* * *
На утро еще не вполне протрезвевший, виноватый и жалкий Фундуков был доставлен пред грозны очи начальника полигона.
— Вот смотри, Фундуков, вот на этой штуке, — ласково начал генерал, указывая на лежащий на столе компас. — На этой штуке, есть триста шестьдесят делений, глядя на нее можно пойти в трехсот шестидесяти направлениях, понимаешь?
Фундуков быстро и мелко закивал в ответ.
— Так вот! — неожиданно взревел генерал. — Когда ты, Фундуков, явишься ко мне за подполковничьей должностью, на этой штуке триста шестьдесят раз будет написано НА ХЕР!!! А сейчас под домашний арест этого эфиопа до окончания пребывания финской делегации! Я с ним после разберусь.
— Как, под домашний арест? — пискнул обалдевший от такой меры пресечения Фундуков.
— А вот так, кверху каком! — злорадно потер руки начальник полигона и вызвал командира роты охраны.
И Фундукова посадили под домашний арест. Выглядело это так: два здоровенных сержанта из роты охраны день и ночь дежурили около Фундуковского подъезда и следили за тем, чтобы он его не покинул, заодно им вменялось в обязанность, ходить для арестанта в магазин и выносить мусор. Все офицеры полигона по-черному завидовали новоявленному графу Монте-Кристо, потому что, пережив серьезный испуг в ночь прибытия финнов, генерал вплотную взялся за укрепление воинской дисциплины в офицерских рядах, что выразилось в полной отмене выходных, ежедневных строевых занятиях на плацу и построениях и проверках по несколько раз в день. «И живые будут завидовать мертвым!» — выразил общее мнение, кто-то из офицеров в курилке.
* * *
Финны тем временем, не подозревая о разыгравшихся в результате их «торжественной встречи» драматических событиях, проходили учебу и готовились к завершающему этапу — боевой стрельбе. И вот день настал, наш и финский расчеты заняли места в боевых машинах. Первым стрелял наш расчет. В качестве мишени, чтобы не дай Бог финны не промазали, был выбран маленький тихоходный управляемый по радио самолетик Ла-17. Зенитчики между собой презрительно зовут эту мишень «коровой», не попасть в нее может только полный кретин.
Наш расчет без особого напряжения воткнул свою ракету точно в «корову», вызвав восторг прибывшего на итоговую стрельбу финского генерала. Еще больше финн был восхищен, когда его свозили на УАЗике к месту падения мишени, и он воочию убедился в мощи нашего оружия, рассматривая продырявленный в решето корпус «коровы».
Пришла очередь финнов, «корова» неторопливо ползла по небосводу в двух километрах от земли. Финны уверенно сопровождали цель и по команде руководителя стрельбы пустили свою ракету. В этот момент мишень не торопясь заползла в маленькое белое облачко, вслед за ней туда же нырнула финская ракета. Вскоре с небес донесся громкий «бум».
— Есть поражение! — браво доложил руководитель стрельбы.
Все вокруг зааплодировали и бросились сердечно поздравлять смущенно улыбающихся финнов. Однако накал восторгов и поздравлений еще не успел дойти до верхней точки, как вдруг из облачка величаво выплыла целая и невридимая «корова». Все оцепенели.
— Не отшень кароший ракет вы нам продавать! — хмуро проговорил финский генерал, пристально разглядывая пролетающую мимо мишень.
— Э-э, найн, то есть нихт, некароший ракета, это просто… просто мишень очень кароший! Просто так не падает! — от волнения передразнивая финна, выпалил наш генерал, делая какие-то знаки руками начальнику штаба.
Тот мгновенно исчез со смотровой веранды и через несколько минут донесся звук заводящегося мотора. Тем временем начальник полигона продолжал лечить финского генерала насчет того, что эта мишень имеет поразительный запас прочности, и, несмотря на то, что в нее врезала ракета, которая легко может завалить боевой самолет, мишень все-таки какое-то время продолжает лететь, но скоро должна упасть.
Действительно, пока генерал втирал очки финну, кто-то успел связаться с расчетом контроля мишени, и те умудрились завалить «корову».
— Ну, видишь, друг, что я говорил! — облегченно вытирая пот со лба, заявил наш генерал. — Сейчас съездим, посмотрим, в ней дырок не меньше чем в первой. Только сначала по коньячку за стрельбу, традиция такая.
Пока генералы принимали традиционный коньячок за стрельбу, начальник штаба погрузил в машину десяток бойцов и съездил к упавшей «корове». Вооруженные ломами бойцы за пять минут придали мишени еще более жалкий вид, чем был у первой. Так что финский генерал остался весьма доволен успехами своего расчета. И после прощального банкета финны благополучно убыли восвояси, вполне уверенные, что они теперь полностью овладели премудростями своей новой техники.
А начальник полигона собрал всех офицеров испытательных отделов, работавших с финнами инструкторами, и вопросил:
— Ну, мастера ракетного удара, опять обосрались. В цирке медведей учат на мотоциклах ездить, а вы? Или эти финны тупее медведей?! Как так вышло, я спрашиваю?!!
Толком ответить никто не смог, поэтому всех наказали. А про Фундукова в свете новых прегрешений, требующих воздаяния, как-то забыли, и он еще долго сидел под домашним арестом.
О пиве и политике
Эта история началась хмурой, дождливой осенью 1992 года. Я в то время был курсантом артиллерийского училища, молодым, веселым и беззаботным. И жизнь соответственно вокруг била ключом, иногда большим гаечным и по голове, но чаще все же звонким и кипучим как первые ручейки по весне. Солнце светило ярче, девушки улыбались обольстительней, сахар был слаще, а вода мокрее. Как раз в то время вышел приказ министра обороны о разрешении курсантам старших курсов свободного выхода в город, который мы между собой называли амнистией. Отучился и свободен до утра. Иди куда хочешь, делай что хочешь! При том вполне официально можно было переодеться в гражданку и на время забыть о том, что являешься мелким винтиком мощной и грозной боевой машины под названием Вооруженные Силы, а стать на несколько часов свободным гражданским человеком без особых проблем и обязательств. После нескольких лет проведенных на казарменном положении от такой неожиданной свободы просто шалели. Конечно, большинство все равно возвращалось в общежитие, только местные оставались дома. Однако в город уходили практически все, кто к знакомым девушкам, кто на дискотеку, кто просто на поиски приключений. Да мало ли куда может взбрести в голову отправиться курсанту? Остающийся в пустом общежитии внутренний наряд с завистью смотрел вслед уходящим счастливцам.
Но как из всякого правила бывают исключения, так и в нашей курсантской семье существовал Коля Пчелинцев. Его не манила ночная жизнь города, оставляли равнодушным улыбки студенток пединститута, расположенного через дорогу. Колю целиком захватила всепоглощающая страсть к политике. Все вечера он проводил наедине с телевизором, установленным в комнате отдыха, следя за перипетиями отношений между странами и баталиями в Думе.
Об устройстве комнаты отдыха, бывшей ленинской, стоит рассказать особо. Дело в том, что оно, это самое устройство, сыграет в дальнейшем не последнюю роль. Комната отдыха была любимым детищем нашего комбат, можно сказать, что он создал ее как Бог наш мир — самолично и за семь дней. То есть во время очередного ремонта, размахивая руками, бегал между работающими курсантами, обзывал их косорукими уродами и всем мешал. Однако, в итоге, несмотря на его титанические усилия, комната отдыха была оформлена на славу. Красочные стенды рассказывали о славном боевом пути Вооруженных Сил вообще и нашего училища в частности. Стены были увешаны портретами великих полководцев, из отпечатанного в городской типографии набора, который стибрил оттуда сержант с третьего взвода. У него в типографии работала знакомая, и он частенько заходил к ней в гости, а будучи в гостях, как не прихватить то, что плохо лежит? Набор был шикарный и включал в себя всех известных военачальников, от Александра Невского до Устинова. Однако, всех шедших после Жукова, комбат репрессировал, из политических соображений, запретив их вывешивать. Такая же участь чуть не постигла и Богдана Хмельницкого.
— Он же, вроде бы, теперь уже не наш, — неуверенно проговорил комбат, пристально разглядывая портрет гетмана с грустными глазами и печальным лицом.
— Ну так его на Украине тоже не очень признают, товарищ майор. Говорят, с москалями якшался, — вступился кто-то за гетмана.
— Жалко мужика, — задумчиво протянул комбат. — Ладно, пусть висит.
Но главной достопримечательностью комнаты отдыха, несомненно, оставалась огромная мраморная колонна с водруженным на нее бюстом Ильича раз в пять больше натуральной величины. Ильич свою актуальность давно уже потерял и даже хуже, любой проверяющий мог усмотреть в нем нехороший намек — коммунистическое влияние на будущих офицеров. Только вот великолепная мраморная колонна без бюста совсем теряла свое величие, а бюсты Ельцина в продажу пока не поступали. И промучившись пару ночей в тяжкой неопределенности комбат все же решил на свой страх и риск Ильича пока оставить. Рядом с бюстом стоял новенький цветной телевизор престижной иностранной марки — спонсорский подарок одного из бывших выпускников своевременно оставившего военную службу и безоглядно ринувшегося в мутную волну дикого российского капитализма. Видимо полученные за время учебы навыки оказались весьма полезны в нелегком капиталистическом труде, раз новоявленный буржуин расщедрился на такой подарок.
Коля Пчелинцев притаскивал с другого конца комнаты мягкое кресло и проводил вечера за просмотром программы «Время», изредка делясь своими впечатлениями с гипсовым Ильичом. Тот, конечно, молчал, но смотрел одобрительно. Однако со временем политические страсти в стране и в мире настолько накалились, что Коля вынужден был прихватывать с собой 3-х литровую банку пива. На сухую спокойно воспринимать преступные происки местных партийных лидеров и зарубежных милитаристов оказалось совершенно невозможно. Беседы с Ильичом сразу сделались гораздо доверительнее. Как-то раз Коля даже предложил гипсовому другу остатки пива и потом клялся в курилке, что Ильич поморщился и, лукаво подмигнув, ответил:
— Нет, товарищ, чаек, только чаек!
Тот вечер начинался для Коли не удачно. Комбату в очередной раз попала вожжа под хвост, и он заявил, что пока в расположении батареи не будет наведен идеальный порядок, никто в увольнение не пойдет. Курсанты бестолково слонялись из угла в угол, изображая кипучую деятельность и выжидали, когда же комбату наконец захочется домой. Время шло, и Коля все больше нервничал, ему еще нужно было сбегать за пивом, а любимая программа должна была вот-вот начаться. Могла разразиться глобальная катастрофа, а комбат как приклеенный сидел у себя в канцелярии и категорически не желал покидать место службы. Наконец Коля решился на крайнюю меру, потихоньку выбрался из общежития и, привычно махнув через забор, припустил трусцой к ближайшей точке, где продавали на разлив, в надежде успеть вернуться раньше чем его хватятся. Однако злая судьба не оставила ему ни одного шанса.
Едва за Колей закрылась дверь, как дежурный по батарее прокричал команду на построение для увольнения. Колино отсутствие обнаружилось мгновенно. Его командир отделения, естественно бывший полностью в курсе темы, честно и преданно таращась в глаза комбату выдал версию, что Коля побежал в казарму младшего курса в туалет, потому что в нашем кончилась туалетная бумага. Как правило, чем невероятнее и тупее отмазка, тем чаще она срабатывает. А уже через несколько лет службы практически любой индивидуум носящий погоны умеет мгновенно выдать на гора целый набор самых невероятных объяснений и оправданий с такой искренностью, что даже Станиславский глядя в его невинные глаза, подавился бы своим знаменитым «Не верю!». Справедливости ради тут же заметим, что среди командиров и начальников в нашей Краснознаменной почти не встречается таких наивных людей как Станиславский, так что верят они далеко не всегда. Наш комбат в этом отношении был вполне типичным командиром к тому же страдал ярко выраженной манией преследования других. Он вполне серьезно и до некоторой степени обоснованно считал, что курсанты только и думают, как бы сделать ему какую-нибудь пакость, а куда курсанта не целуй везде будет задница. И следуя этому старому армейскому принципу, комбат, распустив батарею, засел в засаду у входа в общежитие, дожидаться Колиного возвращения. Долго ждать ему не пришлось.
Ничего не подозревавший Коля бегом влетел в расположение, нежно прижимая к груди заветную банку, и попал прямо в горячие объятия затаившегося у входа комбата. Как говорится попался с поличным и 3-х литровая улика налицо. Комбат торжественно изъял с таким трудом добытый пенный напиток и унес к себе в канцелярию, несчастного Колю отправил писать объяснительную, а сам, с довольным видом весело насвистывая, двинулся проверять порядок в умывальнике.
Коля был расстроен до глубины души. Мало того, что за спиртные напитки по голове не погладят, так еще и сегодняшний вечер полностью испорчен. Смотреть программу «Время» на сухую смысла явно не было. И тогда курсант Пчелинцев решился на отчаянный шаг. Видя, что комбат скрылся за дверью в умывальник, он молнией метнулся в канцелярию, схватил драгоценную банку и вылетел в коридор. Комбат еще зверствовал вокруг не начищенных краников и плохо отмытых раковин, но в любой момент мог закончить это увлекательное занятие, на то, чтобы спрятать вожделенную добычу оставались секунды. Кому же еще доверить тайну, как не лучшему другу? Коля вбежал в комнату отдыха и, приподняв бюст, засунул банку в полое нутро. Ильич не выдаст!
Он спокойно курил в туалете, когда из канцелярии донесся грозный рык:
— Пчелинцева ко мне!
Как положено, отдав честь и спросив разрешения, Коля вошел в канцелярию. Красный от гнева комбат свирепо воззрился на него и вопросил:
— Где пиво?!
— Какое пиво? — невинно ответил Коля нагло разглядывая комбата ничего не понимающими васильковыми глазами.
И началось. Разъяренный комбат орал так, что у дневального на тумбочке закладывало уши. Коля твердо стоял на своем: ничего не знаю, ничего не видел. Комбат даже учинил обыск в Колиной комнате. Нашел и конфисковал порнографическую открытку и самодельный кипятильник, но пива, конечно, не обнаружил. В конце концов, чуть поостыв, комбат заявил, что время уже позднее, ему пора домой. А с Колей завтра будет разбираться командир дивизиона. Угроза была серьезной, комдив славился своей крутизной и манерой рубить сплеча вплоть до отчисления. Так далеко заводить дело Коля вовсе не собирался. Ведь известно, что презумпция невиновности в армии не работает, скорее даже наоборот, так что отсутствие вещественных доказательств ничуть не помешает комдиву разобраться как попало и наказать кого придется. Нужно было срочно что-нибудь придумать, пока не ушел комбат. Может еще удастся все замять. И Коля придумал. Нашел пустую 3-х литровую банку, залил обычной водой из-под крана, вылил туда же полный чайник вчерашней заварки, сбегал к Ильичу и долил сверху чуть-чуть пива, для пены и запаха.
Когда, виновато опустив глаза, с банкой суррогатного пива под мышкой Коля появился в канцелярии, комбат уже собирался уходить. Покаянную голову меч обычно не сечет, не стал исключением и этот случай. Хорошенько отчитав провинившегося курсанта и забрав «пиво» комбат с чувством выполненного долга отправился домой. А довольный жизнью Коля двинулся в комнату отдыха, откуда уже доносились позывные любимой программы. Вечер Коля провел прекрасно в компании верного Ильича и ячменного напитка.
А на следующий день разразился скандал. Наш бравый комбат после работы пригласил двоих знакомых офицеров с других батарей, чтобы угостить их халявным пивком. Трудно передать их разочарование после дегустации предложенного напитка. Вызванный в канцелярию Коля чистосердечно во всем признался и, чтобы заслужить прощение, дважды бегал в ближайший ларек за водкой для от души веселившихся офицеров. После второго похода он был полностью реабилитирован, а комбат и сам потом порой вспоминал со смехом этот случай и зла на Колю не держал.