёртвой. Похоже, что работали здесь только в одну смену, и все уже ушли домой. Ребята обошли здание и тут заметили свет в нескольких окнах. Студент слепил снежок и кинул его в окошко. Вскоре к стеклу подошел какой-то дедок в рабочем халате, весь перемазанный типографской краской. Он с удивлением уставился на Валерку – чего это солдату тут понадобилось? Ребята принялись ему объяснять, оживленно жестикулируя. Но у деда там работал печатный станок и тот ничего не расслышал, да и смысла в махании руками не увидел. Тогда Валерка вытащил из портфеля пузырь и многозначительно потряс им. Через несколько минут с торца здания открылась неприметная дверь и дед поманил их.
– Чего тебе, служивый?
– Отец, выручай! За дело с нас магарыч! У вас тут зачетки печатали. Может чего осталось… Не найдешь такую? Нам даже не вся нужна, а первая страница с обложкой.
Рабочий повертел зачетку в руках и многозначительно сказал:
– Старый заказ. На такое даже контрольный экземпляр не оставляют. Но на обложку старое клише в инвентарке найду. А вот текст и линовку… Вот если вы еще и напарника моего… в смысле того… Короче – за два магарыча мы вам такую зачетку запросто спечатаем!
– Отец, нет проблем! Смотри сюда – зачетку нам, а водку и коньяк вам. Только странички не сшивайте!
Через пару часов ребята распрощались с работягой, передали магарыч и получили взамен кучу корочек и бланков. И по бумаге, и по шрифту сходство было стопроцентным: «Ленинградский Государственный Санитарно-Гигиенический Институт им. Мечникова». За исключением рассыпающихся страниц, настоящая зачетка, не подкопаешься!
Ребята приехали на курс и пошли на поклон к Бате, нашему художнику Виталику Руденко. Тот похожим почерком переписал титульный лист, потом наклеил туда старую фотографию Студента. С печатью возникла проблема – сварили яйцо вкрутую, очистили, но теплым яйцом эти чернила переводиться не желали. Точнее, на яйцо печать перевелась, а вот обратно на бумагу не захотела. Мы таким методом обычно переводили печати на увольнительных записках, когда бегали в самоволки на младших курсах, но там, наверное, чернила были другими. Делать нечего, Батя достал кальку и лупу, и сел химическим карандашом копировать печать вручную. Эта ювелирная работа заняла часа два. Потом Батя положил кальку на новоиспеченный титульный лист, напитал все это своим очередным «дралоскопическим» рецептом – смесью из изопропилового спирта, ацетона и глицерина, а потом прижал утюгом. Через минуту химический карандаш перевёлся на фотографию и новоиспеченный титульный лист. Если особо не приглядываться, то весьма похоже. Правда, глицерин оставил на бумаге довольно пакостные разводы. Молодой осмотрел подделку и удовлетворенно хмыкнул: «Палево, но не стопудовое! Короче, пусть думают, что ты, Студент, на зачётке тюльку жрёшь».
С этими словами он взял немного постного масла и грязи с пола и хорошенько затёр уголки новенькой обложки. Получилась нормальная студенческая зачетка средней неряшливости. Затем аккуратно разрезали сшиву на настоящей зачетке Молодого и переставили листы с подписями преподавателей в этот новодел. Затем Студент пошёл с зачеткой по комнатам выискивать тех, кто не спит. У нас каждый знал, что Валерка до Академии три года отучился в Сангиге, и поэтому когда тот показывал эту зачетку, никто не удивлялся. Удивляться начинали, когда читали фамилию Сивохин вместо Рябуха. Тест на аутентичность сочли благополучно пройденным. Время далеко за полночь, до экзамена осталось менее пяти часов. Теперь можно и поспать. Так поздно возвращаться домой смысла уже не было, и поэтому Студент и Молодой разбрелись по комнатам. Закон был прост – где койка свободна, та и твоя. А свободных больше половины.
Утром, бросив дежурное «если меня будет искать начальство или спрашивать преподаватель, то я заболел и пошел в поликлинику», Студент вместо занятий поехал на когда-то родную Пискаревку. Там у студенческой общаги Сангига его уже поджидал Молодой. Чтобы не светиться перед ненадёжными сокурсниками, а особенно сокурсницами, решили пойти в числе последних. Это в Академии списки составляли, а тут живая очередь, как на приём к стоматологу – сиди и дрожи при слове «следующий». Поэтому ребята вначале отправились в хоромы к Студенту, где тот неспешно переоделся в гражданку, потом сходили в столовку покушать и лишь потом отправились на экзамен.
Студент чуть сразу не провалился. Во-первых, он по привычке решил подойти к доцентихе строевым шагом. От грохота тётка подпрыгнула и быстро-быстро заморгала глазами. И уставилась Валерке в лицо. Не то чтобы заподозрила, просто понять не могла – молодой человек издевается или заучился до сдвига по фазе? Во-вторых, вместо вежливого «здравствуйте» из его глотки вылетело привычно-казённое:
– Товарищ доцент! Студент третьего курса рядовой… м-м-м… рядовой гражданин Сивохин на сдачу экзамена по микробиологии прибыл. Р-р-разрешите взять билет!?
Доцентиха испуганно заморгала, потом нацепила очки и уставилась в поддельную зачетку, медленно листая страницу за страницей:
– Да вы не волнуйтесь, Сивохин. Я конечно, вижу, что ваша общая академическая успеваемость оставляет желать лучшего, но я обещаю вам абсолютно непредвзятое отношение. Возьмите себя в руки, потом возьмите билет и спокойненько идите готовиться. Но главное – не переживайте так! Мы же тут не звери, мы понимаем ваше состояние.
Валера тоже понял, что дал маху, выключил военные рефлексы, тут же вспомнив либерализм своей прошлой студенческой жизни. Он спокойно взял билет и пошел готовиться. Досталась ему кишечная палочка и возбудитель туляремии. «Микробы» действительно Студент подзабыл. Всякие там посевы на среды и на пестрый ряд, антигены и покраски… Вместо этого всплыли титры и индексы, штатные укомплектования спецотрядов ликвидации очага и разведмероприятия в тылу, расчет комплектов ООИ-3 и РО-1 при боевом применении туляремии с газом Би-Зет на плотноснаселенной местности, а также организационно-штатная структура формирований, обеспечивающих карантин на уровне областного центра. Время шло неумолимо, подходит очередь отвечать. Валера вздохнул, взял беспорядочно исписанный листок и подошел к доцентскому столу.
– Товарищ доцент, кхм… виноват… Тамара Павловна! Я бы хотел глобально осветить проблему Ecerichia coli – кишечной палочки – казалось бы, обычного представителя микрофлоры наших каловых масс. Вначале рассмотрим ее в общеэпидемиологическом, а затем в клиническом аспектах…
И тут Валера перешел в словесный аллюр. Он собрал все свои знания, сыпал номерами приказов, министерских инструкций неотложных мероприятий, цитировал параграфы из Руководства по медобеспечению мирного и военного времен. А уж когда подошел к клинике… Описав все разновидности клинической картины колиэнтерита, перепрыгнул на хирургию, где стал рассказывать о лечении тяжёлых каловых перитонитов при огнестрельных ранениях толстого кишечника на разных этапах эвакуации раненых с фронта.
Так и не дождавшись, когда же дело дойдёт непосредственно до самой микробиологии, доцент попросила перейти ко второму вопросу. Тут началось ещё хуже – Валера, словно забыв, что он в гражданском ВУЗе, стал выдавать всякую закрытую информацию, обильно подсаливая ее байками, что слышал из секретных «ящиков». Когда он дошёл до классификации боевых штаммов туляремии и принципиального конструктивного устройства ракетной боеголовки для распыления спор, доцент не выдержала:
– Хватит, Сивохин. Несмотря на некоторые пробелы в деталях, я ставлю Вам твердую отличную оценку. Ваш медицинский кругозор вызывает удивление. Для третьекурсника неплохо – из Вас получится хороший санитарный врач. Жалко, что Вы в научный кружок на нашу кафедру не ходите.
Студент встал, склонил голову, взял зачетку из рук доцентихи и, коротко бросив «досьданья», пулей вылетел из аудитории. Внизу его с нетерпением ждал настоящий Сивохин-младший:
– Ну как?
– Стопудовое палево – «отлично»!
ЦЕЛКОПЛАСТИКА
Сивохин-Молодой был безмерно благодарен. У него даже затеплилась надежда получить стипендию. Он стал намекать Валерке, что не мешало бы ещё парочку экзаменов за него сдать, пока зачётку назад не перешили. Но Студент был непреклонен – во-первых, судьбу дважды не испытывают, а во-вторых, врач-оболтус, пусть даже и санитарный, это нонсенс. И послал он Молодого куда подальше – к остальным экзаменам самому готовиться. В заключение, как и было обещано, они здорово откушали в ресторане, а потом Молодой ещё сверху бутылку коньяка Студенту отвалил.
Принёс Студент коньяк на Факультет. Сидим мы с нераспечатанной бутылкой и смотрим в окошко. На носу сессия, пьянствовать не хочется, но бутылка соблазняет. Тут замечаем, что напротив в ЦПХ в знакомой комнате какой-то девичник. Думаем, надо сходить. Посидим часок, на кучу баб и на двоих мужиков одна бутылка пойдет как добавка к чаю – никакого пьянства перед сессией. Заходим в ЦПХ, поднимаемся на третий этаж. А там в коридоре вопли! Какой-то мужик с сильным акцентом на всю общагу орёт:
– Фатыма! Ты кров мою стаканами пёшь! Что отец скажет! Что соседи скажут! Не приедэшь через две нэдели – убью! Зарэжу! И нэ вздумай убегат – найду и как овэчка на байрам зарэжу!
Тут мимо нас прошел небритый мужик южно-орлиного вида в весьма дорогой дублёнке. По его налитым кровью глазам нетрудно было догадаться, что это он так орал. Заходим в комнату. Здравствуйте, девушки, ставьте чаёк, будем балагурить. А у девушек настроение ниже плинтуса. А одна, черненькая такая, вообще в слезах. Вопрошаем, что за дела. Бабоньки молчат. Опять спрашиваем, может, чем помочь? Молчат, вздыхают, на черненькую поглядывают – как на приговорённую к смертной казни, когда приговор обжалованию не подлежит. Валерке стало жаль девушку, но жалость тут же смешалась с любопытством:
– Ты Фатима, что ли?
– Я…
– А это кто был? Тот, небритый, что орал тут – муж?
– Нет, брат.
– А чего он орал?
– Они там калым за меня взяли, а я домой ехать не хочу…
– Большой калым-то?
– Шутишь! Кто ж за меня большой даст? Я же инженер-экономист. Вот если бы у меня было образование семь классов и жила бы я безвылазно в горном кишлаке, тогда да… Тогда большой бы был калым. У нас так: чем больше баба на рабыню похожа, тем ей цена выше.
– А где это «у нас»?
– Да в Таджикистане.
– Да-а, тяжёлые у вас там нравы.. Слушай, а какие проблемы? Сама же говоришь, что ты девушка дешёвая, калым маленький – откупишься!
– Глупости! Не в деньгах тут дело… Если брат узнает – убьёт!
– Чего узнает?
Фатима ничего не ответила, только опустила глаза и зарделась, а потом от стыда и горя уткнулась лицом в подушку и беззвучно заплакала. Подруги залепетали:
– Фатя, да не плачь ты! Ну уйди с общаги! Уезжай из Ленинграда… Не будет же он тебя по всему Союзу искать!
– Будет! Он проводником работает – а среди проводников… Да у них по всем городам… Всё равно как в КГБ… Они найдут! Да и жених ведь хороший! И-ииии! И-ииии! И-ииии мне нравится!
Тут уже не выдержал Студент:
– Что за паранойя? И денег дали, и жених нравится, и родственники не против – откуда проблема? За что тебя убивать-то?
Фатима подняла зарёванные глаза и уставилась на Студента как на умственно отсталого:
– Это у вас, у русских, проблем нет! А у нас есть! Я же здесь Ли-и-иии… Ли-иии, ли-иии-э-ээ-и-иии закончила… И-ииии…
– Чего-чего ты закончила?
– ЛИЭИ, Инженерно-экономический, это пять лет в Ленинграде. И по распределению здесь осталась – уже два года, как на «Уране» работаю. А я что, не человек? Я что, не в ЦПХ живу? Я как все… Вот за это меня и убьют! Если узнают… А если поеду домой к жениху – то тогда точно узнают! Соберутся всей роднёй, приведут меня к отцу и бросят там, как паршивую кошку. Даже если не зарежут – всё равно позор!
Так открыться можно только или очень близким друзьям или абсолютно посторонним. В друзьях у Фати числилась пол-общаги, а в абсолютно посторонних – мы. Дело в том, что в ЦПХ между девушками секретов почти не было – там интимная жизнь каждого была на виду у всех. А годы общажно-студенческой, а потом и общажно-лимитной жизни перемололи мусульманскую неприступность симпатичной таджички. А что? Девушка молодая, грамотная, по-русски говорит без акцента, одета по моде… Дремучая смесь традиций и чугунной шариатской нравственности в её душе только-только пробудилась от долгого анабиоза. А пробудившись, такое вылезает из подсознания и ведёт себя как медведь-шатун. Привычки развратно-беззаботного общажного быта вдруг воспринимаются как моральное падение, жизнь сразу становится мрачной под тяжестью грехов. Хотя нам это всё равно казалось средневековьем: подумаешь, трагедия – плач Ярославны-Шахерезады по невесть когда потерянной девственности! Студент цинично заявил:
– Ну и дурь! Бросить невесту или убить сестру из-за отсутствия девственной плевы. Ха! Да это же простая дупликатура истонченной кожи! Две танталовых скрепки и десять минут работы, включая анестезию!