Сколь бы разными ни были взгляды на экономику социалиста Альенде и идеолога свободного рынка Фридмана, симпатии последнего – ученого, либерала, защитника свободы – к диктатору Пиночету действительно трудно объяснить. Однако, как это часто бывает, многие критики Фридмана из числа американских и европейских либералов (не экономических, а политических, что совсем не одно и то же) поторопились с обвинениями, не выслушав самого обвиняемого. В то же время сторонников монетаризма мало занимал общественный резонанс, когда они выдавали своего рода моральную индульгенцию "известному рыночнику" Пиночету.
В своем пространном интервью телеканалу PBS Фридман указал, что в 1973 году, когда военная хунта свергла правительство Альенде и установила в Чили диктатуру, в стране практически не осталось грамотных экономистов-немарксистов, за исключением трех десятков молодых специалистов, в свое время учившихся у Фридмана в Чикаго. Именно эти "чикагские мальчики", а не хунта пригласили его в Чили выступить с циклом лекций о способах восстановления рыночной экономики (главным образом их волновал рост инфляции). Фридман пробыл в Сантьяго пять дней, прочитал несколько лекций ("потом я читал точно такие же ив Югославии, и в Китае"), а с хунтой, по его словам, никаких официальных контактов не имел.
Что касается чилийского "ренессанса", то полемика вокруг него не утихает по сей день. Для сторонников монетаризма этот эксперимент – блестящий пример того, как свободный рынок реанимировал почти "загнувшуюся" экономику. При этом щекотливый вопрос об особых, почти стерильных условиях проведения эксперимента (политическая оппозиция, профсоюзы и прочие недовольные были устранены Пиночетом) старательно обходится стороной. Как и роль внешних помощников, прежде всего США, в финансовой подпитке "экономического чуда".
Между тем на последнее обстоятельство особенно напирают оппоненты монетаристов. Они же не устают напоминать о "долгосрочных" результатах чилийского эксперимента: когда в 1982 году западную экономику поразил очередной масштабный кризис, "чилийское чудо" немедленно приказало долго жить. Инвестиции испарились без следа, внешний долг вырос до астрономических размеров, а безработица достигла почти 40 %. К 1989 году 41 % населения страны относился к категории "бедное", а треть этой части пребывала за гранью нищеты.
И конечно, главные копья ломаются вокруг древней проблемы цели и средств: возможна ли "чистая победа" монетаризма в одной отдельно взятой стране – в отсутствие давления извне и подавления меньшинством (реформаторами) большинства?
О чилийском диктаторе и его методах Фридман высказался определенно: "Ничего хорошего о политическом режиме Пиночета я сказать не могу. Это были ужасные годы. Базовые принципы военной организации прямо противоположны принципам свободного рынка и свободного общества. Это крайняя форма централизованного управления". После чего сделал необходимое пояснение: "Настоящее чилийское чудо состояло не в экономических успехах страны, а в том, что хунта пошла против своих принципов и поддержала рыночные преобразования".
Эти заявления, разумеется, не успокоили политических либералов, которым их оппоненты – либералы экономические – обязаны шлейфом подозрения в цинизме и общественной безнравственности, тянущемся за ними с середины 1970-х годов.
По мнению политических либералов, монетаризм настолько фетишизирует свободный рынок, что готов закрыть глаза на те средства (вплоть до массовых репрессий и политической диктатуры), с помощью которых этот рынок устанавливается и функционирует.
Акула империализма, антиамериканец и еврофоб
Конфликт разгорелся с новой силой в последнее десятилетие, на сей раз – в связи с реформами в России. До этого монетаристская теория проходила испытание практикой в рыночных государствах – США, Англии, Японии, Чили, Аргентине и других, пусть и оказавшихся в силу разных причин в кризисе. Но теперь реформы "имени Милтона Фридмана" проводились в стране, где свободного рынка отродясь не было.
А так как проводились они, согласно расхожим представлениям, руками старательных учеников "чикагской школы", то все их ошибки (не важно, реальные или приписываемые противниками) автоматически переносились на ее лидера, который, насколько известно, ни в одной из своих работ случая создания рыночной экономики в нерыночной стране не рассматривал и ничего конкретного на сей счет посоветовать не мог.
Сам престарелый гуру монетаризма реагировал на ход экономической реформы в России лишь эпизодически и не всегда последовательно, что только добавляло масла в огонь политической полемики и сумбур в не шибко экономически образованные головы. Он, например, заявлял, что "ключ России к выживанию, а затем к процветанию – частная собственность, и ничего больше. Сейчас главное – приватизация. Хуже или лучше, но процесс должен идти. Худший (или морально нечистый) процесс приватизации выгоднее, чем стояние на одной ноге". И тут же окатывал обрадованных российских реформаторов ушатом холодной воды, подвергая сомнению их главный аргумент в спорах с оппонентами – безальтернативность выбранного курса: "В принципе я не верю никому из тех, кто пытается предсказать развитие событий в России, кто уверяет, что знает правильный путь. Мы знаем точку, куда надо прийти. Но на вопрос, как переместиться из нынешней точки в ту, финальную, Бог не дал ответа. Невозможно предвидеть, какие конкретные обстоятельства возникнут". Как бы то ни было, в сегодняшней России имя Фридмана и название "чикагская школа" стали нарицательными. Для правых это знаки светлого будущего, ради достижения которого нужно продолжать рубку леса, не обращая внимания на щепки. А для левых – синонимы вражьих происков, имеющих целью окончательно развалить страну и превратить ее в сырьевой придаток Запада. В последнее время в связи с наступлением эпохи "управляемой демократии" обе противоборствующие стороны стали чаще поминать имя Фридмана в связи с генералом Пиночетом – каждая в своем контексте.
Тихая спокойная старость вышедшему в 1977 году на заслуженную пенсию ученому не светила. В преддверии девяностолетнего юбилея имя его снова оказалось в центре сразу трех конфликтов, каждый из которых грозит перейти границы корректного обмена мнениями.
Прежде всего, как и следовало ожидать, на Фридмана с ожесточением накинулись антиглобалисты. Еще в 1998 году на конференции в Сан-Франциско один из борцов за права угнетенных стран, не пожалев седин профессора, запустил ему в лицо ритуальным тортом. Ныне имя Фридмана фигурирует в списке главных врагов рода человеческого, на которых антиглобалисты возлагают вину за создание неправедного мира.
Кроме того, после событий 11 сентября умами в Америке овладели идеи тотального единения нации и глобального мессианства, в связи с чем началось резвое сворачивание институтов буржуазной демократии. Все это вынудило 89-летнего пенсионера выступить со своим "Не могу молчать!". "Призрак бродит по Америке, призрак кейнсианства" – так отреагировал маститый экономист на решительные шаги администрации Буша-младшего по установлению контроля над личной жизнью граждан и их бизнесом. Первое застрельщик "чилийского опыта" еще мог бы скрепя сердце стерпеть, но государственную зачистку свободного рынка – никогда.
Однако самым неожиданным стало противостояние патриарха неолиберализма и объединенной Европы. Фридман, интересовавшийся европейским общим рынком еще с конца 50-х (тогда он провел несколько месяцев в Париже по заданию правительства как консультант по реализации плана Маршалла), резко выступил против введения евро, предрекая европейской экономике скорый и неизбежный крах под давлением "сильного" доллара.
Однако в преддверии юбилея Милтона Фридмана происходило, как можно было наблюдать, нечто прямо противоположное. Здесь будет уместно заметить, что европейские парламентарии приняли ряд революционных законопроектов, направленных на усиление борьбы с ксенофобией. Революционность их заключалась в расширительном толковании термина "ксенофобия": к ней, оказывается, можно отнести и "монетарную ксенофобию" – иначе говоря, агрессивное неприятие евро.
Умер Милтон Фридман 16 ноября 2006 года в возрасте 94 лет.
22 story. Владимир Гаков. ДЕНЬГИ № 50 (405) от 24.12.2002
Артур Кларк. Оракул с острова Цейлон
Артур Кларк известен читающей публике как знаменитый фантаст и гениальный писатель. А еще его называют современным Нострадамусом, который предсказывает не только то, какими через сто лет будут компьютеры, но и то, как будет развиваться общество. Мало кто дерзает предсказывать так, как Артур Кларк. Он предсказывал КЛОНИРОВАНИЕ ЧЕЛОВЕКА (в 2004 году), ВЕЛИЧИЕ РОССИИ – она должна стать самой передовой страной мира (в 2007 году), УГРОЗУ ЯДЕРНОЙ ВОЙНЫ (в 2009 году), УПРАЗДНЕНИЕ ВСЕХ ВАЛЮТ МИРА (в 2016 году), ЭМИГРАЦИЮ ЛЮДЕЙ НА ДРУГИЕ ПЛАНЕТЫ (в 2050 году) и так далее. Его прогнозы глобальны не менее, чем катрены Нострадамуса, но за их реализацией наблюдать куда как интереснее, ведь они яснее, понятнее и относятся к тем явлениям, которые в достаточной степени близки каждому. Еще в 1962 году, в книге "Контуры грядущего" (Profiles of the Future) он сформулировал три закона, в соответствии с которыми развивается современная наука.
1. Если заслуженный, но престарелый ученый говорит, что нечто возможно, он почти наверняка прав. Если же он говорит, что нечто невозможно, он почти определенно ошибается.
2. Единственный способ установить границы возможного – попытаться сделать шаг за эти границы.
3. Технология, значительно превосходящая по уровню известные нам, неотличима от магии.
Автор шести с лишним десятков книг, многие из которых стали бестселлерами, Кларк остается ньюсмейкером номер один в мире по части научных прогнозов. Отдельные предвидения сэра Артура могли бы сделать его миллиардером, догадайся он облечь их в свое время в форму патентной заявки.
Через рифы к звездам
Артур Чарльз Кларк родился 16 декабря 1917 года в городе Майнхеде на юге Англии. Спустя два года его отец приобрел ферму за городом, но вскоре умер, и матери пришлось вести хозяйство в одиночку. С самого детства Кларк питал страсть к морю и космосу. Остаться в стороне от первого, живя на приморском курорте, было трудно, а к тайнам второго пытливый подросток приобщился, штудируя в городской библиотеке астрономические атласы и появившиеся в конце 1920-х первые научно-фантастические журналы. Писатель и сегодня чрезвычайно горд картой Луны, составленной им в 11-летнем возрасте с помощью детского телескопа. Сыграла свою роль и близость знаменитой достопримечательности – камней-мегалитов Стоунхенджа. Каково назначение этого гигантского сооружения, возведенного пять тысячелетий назад, доподлинно неизвестно, но многие специалисты считают, что это развалины обсерватории, одной из древнейших на планете.
После окончания школы юноша, не имея средств на учебу в колледже, отправился в поисках работы в Лондон. Он нашел ее довольно быстро – стал ревизором в казначействе. При этом в свободное время Кларк продолжал отдавать дань своему увлечению – вступил в только что созданное "космическими" энтузиастами Британское межпланетное общество. Позже он стал президентом этой организации – уже после войны, которую лейтенант королевских ВВС Кларк провел на сверхсекретном оборонном объекте – первой в мире экспериментальной радарной станции.
Демобилизовавшись, Артур Кларк, как участник войны, получил от правительства пособие на учебу в престижном лондонском Kings College, который и окончил с отличием и двумя дипломами – физика и математика. На те же годы приходятся и его первые публикации в научно-фантастических журналах, в основном американских. Начинающий писатель считал приходившие из-за океана чеки "случайными радостями типа джема", а на хлеб и масло зарабатывал в научном журнале Physics Abstracts, выпускаемом Лондонским институтом электроинженерии (IEE). Там Кларк имел доступ ко всей научной периодике – недаром читатели научно-фантастических изданий отмечали потрясающую "спецподготовку" новой звезды на небосклоне их любимой литературы.
В начале 1950-х Кларк смог оставить работу в журнале и полностью сосредоточиться на главном деле жизни, одинаково преуспевая в обеих своих писательских ипостасях. Его фантастика десятилетия считалась эталоном научной достоверности и основательности, а научно-популярные книги всегда содержали выводы и предположения на грани фантастики, бесившие специалистов, но зато гарантировавшие его произведениям в жанре non-fiction статус бестселлеров.
В 1953 году Кларк женился на американке. Однако этот брак не продержался и года, хотя официально супруги развелись лишь спустя десятилетие. С тех пор все вопросы журналистов, касающиеся его отношений с женщинами, писатель обходил молчанием. Игнорировал он и намеки британских таблоидов на его нетрадиционную половую ориентацию.
В 1954 году один из друзей и поклонников Кларка, энтузиаст дайвинга, подбил его отправиться с британской научной экспедицией на Большой Барьерный риф, известный в том числе и как лучшее на планете место для погружений. После этого Кларк посетил бывшую английскую колонию остров Цейлон (ныне Шри-Ланка), также знаменитый своими коралловыми рифами. Познакомившись с аквалангом, писатель заболел подводным плаванием и подводной фотографией. Спустя два года он окончательно перебрался на остров в Индийском океане и организовал неподалеку от Коломбо собственную школу дайвинга.
Получив ланкийское гражданство, Артур Кларк остался британцем до мозга костей, убежденным, что "пятичасовой чай – столь же незыблемое явление природы, как восход солнца по утрам". Сегодня обладатель двух десятков литературных премий и научных наград, почетный доктор ряда университетов Старого и Нового Света, кавалер ордена Британской империи, в 1998 году получивший от королевы рыцарство, живет на острове вместе с приемной интернациональной семьей (часть ее составляют аборигены-ланкийцы, часть – выходцы из Австралии) и собакой – чихуахуа Пепси. И несмотря на то что в последние годы он передвигается в кресле-каталке (результат осложнений после полиомиелита), Кларк продолжает будоражить мир своими романами и пророчествами.
Одиссея длиной в полвека
Первые научно-фантастические вещи Кларка не выходили за рамки условностей и клише, сформированных в довоенных американских журналах science fiction. Иначе говоря, его произведения являлись литературой преимущественно популяризаторской. Однако писатель быстро переболел болезнями "литературного гетто", как называли тогда фантастику критики, и, оставаясь убежденным рационалистом и технократом, значительно расширил сферу творческих поисков, углубившись в области для фантастов того времени нетрадиционные – философскую и религиозную.
Говорить о религиозности Кларка можно с теми же натяжками, что и в случае со Станиславом Лемом: размышления обоих фантастов о Творце всего сущего, экскурсы в эсхатологию (проблематика, связанная с концом света) и телеологию (вопросы о цели существования человечества) далеки от традиционных верований. В одном из лучших своих романов, программно названном "Конец детства" (1953), Кларк говорит о существовании во Вселенной высших сил, выполняющих роль повивальной бабки при рождении "нового человечества" – эволюции вида homo sapiens в трансцендентный космический Сверхразум, однако объясняет это существование языком скорее науки, нежели религии (в духе Вернадского и французского религиозного диссидента Тейяра де Шардена). Об отношении писателя к вере можно судить по его высказыванию: "Хотя иерархия Вселенной все еще недоступна нашему пониманию, одна, поистине леденящая, правда нам уже открылась: если и существуют боги, главным объектом внимания и забот которых является человек, очевидно, это не самые важные боги в небесном пантеоне".
Многие произведения "раннего Кларка" стали классикой мировой фантастики. Однако до конца 1960-х годов его имя было известно в основном только поклонникам этой литературы. Кумиром массмедиа, желанным гостем глянцевых журналов и ток-шоу, наконец, просто автором категории VIP, чьи авансы от издателей выражаются семизначными числами, сделал Кларка рассказ "Страж", впервые опубликованный в 1951 году. Точнее, то, во что он трансформировался в результате творческого симбиоза писателя Артура Кларка и кинорежиссера Стэнли Кубрика.
Вопреки распространенному мнению Кубрик вовсе не экранизировал роман Кларка "2001: космическая одиссея". Его не существовало в природе. Все вышло с точностью до наоборот – после триумфальной премьеры фильма Кларк оперативно переделал созданный им совместно с режиссером сценарий в одноименный роман (на западном книжном рынке это называется новеллизацией). Причем в сравнении с шедевром мирового кино, в котором эмоционально и визуально доминирует Кубрик (за Кларком остаются сюжетная канва и технические прогнозы и детали), вышедшая спустя месяцы после премьеры книга явно проигрывает.
Так или иначе, фильм о том, каким виделся 2001 год из 1968-го, стал мощной ракетой-носителем, которая вывела имя Артура Кларка на орбиту мировой славы. Что в декабре того же года подтвердилось после другого впечатляющего события – облета Луны Apollon-8. После приземления астронавты признались мировым СМИ и Кларку, что больше всего мечтали сообщить на Землю об обнаружении на Луне инопланетного артефакта – черного монолита: "Такого же, как в вашем фильме".
С тех пор Артур Кларк не покидал ряды неформального клуба избранных – авторов бестселлеров, о членстве в котором явно или тайно мечтают все литераторы. Романы, вышедшие из-под его пера в этот период, заметно уступают тому же "Концу детства".