Ее встреча с Роджерсом состоялась в январе 1902 года. Она очень волновалась перед тем как встретиться лицом к лицу с могущественным магнатом из „Стандард ойл“. Но Роджерс тепло ее поприветствовал. Описывая потом свои впечатления от встречи с Роджерсом, она сказала, что он был „вопреки всему самый красивый и самый выдающийся человек на Уолл-Стрит“. Они быстро достигли взаимопонимания, поскольку выяснилось, что когда Тарбелл была еще совсем маленькой, Роджерс жил в том же городе Нефтяного региона, что и она, где он владел небольшим нефтеперерабатывающим заводом. Причем его дом находился на склоне того же холма, что и дом семьи Тарбеллов. Он рассказал ей, что арендовал дом (в те времена жизнь в арендованном доме означала „признание неудачи в бизнесе“), чтобы накопить побольше денег для покупки пакета акций „Стандард ойл“. Он сказал, что хорошо помнит Тарбелла-отца и вывеску „ЕмкостиТарбелла“. По его словам, никогда он не был так счастлив, как в эти ранние годы. Возможно, он был искренен или просто был очень хорошим психологом, отлично подготовившимся к встрече. Ему удалось очаровать Аиду Тарбелл – много лет спустя она нежно называла его „самым красивым пиратом из всех, что когда-либо поднимали свой флаг на Уолл-Стрите“.
В течение следующих двух лет она регулярно встречалась с Роджерсом. Ее впускали в одну дверь, а выпускали в другую; правила компании не разрешали посетителям встречаться друг с другом. Иногда на Бродвее, 26 ей даже предоставлялся рабочий стол. Она приносила Роджерсу досье, а он предоставлял документы, цифры, давал необходимые пояснения. Роджерс был на удивление искренним с Тарбелл. Однажды зимой, например, она смело спросила его, каким образом „Стандард“ „манипулирует законодательными органами“.
„О, разумеется, мы присматриваем за ними! – услышала она в ответ. – Законодатели приходят прямо сюда и просят внести пожертвования на их избирательную кампанию. И мы делаем это, но как частные лица… Мы опускаем руку в карман и выдаем им кругленькую сумму на проведение избирательных кампаний. А затем когда вносится законопроект, противоречащий нашим интересам, мы идем к их лидеру и говорим: „Есть такой-то законопроект. Нам он не нравится, и мы хотели бы, чтобы вы позаботились о наших интересах. Так поступают все“.
Почему он был столь обходителен? Кто-то предполагает, что это была месть Рокфеллеру, с которым он поссорился. Сам же он давал более прагматичное объяснение. Работа Тарбелл, считал он, „будет воспринята как истина в последней инстанции о „Стандард ойл компани“, а поскольку она собиралась написать об этом в любом случае, то он хотел сделать все, что в его силах, чтобы досье компании было „правильным“. Роджерс даже устроил ей встречу с Генри Флеглером, к тому времени уже совершенно поглощенным своими собственными крупными нефте-разработками во Флориде. К раздражению Тарбелл, все, что Флеглер ей сказал: „мы процветали“, очевидно благодаря Всевышнему. Роджерс в общих чертах намекнул, что он сможет организовать ей интервью с самим Рокфеллером, но оно все же не состоялось. Роджерс так и не объяснил, почему.
Тарбелл признавалась одному из своих коллег, что ее целью было в самых общих чертах написать „историю-репортаж о „Стандард ойл компани“. Это должна быть не полемика, а просто рассказ о крупной монополии, причем я постараюсь сделать его как можно более красочным и драматичным“. Что же касается Роджерса, то у него, гордившегося своими достижениями и своей компанией, было точно такое же впечатление.
Но каково бы ни было первоначальное намерение Тарбелл, серия ее статей, которая начала выходить в „Мак-Клурс“ в ноябре 1902 года, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Месяц за месяцем перед читателем разворачивалась история махинаций и манипуляций, временных уступок и жестокой конкуренции, агрессивности „Стандард“ и постоянной войны на уничтожение, которую она вела против независимых нефтедобывающих компаний. Эти публикации были у всех на устах, что дало автору возможность выявить новые источники информации. Несколько месяцев спустя после начала публикации статей Тарбелл приехала в Тайтусвиль навестить семью. „Интересно, что хотя уже вовсю идет публикация, а меня еще не похитили и даже не затаскали по судам, как предсказывали некоторые из моих друзей, – говорила она. – Люди хотят открыто говорить со мной“. Даже Роджерс продолжал, несмотря ни на что, сердечно ее принимать по мере выхода новых статей. Но вот она напечатала очередную статью, посвященную тому, как действует разведывательная сеть „Стандард“, насколько большое давление оказывается даже на самые маленькие независимые компании, занимавшиеся сбытом. Роджерс пришел в ярость. Он порвал с ней всякие отношения и отказался впредь ее видеть. Она же совершенно не раскаивалась в том, что написала. Позднее она говорила, что „распутывание обвинений в шпионаже“ больше, чем что-либо другое, „вызвало у меня отвращение по отношению к 'Стандард“. Потому что „во всем этом была такая мелочность, которая казалась достойной полного презрения, по сравнению с тем гением и теми огромными способностями, какие лежали у истоков этой организации. Никакой иной факт истории „Стандард“ не вызывал у меня подобных чувств как этот“. И это чувство более, чем что-либо еще, придавало ее статьям такую огромную разоблачительную силу.
Серия статей Тарбелл печаталась в течение двух лет, а затем в ноябре 1904 года все они были собраны и опубликованы отдельной книгой, под названием „История „Стандард ойл компани“ и включавшей в себя также шестьдесят четыре приложения. Эта работа, написанная очень ясным языком, и представлявшая собой наиболее полное описание истории компании и стала настоящим достижением, особенно если учесть ограниченный доступ к информации о „Стандард“. Но за бесстрастным изложением скрывался гнев и яростное осуждение – как Рокфеллера, так и беспощадных методов деятельности Треста. В изображении Тарбелл Рокфеллер, несмотря на его многократно декларируемую приверженность христианским ценностям, представал в виде аморального хищника. „Г-н Рокфеллер, – писала она, – систематически играет краплеными картами, и очень сомнительно, что, начиная с 1872 года, он хотя бы раз в гонках с конкурентами стартовал бы честно“.
Публикация книги стала большим событием. Один из журналов назвал ее „наиболее замечательной книгой подобного рода из всех, написанных в этой стране“. Сэмюель Мак-Клур сказал Тарбелл: „Сегодня вы самая известная женщина в Америке… Люди говорят о вас с таким почтением, что я начинаю вас побаиваться“. Позднее он писал ей из Европы, что даже там газеты „постоянно упоминают о вашей работе“. Уже в пятидесятых годах нашего столетия историки „Стандард ойл оф Нью-Джерси“, вряд ли с сочувствием относившиеся к книге Тарбелл, констатировали, что ее „возможно, раскупали более часто, а ее содержание пропагандировали более широко, чем какую-либо другую работу по истории американской экономики и бизнеса“. Вопрос спорный, но эта книга по бизнесу была, пожалуй, уникальной по тому влиянию, какое она оказала из всех когда-либо опубликованных в Соединенных Штатах. „Я никогда не испытывала враждебности к размерам и богатству, ничего не имела против формы их объединения, – объясняла Тарбелл. – Я бы желала, чтобы они объединялись, росли и становились еще богаче – но лишь законными средствами. А они никогда не играли по правилам, и это уничтожило их величие в моих глазах“.
Но Аиде Тарбелл было уже мало истории „Стандард“. В 1905 году она предприняла заключительную атаку, выпустив журналистский портрет самого Рокфеллера. „Она нашла его виновным, – писал ее биограф, – в плешивости, опухолях и в том, что он сын вероломного нефтяного дилера“. Действительно, она приняла его внешность, включая облысевшую в результате болезни голову за признак моральной дряхлости. Возможно, это была последняя месть настоящей дочери Нефтяного района. Когда она заканчивала эту свою последнюю статью, в Тайтусвиле умирал ее отец – один из независимых нефтепромышленников, вступивших в борьбу с Рокфеллером и потерпевший в этой борьбе поражение. Едва закончив свою рукопись, она поспешила к умирающему отцу.
А какова была реакция самого Рокфеллера? Когда выходили статьи, его старый сосед, заглянув навестить нефтяного магната, поднял вопрос об Аиде Тарбелл, как он выразился, „приятельнице“ Рокфеллера.
„Многое изменилось, скажу я вам, – ответил Рокфеллер, – с того времени, когда и вы, и я были мальчишками. Мир полон социалистов и анархистов. Как только человек достигнет заметных результатов в какой-либо области бизнеса, они тут же набрасываются на него со своей критикой“. Впоследствии этот сосед писал, что Рокфеллер был похож „на игрока, который привык к тому, что его время от времени бьют по голове. Он ни в малейшей степени не волнуется по поводу ударов, которые он может получить. Он продолжает придерживаться мнения, что „Стандард“ принесла больше пользы, чем вреда“. В другой раз от него услышали кличку, которой он наградил свою „приятельницу“ – „Мисс Тар Баррель“.
БОРЕЦ С ТРЕСТАМИ
Тарбелл ни в коем случае не была социалисткой. Если в ее нападках на „Стандард ойл“ и была какая-то программа, то это была потребность в силе, которая уравновесила бы мощь корпораций. Для Теодора Рузвельта, ставшего президентом в 1901 году после убийства Уильяма Мак-Кинли, этим противовесом могло быть только одно – государство.
Теодор Рузвельт был воплощением движения прогрессистов. Будучи самым молодым из всех, кто до тех пор поселялся в Белом доме, он был переполнен энергией и энтузиазмом. Его называли „человеком-паровым катком“ и „метеором века“. Один журналист писал, что после встречи с Рузвельтом „вы идете домой и выжимаете его из вашей одежды“. С одинаковой страстью Рузвельт занимался реформами во всех их проявлениях – от посредничества в окончании Русско-японской войны до введения упрощенного правописания, горячим сторонником которого он был. За первое он удостоился Нобелевской премии мира в 1906 году. Что же до второго, то в том же году он добивался принятия Правительственным издательством нового правописания трехсот привычных слов – например „dropt“ вместо „dropped“. Верховный суд отказался утвердить подобные упрощения для юридических документов, но Рузвельт непоколебимо придерживался их в своих частных письмах.
Именно он впервые употребил термин „разгребатель грязи“ в отношении журналистов – представителей движения прогрессистов. Он назвал их так иронично, потому что считал, что их нападки на политиков и корпорации слишком неконструктивны, и что они слишком уж увлекаются описанием „подлости и унижений“. Рузвельт опасался, что написанное ими разожжет пламя революции и подтолкнет людей к социализму и анархизму. Тем не менее он скоро сделал основные пункты их программы своими, включая регулирование дорожного движения, качественные изменения в мясоконсервной промышленности, находящейся в ужасающем состоянии, а также контроль над продуктами питания и лекарствами. В центре его программы было также установление контроля над могуществом корпораций – этим он заработал себе прозвище „борец с трестами“. Рузвельт ничего не имел против трестов как таковых. Он рассматривал объединения как логичное и неизбежное следствие экономического прогресса. Однажды он сказал, что законодательными средствами процесс объединения можно остановить с таким же успехом, как и наводнение на Миссисипи. Но, добавил президент, „мы можем регулировать и контролировать этот процесс с помощью возведения дамб“, имея в виду общественный контроль и регулирование. Реформа такого рода была необходима, по его мнению, для того, чтобы преградить дорогу революции и растущему радикализму и сохранить тем самым американскую экономическую и политическую систему. Рузвельт различал тресты „хорошие“ и „плохие“, только последние нужно было разукрупнять. И в этомего нельзя было остановить. За годы его президентства возглавляемая им администрация возбудила по меньшей мере сорок пять антитрестовских исков.
Что же касается „Матери всех трестов“, то ей предстояло пережить крупнейшую из битв. „Стандард ойл“ стала одной из наиболее излюбленных целей Рузвельта: она превратилась в любимого дракона этого неугомонного рыцаря – лучшего противника для турнира было не найти. Тем не менее когда в ходе избирательной кампании 1904 года Рузвельт искал поддержки крупного капитала, руководители „Стандард ойл“ пытались пробиться к нему. После того, как один дружественно настроенный конгрессмен, одновременно занимавший пост председателя одной из дочерних компаний „Стандард“, сообщил Арчболду, что, по мнению Рузвельта, „Стандард ойл“ является его непримиримым врагом, Арчболд ответил: „Я всегда был поклонником президента Рузвельта и прочел все написанные им книги, и все они, в прекрасных переплетах, стоят у меня в библиотеке“.
У этого конгрессмена появилась блестящая идея: писатель, а к тому же еще и президент, должен быть очень падок на лесть. Особенно столь плодовитый писатель, каким был Рузвельт. Он информировал Рузвельта о том, что Арчболд выразил ему свое восхищение, и использовал этот гамбит для того, чтобы организовать встречу двух деятелей. „Книжные дела“ решили исход игры с первого выстрела“, – писал Арчболду торжествующий конгрессмен. Но он добавил также и слова предупреждения: „Прежде, чем встречаться с президентом, вам следовало бы прочесть, по крайней мере, названия этих томов, чтобы освежить их в памяти“. Лесть могла открыть Арчболду парадную дверь, но этого было мало, чтобы пройти дальше. „Даже с самой темной Абиссинией, – сказал он в раздражении несколько лет спустя, – не обращались так, как с нами обращалась администрация г-на Рузвельта после его переизбрания в 1904 году“.
Перед выборами демократы подняли большой шум по поводу пожертвований большого бизнеса на кампанию республиканцев, в том числе упоминались и сто тридцать тысяч долларов, поступивших от Арчболда и X. X. Роджерса. Рузвельт распорядился вернуть сто тысяч долларов, а после этого в порыве саморекламы обещал каждому американцу „честную сделку“, что стало его лозунгом. Действительно ли деньги были возвращены – это другой вопрос. Министр юстиции Фи-ландер Нокс рассказывал преемнику Рузвельта Уильяму Говарду Тафту, что, когда однажды в октябре 1904 года он вошел в кабинет Рузвельта, то услышал, как тот диктовал письмо с указанием вернуть деньги „Стандард ойл“.
„Как, г– н президент, ведь деньги уже потрачены? – сказал Нокс. – Они не могут вернуть деньги, у них их просто уже нет“. – „Ладно, – ответил Рузвельт, – все равно это письмо будет хорошо смотреться в официальных отчетах“.
Сразу же после переизбрания Рузвельта в 1904 году его администрация начала расследование деятельности „Стандард ойл“ и нефтяного бизнеса в целом. Ожесточенной критике был подвергнут контроль треста над транспортом, а, кроме того, Рузвельт лично допустил в адрес компании резкие выпады. Давление столь усилилось, что в марте 1906 года Арчболд и X. X. Роджерс поспешили в Вашингтон, чтобы встретиться с Рузвельтом и просить его не начинать судебное преследование компании. „Мы сказали ему, что нашу деятельность все расследуют и расследуют, отчеты все составляют и составляют, – писал Арчболд своему коллеге – директору Генри Флэглеру после встречи с Рузвельтом, – но мы можем выдержать это столько же, сколько и остальные внашем положении. Он внимательно слушал все, что мы ему говорили, и, казалось, нам удалось произвести на него нужное впечатление… Пожалуй, нам удалось добиться положительного решения от президента“.
СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС
Арчболд вводил в заблуждение своих коллег и себя самого. В ноябре 1906 года случилось наконец то, чего так долго ожидали и опасались: в федеральном окружном суде Сент-Луиса началось рассмотрение иска администрации Рузвельта против „Стандард ойл“. В соответствии с антитрестовским законом Шермана 1890 года компанию обвинили в заговоре с целью ограничения свободы торговли. По ходу процесса Рузвельт разжигал страсти широкой публики. „Эти люди противодействовали любым мерам по обеспечению справедливости ведения бизнеса, которые принимались за последние шесть лет, – публично заявлял Рузвельт. В частной беседе он говорил своему министру юстиции, что директоры „Стандард ойл“ являются „крупнейшими преступниками в стране“. Военное министерство объявило, что оно не будет больше покупать нефтепродукты у картеля. Стараясь не отставать, вечный кандидат от демократов на президентских выборах Уильям Дженнингс Брайан объявил, что наилучшим выходом для страны было бы заключение Рокфеллера в тюрьму.