ПРОЛОГ
Из мерцавшего огоньками проигрывателя компакт-дисков, установленного у окна спальни, лилась негромкая музыка.
За окном пробуждался город Сан-Франциско, поднималась непривычная для этих мест ясная утренняя заря — в этот день не будет знаменитого сан-францисского смога.
На кровати, огромной кровати из жёлтой латуни, возлежал Джонни Боз — мужчина отменного здоровья и, помимо всего прочего, человек вкусов — вкусов, как хороших, так и плохих. Он обожал искусство и музыку, а также «презренную» роскошь. Его отрицательные влечения были куда более пагубны — сильнодействующие наркотики, пристрастие к которым переросло в небольшую зависимость от них. и неправедные женщины.
Женщина, опоясавшая ногами его голое тело, была восхитительна. Её длинные светлые волосы стекали по нагим плечам; её совершенные груди, дразняще висевшие наподобие спелых фруктов над его лицом, были, однако, вне пределов досягаемости его жаждущих губ.
Женщина наклонила свой красный ротик и с жадностью поцеловала его, выбросив, как жало, язык. Он вернул поцелуй, глубоко засосав её язык в свой рот. Она взяла его руки, подняла их над головой и скрутила их. Затем выдернула из-под подушки белый шёлковый шарф и, связав одним его концом запястья рук мужчины, а другой конец шарфика прикрепила к латунному изголовью кровати. Мужчина натянул свои путы и закрыл от наслаждения глаза.
Она соскользнула вниз на его тело, и он вошёл в неё, проникая очень глубоко, подчиняясь напору её бёдер. Он ожил, пронзая её, врываясь, пробуравливаясь внутрь, ощущая на себе вес её влажного тела.
Они были полностью захвачены моментом, поглощены жестокой силой наркотического секса. Прикрыв глаза, она приподнялась над ним, а затем всей тяжестью собственного тела рухнула вниз, сев на него, как на кол. Её груди увеличились и окрепли.
Он почувствовал, как глубоко внутри забил ключом оргазм, и откинул голову, выставив напоказ своё белое горло. Рот его раскрылся в безмолвном крике, глаза глубоко запали в глазницы. В восторге от прелестных мук он неистово рванул шарф, обвязывавший его руки.
И наступил её момент. Серебряным светом в её руках мельком сверкнуло нечто стальное, острое и смертоносное. Её правая рука быстро и безжалостно опустилась; оружие прокололо его мертвенно-бледную шею, теперь неожиданно окрасившуюся кровью в алый цвет. Он забился в конвульсиях, ошеломлённый болью, предшествовавшей стремительной, насильственной смерти и переполнявшей его силы оргазма.
Снова и снова её рука бросалась на его шею, его грудь, его лёгкие. Кремовые простыни превратились в красные.
Он умер, вливая в неё не только своё естество, но и душу.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Белые и красные проблесковые огни полицейских машин, словно рассыпанных в бродвсйском квартале 3500 перед «Пасифик Хайтс Викториэн» Джонни Боза, мерцали, как маяки. Эфир был заполнен треском и болтовнёй регулировщиков движения. Немногочисленные ранние пташки, или, как называют зевак полицейские, — дог-уокеры [1], будто театралы наблюдали за разворачивающимся перед ними действием: на сцене находились полицейские, принявшие на себя беззаботный вид, который сопутствует тем, кто постоянно сталкивается с убийствами.
Немаркированный полицейский автомобиль — без хрома и других украшений, то есть абсолютно без всего,что сразу же наводило на мысль о том, что это может быть толькополицейский автомобиль, медленно проехал вниз по улице и остановился возле группы машин и «фараонов». Двое вышедших из неё мужчин уставились на элегантный фасад здания, выполненный в технике городского дома викторианской эпохи.
Старший в этой паре, Гас Моран, одобрительно кивнул.
— Прекрасное место для убийства, — произнёс он.
— Определённо мы добиваемся убийств высшего класса в нашем городе, — заметил его партнёр. — Это, должно быть, способствует туризму.
Вряд ли два человека могли быть более отличны друг от друга. Подобно машине, которой он управлял, в Гасе Моране можно было безошибочно угадать представителя личного состава департамента полиции Сан-Франциско. Но глаза его замечательным образом демонстрировали цену этого двухдесятилетнего периода разрушения иллюзий. Этот человек явно устал.
Его напарник, Ник Карран, был моложе, да и фигурой мощнее. На нём был надет дорогой костюм, и, когда вы останавливали на нём взгляд, один только вид этой фешенебельной одежды начисто отметал мысль о его принадлежности к копам. И у него были свои преимущества: знание законов улицы, городской преступности, лёгкая развязность и самоуверенность человека, изо дня в день живущего своей собственной жизнью, с пистолетом в нательной кобуре. И в отличие от «выгоревшего» напарника, игра с ежедневно меняющимися правилами для Ника Каррана всё ещё продолжалась. Большую часть времени единственным правилом в этой игре было отсутствие всяких правил. Законы улицы становились всё более низменными, но Каррану удавалось удерживать её в руках. Он не сдавался и ни в коем случае не считал себя побеждённым.
Около дверей дома они протиснулись сквозь толпу полицейских и вошли в элегантное жилище. Моран, словно хороший сеттер, втянул в себя воздух и зажал одну ноздрю. В доме стоял запах — запах, с которым он сталкивался — не столь часто, — но его достаточно почувствовать лишь однажды, чтобы навсегда запомнить, что он обозначает.
— Деньги, — констатировал Гас. Он посмотрел на утончённую обстановку: совершенная, художественно оформленная мебель, толстые ковры, картины на стенах.
— Неплохо, — признался он. — И чем, ты сказал, занимался этот сукин сын?
— Рок-н-роллом, Гас. Его звали Джонни Боз.
— Никогда о таком не слыхал.
Ник усмехнулся: было бы весьма удивительно, если бы Гас что-либо знал о Джонни Бозе. Музыкальные вкусы Морана, так уж было, ограничивались техасским свинг-стилем кантри.
— Он был потом, уже после тебя. Середина шестидесятых, если помнишь, — хиппи, лето любви…
— Счастливые денёчки, — согласился Моран.
— И где-то потом появился Боз. Пять или шесть хитов. Затем он остепенился, по рок-н-ролльным понятиям. Приобрёл клуб где-то на дне, в Филлморе. — Ник бросил взгляд на висевшую в прихожей картину Пикассо. — Правда, сейчас-то он точно находится на вершине.
Моран направился в залитую кровью спальню.
— На вершине, говоришь? Теперь уж нет, — заметил Гас.
Боз до сих пор валялся на кровати — кусок мяса, привязанный к латунному сооружению. Моран с трудом смог бы представить более кровавые раны, чем эти многочисленные колотые ранения горла, и, особенно, туловища и сердца, недавно тяжело бившегося под воздействием наркотиков и экстаза. Дорогое бельё было матовым от засохшей крови, матрац был пропитан ею до самых пружин.
Карран долго смотрел на труп, будто в уме фотографируя его, затем отвернулся и, посмотрев на набившихся в комнату копов, покачал головой.
— А, все дерьмовые полицейские уже в сборе, — проворчал oн.
Здесь находилась судебная команда — ребята из группы по осмотру места происшествия, которые исковыряют всю комнату в поисках отправной точки для расследования; команда коронёра, которая проделает то же самое с трупом Боза; и двое парней из отдела по расследованию убийств — Харриган и Андруз. Последним двум, действительно, не повезло — они попали на место преступления как раз в тот самый короткий отрезок времени, когда их смена уже заканчивала патрулирование, а Карран с Мораном только заступили на службу. Ещё несколько человек в форме стояли неподалёку и глазели по сторонам. В общем, обычная для места преступления братия.
Кроме того, на сцене оказались ещё два копа, бывшие не из тех, кто может нормально смотреть на случай насильственной смерти. Карран направился в угол этой роскошной спальни и с сердитым видом уставился на лейтенанта Фила Уокера и капитана Марка Толкотта. Уокер, шеф отдела по расследованию убийств департамента полиции Сан-Франциско, безусловно, имел право появиться здесь — хотя Каррана злило, что гибель бывшей рок-звезды притягивает высших чинов, в то время как смерть, скажем, какой-нибудь благоденствующей старушки в Хантерз-Пойнте — нет. Присутствие Толкотта, заместителя шефа полиции и доверенного лица, носителя политического багажа мэра, говорило о том, что затевалось нечто грандиозное. Нечто, как понимал Ник Карран, имеющее малое отношение непосредственно к убийству, но тесно связанное с политиканами города Сан-Франциско.
Гас Моран, парень не промах, взглянул на двух начальников и поднял глаза на своего напарника:
— Никогда не позволяй себя убивать, Ник. Иначе не побыть тебе одному.
— Ты как всегда прав. Обязательно последую твоему совету.
— Вы, ребятки, знакомы с капитаном Толкоттом? — обратился Уокер к Гасу и Нику.
— Конечно, — ответил Карран. — Обязательно читаю о вас в газетной колонке Херба Кина.
— Забавно, Ник, — процедил Толкотт.
— Капитан, а чем занимается здесь человек столь высокого ранга? — Моран знал, какбыть дипломатичным, и он преуспевал в этом больше, чем Карран.
Толкотт сложил руки на груди и в точности как главнокомандующий обвёл комнату глазами.
— Наблюдаю, — ответил он до смерти серьёзно.
Гас Моран усмехнулся, Ник Карран тоже еле удержался от того, чтобы не рассмеяться в полный голос. Уокер сердито посмотрел на него. Его взгляд красноречиво говорил: не обливай грязью злопамятных людей.
Коронёр вытащил из печени Джона Боза что-то, похожее на большой термометр для мяса. Эта штука вылезла из трупа, издав отвратительный чмокающий звук.
— Время смерти? — спросил Уокер.
Коронёр посмотрел на шкалу.
— Девяносто два градуса. Он немного остыл… ну, скажем, часов шесть. — Он взглянул на часы. — В общем, считаю, что смерть произошла около четырёх утра, плюс-минус…
Группа предварительного осмотра распаковывала небольшой электронный аппарат. Он был похож на вакуумный очиститель с лампочкой, испускавшей тонкие лучи зелёного света. Это было новое устройство, над которым суетился весь департамент полиции Сан-Франциско, — лазерный сканер, способный обнаружить любые следы присутствия человеческого существа в комнате отпечатки пальцев, капли крови, волосы или кусочки кожи.
— Так что случилось? — потребовал отчёта Толкотт.
— Около часа назад пришла прислуга и обнаружила тело, — ответил Уокер. — Служанка ни жива ни мертва.
— Замечательно начинать с этого день, — заметил парень из коронерской компании.
Лазерный сканер был готов к работе.
— Кто-нибудь, задёрните занавески, пожалуйста, — попросил сотрудник оперативной бригады.
Один из копов задёрнул тяжёлые портьеры, и комната погрузилась во тьму. Считыватель сканера вспыхнул нездоровым зелёным светом, и этот луч, отражаясь от зеркального потолка, скакал по лицам полицейских, окрашивая их в кладбищенский серый цвет.
— Так, может, прислуга и прикончила его, предположил Гас.
— Ей пятьдесят четыре года и весит она двести сорок фунтов [2].
— На трупе никаких синяков, — проинформировал коронёр.
— Значит, это не прислуга, — невозмутимо продолжал Гас. — Она должна была бы быть полегче.
— Боз ушёл из клуба вчера около полуночи, — сообщил Андруз. — После никто его не видел. Не видел живым, по крайней мере.
— Он покинул клуб в одиночестве? — спросил Карран.
— С подружкой, — ответил Харриган.
— Нет, — сказал Моран, — этой пятьдесят, к тому же вес… двести сорок фу… Я так думаю…
Ник посмотрел на труп.
— Чем это его?
— Ножом для колки льда, — ответил Харриган, протягивая Каррану чистый снаружи пластиковый пакетик для вещдоков. В нём, как в кровавой ванне, лежал острый нож.
— Очень персональное оружие. Ударить можно только с близкого расстояния. Ты уже принюхивался к нему, исползал его вдоль и поперёк. Как много ранений?
— Около дюжины, — ответил коронёр. — Три или четыре поверхностных и ещё восемь или около того — любое из них могло его прикончить. Привязанный таким образом, он должен был истечь кровью и умереть в течение нескольких минут. С дюжиной колотых ран он напоминал дьявольское решето. Как дуршлаг, Ник, прости Господи.
— Где вы это обнаружили, этот нож? — спросил Ник Карран.
— В целости и сохранности лежал на кофейном столике в гостиной.
Лазер обнаружил что-то на постели: мокрые пятна, похожие на тёмные подтёки.
— Это можно обнаружить на всей поверхности простыни, — сообщил оперативник. — Этой дряни здесь с пол галлона [3].
— Очень впечатляюще, — произнёс Ник.
— Он кончил перед тем, как его кончили, — заметил Гас Моран.
— Кончил и издох в тот же момент, — хихикая продолжил Харриган.
— Хватит! — строго прервал их Толкотт. — Джентльмены, это очень личное. Мистер Боз вносил огромные средства в предвыборную кампанию мэра. Он был председателем правления Дворца изящных искусств…
Гас нахмурился:
— Я-то думал, что он был звездой рок-н-ролла.
— Он был бывшейзвездой рок-н-ролла. Он уже отошёл от этих дел, — пояснил Уокер
— В Сан-Франциско, Гас, рок-н-ролл тоже считается искусством, — съехидничал Ник.
— Господин Боз был человеком, сознающим свой гражданский долг, он был очень уважаемой, респектабельной звездой рок-н-ролла, — назидательно произнёс Толкотт.
И это было правдой, несмотря на существовавший в Филлморе бозовский клуб. Когда-то этот район служил пристанищем серьёзному джазу и рок-н-роллу. Сейчас он стал местом обитания яппи — с весьма унылыми, но в то же время очень престижными клубами, ресторанами с дорогой моментальной кухней и расположенными в нём тенденциозными лавчонками.
Все полицейские подумали о том, что труп на кровати ну никак не тянул на «господина»,даже если и отбросить в сторону «чувство гражданского долга» и «уважаемый».
— А что это такое? — заинтересовался Гас, всматриваясь в кучку белого порошка на зеркале столика, граничащего с кроватью.
— Чёрт возьми! — пробормотал Карран, — Без проверки я сказал бы, что это похоже на преисполненный гражданским долгом и очень уважаемый кокаин. Я имею в виду, так кажется мне. Я могуошибаться…
Толкотт отказался от такой подачки. Он выговорил беспристрастно, хладнокровно, без ошибочного холода в голосе:
— Слушай сюда, Карран. Мне это очень дорого обойдётся. А посему — никаких ошибок.
Слово «ошибки» в лексиконе Толкотта обозначало не столько огрехи в полицейской работе, сколько просчёты, могущие быть опасными в политическом отношении для всего департамента и лично его шефа.
— Слышал, Гас, — предупредил Ник, — чтобы не было никаких ошибок.
— Будем стараться, — отреагировал Моран. — Что ещё с человека можно взять? Ведь так?
— Верно. Итак, кто подружка?
— Её имя Кэтрин Трамелл, проживает на Дивизадеро, дом двадцать два-тридцать пять.
— Ещё один приятный райончик, — заметил Моран.
— Таким образом, нам открывается возможность совершить увлекательное путешествие по заливу с осмотром местного Багдада. У-ух, виноват. Забылся. Больше не буду так говорить.
— Смотри, Гас, — пригрозил Карран, направляясь к дверям.
Уже на ступенях, вдали от чужих ушей, Гас Моран сказал:
— Толкотт уже на ногах!.. Да в такую рань!.. Обычно он не кажет носа, пока не досмотрит восемнадцатый сон.
— Угу, — согласился Карран. — Джонни Боз и наш мэр, должно быть, тесно связаны.
— Ник!
Они обернулись и увидели на верху лестницы лейтенанта Уокера.
— Какие проблемы, Фил? — поинтересовался Карран. — Мы должны попросить прощения? Или что?