— А я расту, — сказал Костя, тасуя карты. — Фокусы разучиваю. Мне Шарафутдинов книжку дал. Показать летающую даму?
— Ах, вот вы где! — приоткрыл дверцу Венька. — Трепухи!
За ним вползли Шарафутдинов, Марат и Стасик Никитин.
— Никакой тайны доверить нельзя!
— Вы на нас Дынину стукнули?!.
— Сами вы стукнули! Сами вы стукнули! — кричала Митрофанова.
— Мы?!.
— А то кто же?! А то кто же?!
Возле трибуны остановились тоненькие ножки в сандаликах.
— Кто Дынину зеркало и Шагалову отнес? — кричала Митрофанова.
— Какую Шагалову?
— Людмилу! На обложке!
— Или она сама туда пришла? Да?
— А про крапиву он сам узнал? Да?
Но в этот момент дверца распахнулась, и под трибуну заглянул Дынин.
— Кто здесь? — спросил он.
Через квадрат раскрытой дверцы было видно, как по аллейке вприпрыжку удаляются тоненькие ножки в сандаликах.
— Мы, — ответила Лера.
— Девочки? — изумился Дынин. — Очень хорошо. И мальчики? Отлично! И что ж вы тут делаете?
Нелька вырвала у Кости колоду.
— В картишки дуемся, — сказала она и улыбнулась своей самой обезоруживающей улыбкой.
— В подкидного дурака, — поддержала Лера, серьезно глядя прямо в глаза Дынину.
— Стыдно, девочки, — сказал Дынин. — А ну, вылезайте. — Он забрал у Нельки карты и щелкнул колодой по руке. — Сегодня — подкидной, завтра — азартные игры, пробуждение низменных инстинктов, отвлечение от созидательного труда. Понятно говорю?
— Понятно, — сказала Неля.
А тем временем завхоз уже навешивал на дверцу трибуны нелепо большой замок.
Надпись на экране:
Так Костя Иночкин был заточен в темницу.
* * *
Выкошенный овраг казался лысым и неуютным.
На пригорке сидели Нелька и Митрофанова, и Лера училась крутить на руке гимнастическое кольцо.
Подошел скучающий парень с профилем Гоголя.
— Чего это вы делаете?
— Ступай отсюда, слышишь? — сказали ему.
Парень ушел.
— Как же он теперь будет? — задумчиво сказала Митрофанова. — Всегда в темноте сидеть?
— Ой, девочки, — сказала Лера. — Надо ему нору под трибуну прорыть.
— Точно, — обрадовалась Митрофанова. — Он и будет туда-сюда ползать. Дай-ка я покручу…
Митрофанова долго прилаживала кольцо.
— Где бы незаметно лопату достать? — сказала Лера. — Или совок?
Резким и неловким движением Митрофанова крутанула кольцо. Кольцо, не сделав и одного оборота, упало к ее ногам.
— Да никто тебе лопаты не даст, — сказала Митрофанова, перешагивая через кольцо. — В той смене одни мальчик черенок сломал. Теперь лопаты, совки, грабли — все запирают.
Нелька подняла кольцо.
Сперва она неспеша раскрутила его на талии. Потом, сцепив пальцы рук на затылке, откинула назад локти и изогнулась — обруч поднялся до подмышек и забился: по груди, по спине, по груди, по спине… Потом обруч вдруг резко скользнул вниз до коленок, еще ниже, до щиколоток. Но не упал. Несколько сильных оборотов, и он неспешной спиралью взлетел на поднятые над головой руки. Потом одна рука опустилась, и обруч завертелся на другой. Потом обруч вертелся на шее, снова на груди и снова на талии.
Вдруг Нелька подняла глаза и обомлела. Обруч упал к ее ногам.
Над забором торчали четыре взъерошенные головы — деревенские ребята.
Девчонки застыли — уж очень неожиданным было появление мальчишек. Молчание и взаимное изучение длилось долго. Нарушили молчание деревенские:
— Здравствуйте! — сказал Митяй.
— Здравствуйте! — ответили девочки.
— Здравствуйте! — хором сказали деревенские.
Опять воцарилась пауза. Все улыбались.
И вдруг раздалось хрюканье, возня, треск, и из-под забора появилась свинья.
— Вот! — воскликнула Нелька и торжествующе подняла руку.
* * *
— Костя! — шептал Марат, прижавшись губами к щели трибуны. — Сидишь?
— Сижу.
— А меня Дыня вызвал.
— Ну?
— Выпускай, говорит, к родительскому дню экстренный выпуск стенгазеты — карикатура и подпись в стихах. Изобрази, говорит, Костю Иночкина в жалком виде, как он из воды вылез. Понимаешь, куда гнет?
— Так ты что, нарисовал или не нарисовал?
— Ты не думай, что я трус. Я, когда надо было, даже в крапиву без штанов прыгал.
Костя молчал.
— А что мне было делать, — плаксиво сказал Марат. — Меня ж в редколлегию выбрали.
Костя молчал.
— Только я так непохоже нарисовал, что никто даже не подумает, что это ты… Костя!..
Костя молчал.
— Костя!.. Костя!..
Надпись на экране:
Так Костя Иночкин потерял одного друга.
* * *
«Молния» была вывешена в пионерской комнате. Кругом молча стояли ребята. Лица их были мрачны. Какая-то девочка хихикнула, за что ее тотчас дернули за косу.
Вожатая Валя подошла сзади, ребята ее сперва не заметили. Потом заметили и расступились. Но Валя не пошла по живому коридору. Она осталась стоять на месте. Зато «Молния» была видна теперь полностью и очень хорошо.
На большом листе полуватмана зигзагообразной линией, которая должна изображать дрожь, был нарисован мальчик. С ног до головы он был покрыт гусиной кожей — пупырышки были вырисованы весьма тщательно.
Отовсюду — с кончиков пальцев, с ушей, с носа — стекали огромные капли. На трусах было написано: «Костя Иночкин».
Костя вел за лапку какое-то большое насекомое, вроде белого таракана, тот — другого, поменьше, а тот — еще меньше, и так далее до самого малюсенького. На насекомых было написано: «Бациллы коклюша». Стрелка, наподобие тех, что ставят на развилках дорог, указывала, что вся эта процессия направляется в лагерь.
Внизу двустишие:
А наверху, словно нимб над головой, были расположены слова: «Позор нарушителю!».
Глаза ребят были устремлены на Валю. Все молчали. У Веньки дрожали губы.
И Валя не выдержала взглядов.
— Ты неправ, Веня, — сказала она. — Просто Марат дисциплинированный пионер, и интересы коллектива для него выше личных отношений.
Ребята молчали.
— Давайте не будем обсуждать, — строго сказала Валя и еще строже прикрикнула: — И вообще не толчитесь здесь! Пора на репетицию! Слышите!..
* * *
Летит песок. Свинья, словно землеройный снаряд, вонзилась в мягкий грунт под стенкой трибуны. Время от времени девчонки вместе с деревенскими оттягивают ее за задние ноги и проверяют результаты работы. Костя проталкивает в щель кусочек котлеты, котлета падает в яму, ребята отпускают свинью, и она с визгом и хрюканьем вновь устремляется к норе.
* * *
Огромные окна столовой были наглухо затянуты марлей — от мух. В столовой шла репетиция.
вдохновенно выкрикивали ребята.
Они стояли на сцене сбитой группой в три шеренги. Они шагали на месте, глаза их сверкали, а Венька стукал в барабан.
— Не надо эту самодеятельность, — подошел к Вале Дынин.
Валя вскинула на Дынина удивленные глаза.
— Это же Маяковский, — сказала она.
— Знаю. А Маяковского в каком классе проходят? И по тематике не то: Адам, Ева. Понятно говорю?
Валя хотела что-то возразить, но Дынин уже обернулся к ребятам:
— Стих «Наш лагерь» выучили?
— Выучили… Выучили… — вразнобой ответили ребята.
— Три-четыре! — скомандовал Дынин.
началась нестройная декламация.
Из раздаточного окна умильно внимали искусству чтецов поварихи, судомойки и мужчина из обслуживающего персонала.
— Стоп! — скомандовал Дынин. — «Бодры» надо говорить бодрее, а «веселы» как?
— Веселее.
— Молодец, понял. Вот так и продолжайте, — сказал Дынин и направился к выходу.
— Марат идет! — шепнул Венька.
Марат подошел и, не глядя на ребят, нерешительно остановился возле вожатой.
— Стань на свое место, — приказала она.
Марат стал.
— Иуда, — прошептал ему Шарафутдинов. — Продал свой талант за тридцать сребреников.
— Врешь! Ничего я не получал!
Все развели руки в стороны, а Димка и Шарафутдинов сжали при этом кулаки и с обеих сторон тиснули Марата под ребра. Марат крякнул и перешел на другое место.
— Двурушник! — шепнул ему Венька. — Сам в крапиву прыгал, а сам…
За раздаточным окном, прикрывая рты, одобрительно хохотали поварихи.
— «Кто не ест — мы стыдим» — продекламировал маленький мальчик.
— «По-ху-деешь — ему говорим!»
На последней строчке все показали на Марата, а Шарафутдинов развернулся и звезданул ему по шее. Марат съежился и принял удар как справедливое возмездие.
* * *
Свинья перестала копать и улеглась в вырытой яме. Улеглась, поджав под себя ноги, смежила белесые ресницы и ровно засопела.
— Эта свинья готова, — сказала Нелька. — Давайте другую.
Но свинья ни за что не хотела уступать место. Она, как пробка в горлышко бутылки, плотно вошла в яму и заполнила ее всю.
Девочки и деревенские ребята пытались выковырять свинью, но пальцы скользили по щетинистому боку. Свинья подрагивала кожей и довольно похрюкивала — ей было приятно.
Костя через щель проталкивал на нее маленькие черепки от валявшихся под трибуной битых цветочных горшков и даже — «тьфу, тьфу!» — плевал на нее. Но ленивая тварь не шевелилась.
— Сейчас я ее!.. — пригрозил один из деревенских и набрал пригоршню гравия.
— Не смей бить животное! — строго прикрикнула на него Митрофанова. — Ее надо лаской! — и, присев перед свиньей на корточки, нежно захрюкала.
Все присели вокруг свиньи и тоже захрюкали. Свинья положила морду на рыхлую землю, закрыла глаза и снова засопела.
Подошел скучающий парень с профилем Гоголя.
— Чего это вы делаете?
— Сыпь отсюда, — сказали ему.
Парень ушел.
— По упрямству, — сказала Лера, — это какой-то осел, а не свинья.
— Да, — согласилась Нелька и, поднявшись, отряхнула коленки. — Со свиньей по-хорошему нельзя. Бей! — приказала она.
Деревенский размахнулся и влепил всю пригоршню гравия свинье в бок. Свинья выпорхнула из ямы, как вспугнутая куропатка, и, пронзительно вереща, бросилась по аллейке. Девчонки — за ней. Деревенские бежали по кустам — выходить на открытое место им было небезопасно.
— Чунька, чунька!.. — звали они вполголоса, но ошалевшая скотина и ухом не вела.
* * *
— «Лагерь — наша большая семья» — выкрикивали мальчишки третьего отряда, доводя декламацию до предельной выразительности.
— «Мы бодры, веселы…» — На «бодры» они вздрагивали, как под холодным душем, на «веселы», широко улыбаясь, отбивали чечетку.
И вдруг в комнату что-то влетело.
— Кабан! Дикий кабан! — завопил Шарафутдинов.
Обезумев от страха и резко изменив курс, свинья рванулась назад. За ней — толпа преследователей. Свинья шарахнулась было влево — там завизжали девчонки, вправо — наткнулась на деревенских. А сзади в два пальца свистел Шарафутдинов.
Путь был один — к трибуне. Свинья рванулась туда со скоростью мотоцикла, на вертикальной стене. Подбежав к вырытой яме, она юркнула в нее, напряглась, закопошилась, заерзала задними ногами и, пронзительно хрюкнув, проскочила под трибуну.
— Тихо, тихо ты, — шепотом увещевал ее Иночкин.
Запыхавшиеся преследователи столпились вокруг ямы.
— Шарафутдинов, — сказала подошедшая Валя. — Сбегай к завхозу, пусть придет с ключом.
Шарафутдинов не двинулся с места.
— Ты слышал, что я сказала?
Все взгляды были обращены на Шарафутдинова.
— Я не пойду, — сказал Шарафутдинов.
— Почему?
Мальчишки из-за Валиной спины грозили девчонкам кулаками, девчонки зло смотрели на мальчишек.
— Я… я ногу подвернул, — нескладно нашелся Шарафутдинов.
— Вот новости, — сказала Валя. — Тогда ты сходи, Веня.
— Не могу.
— Почему?
— Не могу, и все.
— У него гланды, — сказал Стасик Никитин.
— Ой, ребятки, — покачала головой Валя, — что-то мне это все не нравится.
— Валя, — решилась Лера. — Дайте честное комсомольское, что никому не скажете…
* * *
Дынин стоял на табурете возле висевшего на стене большого разграфленного листа: «Движение привеса по отрядам». Слева — надпись «С чем приехали?», справа — «С чем уехали?» Слева изображен костистый мальчик с изможденным печальным лицом, справа — румяный, улыбающийся бутуз с пухлыми, как у младенца, щеками и с бицепсами гиревика.
От левой графы к правой струились цветные нити: «1-й отряд», «2-й отряд» — и так далее. Нити дружно шли вверх.
Дынин заглядывал в какую-то ведомость и переставлял булавки, отмечая результат последнего взвешивания.
— Можно к вам? — спросила Валя, входя в кабинет начальника лагеря.
— Мхм, — промычал Дынин, у него в зубах были зажаты булавки с цветными стеклянными шариками вместо головок.
— Товарищ Дынин, — сказала Валя, — у меня к вам серьезный разговор.
Она была собрана, напряжена и решительна.
— Давно пора. Ты смотри, что делается. Ай-яй-яй!..
— Товарищ Дынин…
— Сиди, сиди, сейчас разберемся, — Дынин скорбно поцокал языком и сказал: — Придется завтра перед родителями ответ держать. Ай-яй-яй!.. У всех привес, а третий отряд на месте топчется. С чем приехали, с тем и уедут… А в других-то отрядах что ни день — сто грамм, что ни день — сто грамм, а то и сто пятьдесят! — Он показал на высоко задравшуюся нитку.
— Товарищ Дынин!..
* * *
Родители приехали на трех грузовиках и привезли с собой духовой оркестр. Музыканты долго вытряхивали слюну из труб и вдруг заиграли: «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет мама…» А родители сразу же начали развязывать узелки, растащили детей по кустам и принялись втихую кормить их пирожками, яблоками и конфетами. Только бабка Иночкина металась в поисках внука от одного куста к другому, от одной группы к другой.