В XV веке фламандские и голландские художники рисовали масляными красками на холсте, в то время как итальянские художники использовали краски на водной основе по свежей штукатурке. Голландские художники покупали масло льняного семени, а также льняные и конопляные холсты у военного и торгового флота. Кораблестроители традиционно использовали масло для обработки древесины, а холсты - для изготовления парусов. В 1600-х годах Дельфт сменил Флоренцию в роли главного европейского производителя стекол для научных целей. Производители линз нашли другие способы их применения. Флоту были нужны бинокли и телескопы; кроме того, некоторые производители стеклянных линз начинали делать микроскопы и сами становились учеными, описывая новый мир, который открывал глазу микроскоп. Великий дельфтский производитель микроскопов и ученый Антони ван Левенгук (1632–1723) создал синергию, объединив текстильную промышленность, производство микроскопов и естественные науки вокруг изготовления стеклянных линз. Чтобы задокументировать свои открытия, он нанял художников-иллюстраторов. Художник Ян Вермеер (1632–1675), живший на одной улице с Левенгуком, начал использовать в живописи примитивную фотокамеру со стеклянной линзой - камеру обскура. В недавно снятом фильме про Вермеера можно увидеть, как он это делал. Связь между искусством и наукой окрепла еще сильней, когда Вермеер перед смертью назначил Левенгука своим душеприказчиком.
Кроме биноклей и телескопов флоту нужны были карты. На многих картинах Вермеера картам отводится почетное место; один из его биографов даже пишет о картомании Вермеера. В Италии карты традиционно выполняли в технике гравюры по дереву, голландцы начали производить гравюры на меди. И медь, и латунь применялись в производстве биноклей для флота и микроскопов для ученых, так что появилась дополнительная связь между наукой, искусством и флотом. Другим голландцем, также рожденным в 1632 году и занимавшимся производством линз, был знаменитый философ Барух Спиноза. Иллюстрация 5 демонстрирует национальную инновационную систему, которую наблюдали все, кто приезжал в Голландию после Тридцатилетней войны. Знание, разработанное в одной области, неожиданно переходило в другие, не связанные с первой, доказывая, что новое знание создается путем соединения фактов или событий, которые раньше считались несвязанными. Диверсифицированность стала ключевой составляющей экономического роста, а в сельскохозяйственных сообществах, где люди производили одни и те же продукты, этой диверсифицированности не было. Отсутствие многообразия стало считаться одной из типичных проблем областей, производящих сырьевые товары. Им почти нечем было обмениваться между собой.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ 5. Дельфт, Голландия, 1650-е годы: инновационная система на основании разнообразия
Нидерланды того времени была страной, в которой можно было наблюдать за действием механизма экономического развития. Современникам было очевидно, что инновации и процветание - это результат многочисленных возможностей для изобретений за пределами сельскохозяйственного сектора, падающих затрат на единицу продукции и возрастающей отдачи, типичных для городских видов деятельности, разделения труда и множества профессий, создающих благосостояние как результат синергии. Изучив аналогичное явление в Венеции, Серра четко описал эти принципы в 1613 году, добавив при этом, что "один фактор придает силы другому"; т. е. Серра описал систему самоускоряющегося экономического роста. Он также посвятил отдельную главу экономической политике, которой должно придерживаться государство, чтобы разбогатеть. Он мог бы сказать просто: если хотите оценить богатство города, сосчитайте, сколько в нем разных профессий; чем больше профессий, тем богаче город. Диверсификация видов экономической позволяла новому знанию "скакать" из одного сектора в другой, как показано на илл. 5. Эта теория была продолжением традиции ben commune (общего блага) Брунетто Латини времен XIII века.
Целью экономической политики, таким образом, становилась эмуляция экономического строя Венеции и Голландии, сведение воедино как можно большего количества профессий, для которых типичными были возрастающая отдача и технологический прогресс. Вариант копирования экономической политики Венеции и Голландии никогда не рассматривался. Экономисты понимали, что экономический строй этих стран сформировался в результате географического расположения на морском берегу и нехватки пахотных земель. Другими словами, Европа избрала стратегией развития сравнительный анализ и эмуляцию. В Приложении V приведена стратегия, разработанная немецким экономистом Филиппом Вильгельмом фон Хорнигком (1638–1712), современником Зекендорфа. Хорнигк считал, что отсталые немецкие земли должны следовать этим принципам, чтобы эмулировать экономические структуры богатых европейских стран. Интересно, что эта стратегия была разработана прежде всего для Австрии и впервые была опубликована в 1684 году, всего через год после осады Вены турками. Книга Хорнигка переиздавалась 16 раз, продержавшись в печати более 100 лет. В 1784 году она была в очередной раз переиздана, что подтвердило ее важность для создания экономического успеха Австрии. Что характерно, в стандартной истории экономической мысли эта книга вообще не упоминается.
Наблюдение, что близость к городам стимулирует сельское хозяйство, можно встретить у ранних экономистов. Вот что пишет Ботеро: "Голландские овцы приносят по три или четыре ягненка за раз, а коровы часто приносят по два теленка; коровы дают столько молока, что тот, кто не видел этого своими глазами, не поверит, что такое возможно". Однако по-настоящему достоинства синергии между городом и деревней - понимание, что только крестьяне, работающие на одном рынке с промышленниками, могут разбогатеть - были осознаны только во времена Просвещения.
Джосайя Чайлд (1630–1699), управляющий британской Вест-Индской компанией, так сформулировал свое отношение к мировой экономической политике эмуляции: "Если мы намерены достичь успеха в мировой торговле, то должны имитировать голландцев, которые по максимуму используют все возможности обрабатывающей промышленности; тогда у нас появится возможность удовлетворить любой рынок и любой настрой". Развивая тему, Чайлд начал свой труд 1668 года "Brief Observations Concerning Trade and Interest of Money" ("Краткие замечания относительно торговли и процента") замечанием об "удивительном прогрессе голландцев", который "является предметом зависти сегодняшних и, возможно, будущих поколений". "Однако, - добавляет он, - средства, при помощи которых они так продвинулись, очевидны и доступны для использования большинству других народов… что я и намерен продемонстрировать в своей книге". К сожалению, то, что казалось очевидным Джосайе Чайлду, не кажется очевидным стандартной экономической науке наших дней.
Немцы понимали, что не смогут эмулировать демократичную политическую систему Нидерландов или Венеции. Было очевидно, что экономический строй государства неразрывно связан с его политическим строем. Однако Германии надо было как-то жить со своими правителями. Чтобы страна могла развиваться, надо было убедить их изменить экономическую политику и ждать, что со временем форма правления сама собой станет более демократичной. Деспотизм правителей со временем должен был перерасти в то, что Вильгельм Рошер в 1868 году назвал просвещенным деспотизмом. Начиная с 1648 года философы и экономисты не жалели сил, чтобы изменить представление правителей о том, что такое успешное королевство.
Зекендорф был первым экономистом и политологом, пытавшимся внушить европейским правителям, что они унаследовали не только право властвовать над людьми, но и обязанность их развивать. В следующем веке появились первые развивающиеся страны, предшественники Кореи и Тайваня конца XX века. Просвещенный правитель - "философокороль", как называл его Христиан Вольф, управлял "развивающейся диктатурой", а экономисты советовали, помогали, направляли, поправляли, а кроме этого увещевали правителей и льстили им, чтобы те как следует выполняли свою работу. Многие экономисты представляли собой целый научный совет в одном лице, а также были предпринимателями в последней инстанции, что часто приводило их к финансовым трудностям. В обществе культивировали понимание того, что чем лучше правитель, тем богаче народ. Вместо того чтобы оценивать свой успех по величине собственного богатства, правитель измерял его материальным достатком своего народа.
Первым в мире профессором экономической науки стал Симон Петер Гассер, возглавивший кафедру экономической теории, политики и камеральных наук Галльского университета в 1727 году. Только через 100 лет появился первый профессор экономической науки в Англии. (Адам Смит был профессором нравственной философии.) Первый учебник по экономической науке, написанный первым в мире профессором-экономистом, назывался "Введение в экономические, политические и камеральные науки" и открывался стихотворением Зекендорфа. В нем сначала описывался прежний идеал короля - ловкого охотника, наездника и фехтовальщика, а затем образ современного короля, успех которого зависит от достатка и спокойствия его подданных.
ИРЛАНДИЯ УЧИТСЯ НА СОБСТВЕННЫХ ОШИБКАХ
В июле 1980 года мне вспомнился "просвещенный деспотизм" Вильгельма Рошера. Закончив аспирантуру, я начал работать на американскую консультационную фирму "Телесис". Выполняя первое же задание, я неожиданно оказался в кабинете премьер-министра Ирландии Чарльза Хоги. В кабинете нас было только трое - я, Чарльз Хоги и генеральный директор "Телесиса". Мы должны были оценить промышленную политику, которую вела Ирландия после Второй мировой войны, и составить рекомендации на будущее; докладывать о результатах мы должны были непосредственно премьер-министру.
Хоги (по образованию бухгалтер) произнес следующую речь, выступая перед ирландским народом 9 января того же года: "Сегодня я хочу поговорить с вами о состоянии дел нашей страны; к сожалению, это разговор не слишком веселый. Цифры, которые мы получили только что, ясно подтверждают одно. Наше общество живет не по средствам… мы живем несоразмерно тому, сколько товаров и услуг мы производим. Чтобы восполнить разницу, мы многократно занимали деньги под процент, но дальше мы занимать просто не можем. Нам придется реорганизовать государственные расходы так, чтобы брать на себя только те обязательства, которые мы можем себе позволить".
Ирландия вошла в Европейское экономическое сообщество в 1973 году, и в ее сельскохозяйственный сектор тут же потекли деньги. Однако это привело только к переизбытку мощностей и к тому, что крестьяне оказались по уши в долгах и на чрезвычайно сложном рынке. Я помню, что на встрече с нами Хоги сказал: "Скоро появятся новые технологии, и я хочу, чтобы вы помогли Ирландии стать в этих технологиях лучшей". Хоги говорил об информационных технологиях. Он хотел, чтобы Ирландия эмулировала богатые страны, догнала их и вырвалась вперед. Я был единственным экономистом в ирландской команде. В итоге мы разработали практические рекомендации на основании бизнес-анализа.
Хоги принадлежит заслуга чрезвычайно успешной трансформации экономики Ирландии, которая стала возможна благодаря тому, что она рано вошла в сектор информационных технологий. Довольно быстро уровень реальной зарплаты в Ирландии стал выше, чем в Англии, ее бывшей колониальной хозяйке. Идеи Хоги и его лидерство сыграли в Ирландии ту же роль, какую играли в Европе XVIII века просвещенные деспоты.
После первой встречи с Хоги я почти год провел в Дублине. Благодаря своим коллегам из библиотеки "Тринити колледжа" я изучил промышленное прошлое Ирландии. В конце 1600-х годов Ирландия - британская колония - чуть не стала лидером в производстве шерстяных тканей, ведущей отрасли того времени. Этому способствовали искусные ремесленники-католики с континента. Английские производители шерстяных тканей, которые в это время были заняты борьбой с флорентийским шерстяным производством, не могли позволить себе уступить конкурентное преимущество Ирландии. Они направили петицию английскому королю с просьбой запретить экспорт шерстяных тканей из Ирландии, и тот удовлетворил их просьбу в 1699 году.
Это случилось еще до появления теории торговли Рикардо, так что всем было ясно, что, уничтожив промышленный сектор Ирландии и тем самым вынудив ее посылать в Англию необработанную шерсть, Англия обрекала Ирландию на бедность. Оправдывая свой поступок, Англия ссылалась на то, что европейские страны аналогичным образом поступали со своими колониями. Помните английского экономиста Джона Кэри, который предлагал ввести смертную казнь за экспорт сырьевых товаров? Он был одним из тех, кто способствовал запрету на экспорт ирландских шерстяных тканей. При этом он использовал экономическую метафору, принятую в то время, - человеческое тело. Кэри утверждал, что Англия - это голова тела Содружества, а Ирландия - всего лишь его конечность. В случае если конфликт возникает между частями тела общего блага, как считал он, интересы головы должны ставиться выше интересов конечностей. Это решение, конечно, было встречено в Ирландии с пессимизмом. Декан "Тринити колледжа" Джон Хели-Хатчинсон (1724–1794) даже написал книгу о том, как коммерческие ограничения 1600-х годов ввергли Ирландию в бедность. Книга называлась "Коммерческие ограничения Ирландии, описанные в письмах благородному лорду". Она была опубликована анонимно и сразу же приговорена к сожжению. Это была последняя книга, которая пострадала за крамольные идеи.
В Америке XIX века ирландские иммигранты с готовностью поддерживали "американскую систему мануфактур", систему защиты, которая позволяла США индустриализоваться. Они помнили, как у Ирландии была отнята ее промышленность, и не хотели, чтобы Англия проделала то же с их новой страной. Надо сказать, что в те времена Англия действительно более 100 лет выступала против индустриализации Америки, но это было все равно, что запрещать Силиконовой долине экспортировать электронику в 1990-е годы. В 1699 году Ирландии запретили эмулировать Англию; в 1980 она отомстила, освоив то, чему суждено было стать ведущей мировой технологией на несколько десятилетий вперед, - информационные технологии. Благодаря этому в стране произошел бум производительности, поднявший зарплаты в стране выше английских. Возможно, я придаю этому событию слишком большое значение, но мне видится нечто героическое в истории о том, как колониальной Ирландии в 1699 году не дали использовать важнейшую технологию того времени (производство шерстяной ткани) и как 300 лет спустя она отомстила, преуспев в главных технологиях нашего времени - информационных.
IV. ГЛОБАЛИЗАЦИЯ: АРГУМЕНТЫ "ЗА", ОНИ ЖЕ "ПРОТИВ"
Известно, что не сначала примитивные народы улучшают свои обычаи, а потом открывают полезные виды хозяйственной деятельности, а наоборот.
Иоганн Якоб Мейен, немецкий экономист. 1769
Буржуазия быстрым усовершенствованием всех орудий производства и бесконечным облегчением средств сообщения вовлекает в цивилизацию все, даже самые варварские нации.
Карл Маркс, Фридрих Энгельс. "Манифест коммунистической партии". 1848
Глобализация, в понимании мировых финансовых организаций, Всемирного банка и МВФ, - это стремительная интеграция богатых и бедных стран в плане торговли и инвестиций. Существует множество аргументов в защиту глобальной свободной торговли и интеграции. Некоторые из этих аргументов касаются культуры (например, что свободная торговля создает контакты и понимание между разными народами и культурами), но большая их часть относится к сфере экономики. Спору нет, если проводить экономическую интеграцию правильным путем и с правильной скоростью, она поможет бедным и богатым странам улучшить экономическое и социальное положение. Проблема только в том, как выбрать время для проведения глобализации.
Лучшие аргументы как в пользу глобализации, так и против нее, лежат в области производства. Производство товаров и услуг часто происходит в условиях существенной возрастающей отдачи от масштаба производства (экономии на масштабах производства): чем больше рынок и чем больше товаров и услуг мы потребляем, тем дешевле обходится производство единицы этих товаров и услуг. В этом явлении содержится огромный потенциал, способный увеличить благосостояние всего человечества. Чтобы построить завод по производству жизненно необходимого лекарства, нужны сотни миллионов долларов. Чем большим будет объем продаж, по которому в итоге распределятся фиксированные издержки, тем дешевле обойдется это лекарство каждому отдельному человеку.
Другой мощный аргумент в защиту свободной торговли - это технологический прогресс и инновации, продукты новых знаний. На большем рынке издержки по производству инноваций и по техническому прогрессу распределяются между большим количеством потребителей, так что инновации и технические улучшения способны достичь каждого отдельного гражданина мира быстрее и дешевле. Чем больше рынок, тем больше он может породить инноваций. Если бы Томас Эдисон и Билл Гейтс работали на маленьких рынках (например, в Исландии, где меньше 300 тыс. жителей), эта книга, вероятно, печаталась бы на машинке и при свете керосиновой лампы.