Сходным образом концепция парламентской демократии первоначально была направлена на ограничение абсолютной власти монарха. Власть короля была ограничена согласием парламента финансировать его расходы из налоговых поступлений. Однако постепенно парламент заменил короля в качестве главы государства и сам превратился в неограниченного суверена. В начале XIX века английские утилитаристы, требовавшие дополнительных личных свобод во имя общественной пользы и общего благосостояния, стали свидетелями того, как на основании этих концепций было санкционировано расширение власти государства.
Вот что пишет об этом де Жувенель:
Многие авторы теорий суверенитета разрабатывали те или иные механизмы ограничения [власти]. Но в итоге каждая из этих теорий рано или поздно утрачивала первоначальный смысл и начинала служить простым трамплином для власти, обеспечивая ей могущественную помощь невидимого владыки, с которым со временем власть успешно начинала отождествлять себя[22].
Самой амбициозной исторической попыткой ограничить полномочия государства был, конечно же, Билль о правах и другие ограничительные части Конституции Соединённых Штатов. Здесь закреплённые на бумаге ограничения правительственной власти стали основным законом государства; его истолкование было возложено на суд, который предполагался независимым от других ветвей власти. Все американцы знакомы с подтвердившим пророческий анализ Джона К. Калхуна процессом, в ходе которого государственный суд на протяжении полутора столетий непреклонно расширял полномочия государства. Но мало кто оказался столь же проницательным, как приветствовавший этот процесс либеральный профессор Чарльз Блэк, который увидел, что государство может превратить судебный надзор из механизма ограничения в могущественный инструмент легитимации своих действий в глазах публики. Если судебный вердикт "неконституционно" является мощным ограничителем государственной власти, то и вердикт "конституционно" является столь же мощным инструментом обеспечения общественной поддержки расширения правительственных полномочий.
Профессор Блэк начинает свой анализ с указания на критическую роль легитимности для любого правительства, стремящегося к устойчивости, поскольку речь идёт о том, что правительство и его действия получают поддержку большинства. Но идея легитимности превращается в настоящую проблему в стране вроде Соединённых Штатов, где "в теорию, на которую опирается правительство, встроены материально-правовые ограничения". Необходим, добавляет Блэк, метод, посредством которого правительство могло бы убедить публику, что расширение его полномочий "конституционно". В этом, заключает он, и состояла главная историческая функция судебного надзора. Предоставим самому Блэку возможность проиллюстрировать эту проблему:
Главная опасность [для правительства] – это недовольство и чувство возмущения, охватившие население, и утрата морального авторитета правительством как таковым. И не имеет значения, сколь долго правительство сможет продержаться, опираясь на силу, инерцию или отсутствие приемлемых альтернатив. Когда полномочия государства ограничены, почти каждый рано или поздно подвергается воздействиям правительства, которые, с его частной точки зрения, выходят за рамки полномочий или просто запрещены законом. Человека призывают в армию, хотя в конституции нет ни слова о призыве… Фермеру говорят, сколько пшеницы он может вырастить, и он обнаруживает, что некие почтенные юристы согласны с ним в том, что у правительства не больше прав диктовать ему, сколько пшеницы выращивать, чем говорить его дочери, за кого ей идти замуж. Человека отправляют в федеральную тюрьму за откровенное высказывание, и он меряет шагами камеру, повторяя:"Конгресс не должен принимать законы, ограничивающие свободу слова"… Бизнесмену указывают, каковы должны быть его требования к качеству пахты.
Достаточно реальна опасность, что каждый из этих людей (а кто не принадлежит к их числу?) сопоставит концепцию ограниченного правления с фактами (как он их видит) ужасающих нарушений установленных ограничений и придёт к очевидному выводу относительно легитимности своего правительства[23].
Эта опасность отведена, добавляет Блэк, тем, что государство предложило доктрину, согласно которой необходимо некое единое ведомство, способное выносить окончательный вердикт о конституционности, и этот орган должен быть частью федерального правительства. Ведь хотя кажущаяся независимость федерального суда способствовала тому, что для большинства населения его решения превратились буквально в Священное писание, не менее верно и то, что суд является неотъемлемой частью государственного аппарата, а его члены назначаются законодательной и исполнительной ветвями власти. Профессор Блэк признаёт, что таким образом правительство сделало себя судьёй в собственном деле и тем самым нарушило базовый принцип юриспруденции, устанавливающий критерии справедливого суда. Но Блэк поразительно беспечно относится к этому фундаментальному нарушению: "В конечном счёте полномочия государства… должны остановиться там, где их остановит закон. Кто же поставит предел, и кто потребует от этой самой могущественной власти остановиться? Да само государство, разумеется, – через своих судей и свои законы. Кто управляет воздержанным? Кто учит мудрого?"[24] Таким образом, Блэк признаёт: когда у нас есть государство, мы передаём всё наше оружие и средства принуждения государственному аппарату, мы вручаем все наши полномочия на принятие окончательных решений этой обожествлённой группе, а после нам остаётся только тихо сидеть и ждать, когда из этих учреждений на нас прольётся бесконечный поток справедливости, хотя, по сути, они являются судьями в собственном деле. Блэк не видит разумных альтернатив принудительной монополии судебных решений, проводимых в жизнь государством, но именно здесь наше новое движение бросает вызов распространённому мнению и утверждает, что есть жизнеспособная альтернатива –либертарианство.
Не видя подобного варианта, профессор Блэк в своей защите государства впадает в мистицизм, потому что в конце концов приходит к выводу, что "только в порядке чуда" можно ждать справедливости и легитимности, когда государство постоянно выступает судьёй в собственном деле. В этом либерал Блэк присоединяется к консерватору Бернэму, поскольку оба надеются на чудо и оба тем самым признают, что не существует удовлетворительного рационального аргумента в поддержку государства[25].
Применив своё реалистичное понимание Верховного суда к знаменитому конфликту между Судом и "новым курсом" Рузвельта в 1930-х годах, профессор Блэк распекает своих либеральных коллег за недальновидность их попыток помешать "новому курсу":
Стандартная история отношений между "новым курсом" и Судом, хотя по-своему и точна, но смещает акценты… Сосредоточиваясь на трудностях, почти всегда забывают о том, чем всё завершилось. Развязкой стало (и я люблю это подчёркивать) то, что после примерно двадцати четырёх месяцев препирательств… Верховный суд – без изменения закона о его составе и без изменения самого состава– утвердил легитимность "нового курса" и всей новой концепции системы правления в Америке[26].
Таким образом, Верховный суд сумел успокоить большое число американцев, подозревавших, что "новый курс" нарушает конституцию:
Не все, разумеется, были удовлетворены. Пепел Клааса ещё стучит в сердцах горстки фанатиков установленного конституцией режима экономической свободы, засевших в своей башне из слоновой кости. Но зато развеяны опасные сомнения публики в конституционных полномочиях Конгресса обходиться с национальной экономикой так, как он это делает… У нас не было других средств, кроме Верховного суда, для придания легитимности "новому курсу"[27].
Итак, даже в Соединённых Штатах, отличающихся наличием конституции, которая была честно предназначена для того, чтобы строго и формально ограничить действия правительства, даже здесь эта конституция оказалась инструментом одобрения экспансии государства, а не наоборот. Как и предвидел Калхун, любые ограничения, дающие правительству возможность толковать вопрос о пределах своих полномочий, неизбежно будут интерпретированы как санкция на расширение, а не на ограничение этих пределов. Идея строго ограниченного правления оказалась утопичной; нужно найти другие, более радикальные средства предотвращения роста агрессивного государства. Либертарианская система решит эту проблему, просто отправив на свалку истории идею создания правительства – учреждения, имеющего монополию на применение силы на данной территории, а потом найдёт способы удержать правительство от расширения. Либертарианская альтернатива заключается в том, чтобы для начала воздержаться от создания правительства с такими монопольными полномочиями.
В следующих главах мы подвергнем исследованию идею безгосударственного общества, не имеющего формального правительства. Главное – отказаться от привычного подхода и рассмотреть аргумент в пользу государства de novo*( Заново (лат.)). Давайте переступим через тот факт, что, как мы помним, государство обладало монополией на суд и охрану порядка. Представим, что мы начинаем всё с нуля, что нас миллионы и что мы, обладая достаточным уровнем знания и опыта, попали на Землю с какой-то другой планеты. Начинается спор о том, как организовать защиту (суд и полицию). Кто-то предлагает: "Давайте отдадим всё наше оружие Джо Джонсу и его родне. Пусть они разрешают все споры между нами. Тогда Джонсы смогут защитить всех нас от агрессии и мошенничества. Когда Джонсы смогут принимать окончательные решения по всевозможным спорам, мы будем защищены друг от друга. А ещё нужно разрешить Джонсам получать доход за свои ценные услуги с помощью оружия – пусть они с помощью принуждения добывают столько, сколько захочется". Очевидно, что в ситуации такого рода подобное предложение будет дружно высмеяно. Ведь каждый поймёт, что при этом раскладе никто из нас не сможет защитить себя от агрессии или хищничества самих Джонсов. Не найдётся глупца, чтобы на древний и самый важный вопрос: "Кто будет караулить охранников?" – ответить с жизнерадостностью профессора Блэка: "Кто управляет воздержанным?" За тысячи лет мы привыкли к существованию государства, и только поэтому даём именно такой абсурдный ответ на вопрос о защите общества.
Государство, естественно, никогда не начиналось с такого рода общественного договора. Как отметил Оппенгеймер, государство обычно зарождалось в ходе завоевания, и даже если порой оно возникало в результате внутренних процессов, не может быть никакой речи об общем согласии или договоре.
В нескольких словах либертарианское кредо может быть изложено так: 1) абсолютное право каждого человека на своё тело, 2) столь же абсолютное право человека на владение и использование тех материальных ресурсов, которые он нашёл и преобразил, и, соответственно, 3) абсолютное право обменивать или отдавать собственность тому, кто захочет её выменять или получить. Как мы убедились, каждый из этих пунктов включает права собственности, но даже если назвать первый из этих трёх пунктов правами личности, мы немедленно обнаруживаем, что проблемы личной свободы неразрывно связаны с правами собственности на материальные объекты или со свободой обмена. Короче говоря, права на личную свободу и на свободу предпринимательства почти неизменно взаимосвязаны и не могут быть разделены.
Мы убедились, что осуществление, к примеру, свободы слова почти всегда предполагает экономическую свободу, т.е. свободу владения материальной собственностью и свободу её обмена. Чтобы реализовать право на свободу слова, нужно собрать митинг, а для этого нужно арендовать зал; чтобы добраться до зала, нужно использовать дороги и какой-то вид транспорта и т.д. Вопрос о свободе печати ещё более наглядно связан со стоимостью тиражирования текстов, использованием типографий и продажей брошюр – короче говоря, со всеми компонентами экономической свободы. Более того, наш пример с криком "Пожар!" в заполненном зрителями театре помогает понять, чьи права подлежат защите в данной ситуации, и главный критерий здесь – права собственности.
Часть II. Либертарианский подход к современным проблемам
4. Проблемы
Попробуем провести краткую ревизию основных проблем нашего общества и посмотрим, не обнаружится ли в них некая сквозная тема.
Высокие налоги. Высокие и продолжающие расти налоги, приводят в возмущение почти каждого; они сковывают производство, инициативу и стремление к развитию, а также предприимчивость. На федеральном уровне усиливается несогласие с подоходным налогом, и растёт широкое, имеющее собственные организации и печатные издания движение против налогов, участники которого отказываются платить налог – по их мнению, грабительский и неконституционный. На уровне штатов и округов нарастает недовольство непомерными налогами на недвижимость. Так, на выборах 1978 года рекордные 1,2 млн. калифорнийских избирателей подписали петицию в поддержку Инициативы Джарвиса–Ганна, известной также как "Предложение 13", в соответствии с которой был резко (на две трети, до 1%) и навсегда понижен налог на недвижимость.
Более того, Инициатива Джарвиса–Ганна фактически обеспечила невозможность увеличения налога на недвижимость. Выше уровня в 1% его можно поднять только двумя третями голосов всех зарегистрированных избирателей штата Калифорния. А чтобы не позволить властям компенсировать себе эти потери, повысив какой-либо другой налог, Инициатива также установила, что увеличить любой налог можно только двумя третями голосов членов законодательного собрания штата.
Более того, в конце 1977 года тысячи домовладельцев округа Кук в штате Иллинойс приняли участие в налоговой забастовке, причиной которой стало резкое повышение налога на недвижимость вследствие увеличения оценочной стоимости строений, учитываемой при его расчёте.
Вряд ли нужно в очередной раз повторять, что налогообложение – дохода, собственности или чего угодно другого – это исключительная монополия правительства. Никакой частный человек или организация не имеют права взимать налоги, т.е. получать доход с помощью принуждения.
Финансовый кризис городов. По всей стране штаты и местные органы власти сталкиваются с трудностями при уплате процентов и основной суммы задолженности. Город Нью-Йорк первым объявил частичный дефолт по погашению договорных обязательств. Финансовый кризис городов – это результат того, что городские власти расходуют так много, что им не хватает даже тех денег, которые они выкачивают из нас с помощью раздутых налогов. Здесь, как и в других случаях, власти городов и штатов тратят столько, сколько считают нужным, и винить в этом можно только правительство.
Вьетнамская кампания и другие военные операции за рубежом. Война во Вьетнаме оказалась настоящей катастрофой для американской внешней политики, а в начале 1975 года, после того как бесчисленное множество людей было убито, страна разрушена и потрачены огромные средства, поддержанное американцами правительство рухнуло. Вьетнамская катастрофа стала причиной пересмотра интервенционистской внешней политики Америки и частично содействовала решению Конгресса прекратить военное вмешательство США в Анголе. Внешняя политика, разумеется, – это также исключительная монополия федерального правительства. Войну вели наши вооружённые силы, которые опять-таки воплощают монопольное право того же правительства на принуждение. Так что только правительство несёт ответственность за эту войну и проблемы внешней политики в целом и во всех частностях.
Уличная преступность. Это, по определению, преступления, совершаемые на улицах. Практически все улицы являются собственностью правительства, имеющего, таким образом, монополию на эту разновидность недвижимости. Полиция, которая должна охранять нас от такого рода преступлений, – это также составляющая монополии правительства на принуждение. И суды, занимающиеся наказанием преступников, – тоже часть монополии правительства на принуждение. Таким образом, правительство несёт ответственность за все аспекты проблемы уличной преступности. Этот провал, также как провал во Вьетнаме, должен быть отнесён исключительно на счёт правительства.
Дорожные пробки. И они происходят опять-таки исключительно на принадлежащих правительству улицах и дорогах.
Военно-промышленный комплекс. Этот комплекс создан исключительно стараниями федерального правительства. Оно принимает решения о расходовании миллиардов долларов на смертоносное оружие, заключает контракты, субсидирует неэффективных подрядчиков, гарантируя им определённый процент дохода сверх себестоимости, строит заводы и сдаёт их в аренду или отдаёт подрядчикам. Разумеется, бизнес активно лоббирует все эти привилегии, но сам механизм привилегий и расточительного расходования ресурсов может существовать только благодаря правительству.
Транспорт. Транспортный кризис – это не только пробки на дорогах, но и упадок железных дорог, завышенные тарифы на авиаперевозки, перегруженность аэропортов и подземки (например, в Нью-Йорке) в часы пик, задыхающаяся от дефицита средств и явно грозящая крахом инфраструктура. Нужно учесть, что в XIX веке благодаря правительственным субсидиям (федеральным, региональным и местным) строительство железных дорог было избыточным, а железнодорожные перевозки были самой упорядоченной отраслью на протяжении огромного периода американской истории. Авиалинии подверглись картелизации в результате политики Управления гражданского воздухоплавания и получали огромные субсидии в виде контрактов на перевозку почты и практически бесплатных аэропортов. Все аэропорты для коммерческих линий принадлежат правительству (штатов или округов). Нью-йоркское метро десятилетиями было собственностью правительства.
Загрязнение рек. Реки, по сути дела, не принадлежат никому, иными словами, они представляют собой всеобщее достояние, находящееся в собственности правительства. Более того, именно очистные сооружения, принадлежащие муниципалитетам, сильнее всего и загрязняют реки. Таким образом, правительство одновременно выступает в роли беспечного собственника ресурса и является главным источником его загрязнения.