А тогда в этом деле тем более можно было заработать совсем неплохие деньги. Так что в марте 1992 года я начал разворачивать свою предпринимательскую деятельность. И достаточно случайно, в связи с необходимостью что-то оформить, мои документы попали к Ерику Асанбаеву, который тогда являлся вице-президентом Казахстана (потом, после инцидента с российским вице-президентом Руцким, такого поста не стало). Я Асанбаева до этого пару раз видел, но знакомством такой формат назвать нельзя.
Асанбаев всегда был большим поклонником германской модели социальной рыночной экономики и сильно уважал Людвига Эрхарда. Хотя некоторые злые люди и говорят, что реально "отцом" немецких экономических реформ был не Эрхард, а американские оккупационные власти совокупно. (Но это вопрос дискуссионный, причем лично я склонен верить официальной версии.) Асанбаеву, в силу упомянутого пристрастия, понравилось, что у меня есть практический опыт работы именно в Германии. Плюс английский и немецкий язык (после МГИМО владею ими свободно). Он пригласил меня к себе и предложил стать своим советником, то есть таким человеком (сейчас он называется помощником), который готовит различные документы.
Я отказался с ходу, потому что государственная служба меня абсолютно не привлекала. Но Асанбаев человек мудрый. Он попросил меня не принимать поспешных решений, а вначале посоветоваться с теми людьми, мнение которых для меня репрезентативно. А через три дня вновь прийти к нему с тем, чтобы после этих консультаций обсудить его предложение еще раз. Я стал советоваться с родственниками и друзьями. А у них, как показал независимый опрос, спонтанно сложился в этом деле какой-то редкостный консенсус. Все буквально в один голос твердили, что от таких предложений не отказываются. Статус замминистра! Впереди реформы намечаются! Да ты что! И все такое.
Не то чтобы меня прельстил статус. Скорее, решающим стало ощущение возможности поучаствовать в действительно крупных процессах переустройства общей жизни к лучшему.
Передо мной открывалось окно возможностей. То, что можно было через него разглядеть, не отличалось четкостью деталей. Но масштаб меня устраивал: он был далеко не бытовым. А мне было тридцать два года! Я хотел состояться всерьез.
В общем, через три дня я пришел к Асанбаеву снова и сказал "Согласен".
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 1
Из статьи Р. М. Нуреева "Теория и практика социального рыночного порядка в Германии и возможности ее применения в России" [1]
Концепция социального рыночного хозяйства формировалась в послевоенной Германии, в атмосфере всеобщего хаоса. Германия потеряла четверть своей довоенной территории, была разделена на оккупационные зоны. Производство в начале 1948 года едва достигало половины уровня 1936 года. Огромные людские потери, деморализованное войной и разрухой население, 12 млн беженцев, изношенный реальный капитал, разрушенная инфраструктура – вот далеко не полный перечень бедствий послевоенной Германии. Предстояло решить двуединую задачу: определить границы и методы государственного воздействия на экономику страны в таких пределах, чтобы основы рыночной экономики не были разрушены сильным государством.
Таковы были основные идеи, которые легли в основу политики Людвига Эрхарда (1897–1977). "Рыночная экономика, – писал Л. Эрхард в своей книге "Полвека размышлений", – оправданна с хозяйственной и нравственной точек зрения только до тех пор, пока она полнее и лучше, чем какая-либо иная форма экономики, обеспечивает оптимальное удовлетворение потребностей всего народа, когда она в максимальной степени наделяет номинальные доходы граждан реальной покупательной способностью".
Стратегическая линия Эрхарда состояла в том, чтобы, используя стабилизирующий эффект жесткой денежной реформы, приступить к радикальной перестройке механизма управления экономикой. При создании условий для развития рыночной конкуренции одновременно предусматривались социальные амортизаторы для защиты наиболее слабых. Минимально необходимая критическая масса рыночных преобразований была осуществлена быстро и комплексно: либерализация цен, отмена многочисленных регламентаций, сковывающих хозяйственную инициативу, переориентация инвестиционных потоков в сферу производства потребительских благ и услуг.
Эрхард умело сочетал концепцию большого скачка и градуалистский подход. Так, контроль над ценами на основные продукты питания был снят лишь в 1957 году, когда немецкая марка стала конвертируемой. Были приняты эффективные антиинфляционные меры, регулярно публиковались каталоги "уместных цен", была принята государственная программа продажи необходимых потребительских товаров по сниженным ценам.
В 1957 году удалось провести через Бундестаг "Закон против ограничения конкуренции", который создал действительные предпосылки для развития малого и среднего бизнеса. К началу 60-х годов ВВП Западной Германии увеличился по сравнению с 1950 годом почти в три раза. Среднегодовые темпы роста экономики составили 10 %, а безработица всего 1 %.
Применение концепции в Германии превзошло все самые радужные прогнозы, однако, опасность таилась в сильном государстве. Государственная бюрократия часто склонна преувеличивать свою роль в хозяйственном развитии. В результате "порядка" становилось всё больше, а "свободы" всё меньше и меньше. Появилась опасность превращения рыночной свободы в свободу, направляемую и контролируемую государством. В конце 60-х годов возникли первые сигналы, свидетельствующие о ревизии социального рыночного хозяйства. 1967 год стал поворотным в экономической политике ФРГ. На смену Людвигу Эрхарду пришел Карл Шиллер. Новизна его политики заключалась в резком расширении государственного вмешательства в экономику. Таким образом, та экономическая политика, которую сам Эрхард называл социальным рыночным хозяйством, проводилась менее 20 лет, – с 1948 по 1967 год. Именно в течение этого времени и наблюдалось "немецкое чудо". Когда же в конце 1960-х принципы экономической политики Германии подверглись решительной ревизии, то "чудо" окончилось.
2. ВВЕДЕНИЕ ТЕНГЕ
В 1992–1993 годах в Казахстане существовал так называемый комитет по иностранным инвестициям, в работе которого, придя к Асанбаеву, стал принимать участие и я. Люди, работавшие в комитете, хорошо понимали, что привлекать в национальную экономику западные деньги надо. Мы пытались формализовать какие-то процессы, продвинуть какие-то законы. Но четкой схемы привлечения тогда не сложилось. А точнее, она сложилась, но не у всех. Поэтому реально инвестиции – скажем, в тот же нефтегазовый сектор – шли мимо нашей организации. Так что в итоге не сказать, чтоб комитет нашел стране много инвесторов. Практически он провел в 1992 году два-три заседания, и, по большому счету, все на этом кончилось. Затем начались дела более конкретные.
На всем постсоветском пространстве в тот момент бушевал экономический кризис. Объемы производства падали, массовым явлением становилась безработица, инфляция росла невиданными до той поры темпами. По этому же сценарию развивались события в Казахстане.
Кризис и сам по себе ставит задачи, не имеющие банальных решений. Но в нашей республике ситуация дополнительно осложнялась для высшего управляющего звена тем, что ни у одного, пожалуй, из членов той правительственной команды не имелось практических навыков управления самостоятельными государственными структурами. Исключением являлся, наверное, лишь наш президент Нурсултан Назарбаев – он еще со времен СССР имел опыт решения общегосударственных проблем. Остальные не занимали в советской системе достаточно высоких должностей, сопряженных как с принятием крупных решений, так и с ответственностью за эти решения. Соответственно, цели и способы их достижения не всегда были понятны даже министрам и вице-премьерам.
Коротко говоря, наряду с экономическим кризисом имел место довольно масштабный кризис компетентности.
Для того чтобы справиться с экономической ситуацией, летом 1992 года распоряжением президента была создана рабочая группа по выработке антикризисной программы. Я вошел в нее в качестве одного из участников. На первом этапе мы не занимались собственно реформами, а лишь пытались реагировать на то, что происходит в России: никто из российского руководства с казахстанскими властями свои действия особенно не согласовывал. В таком формате, с оглядкой на Москву, поработали месяца два. Привлекали для консультаций Явлинского, других российских экономистов.
И дозревали до понимания, что надо не только (даже не столько) выстраивать отношения с Россией, но двигаться самостоятельно.
Совершенно очевидным это стало при подготовке к введению национальной валюты.
Тема введения собственной валюты начала обсуждаться в Казахстане еще в 1991 году. Но в тот момент однозначное решение не было очевидным. Как сохранение рублевой зоны, так и введение национальных денег имели и свои плюсы, и минусы. Основным плюсом сохранения рублевой зоны было сохранение экономических связей. Основным плюсом введения национальной валюты – обретение реального суверенитета.
Вопрос рассматривался на самом высоком уровне, и было решено рассматривать такую меру как запасной вариант: президент РК Нурсултан Назарбаев всегда был (и, как можно видеть, остается) сторонником интеграции на постсоветском пространстве. Отчасти поэтому работы по подготовке казахстанских денег – по политическим, социальным и даже эмоциональным причинам – проводились в обстановке строжайшей секретности.
Государственную комиссию по введению национальной валюты возглавлял тогдашний премьер-министр Казахстана Сергей Терещенко. Член этой комиссии, первый заместитель премьер-министра Даулет Сембаев одновременно был руководителем нашей рабочей группы. Кроме Сембаева, в группу входили также Ораз Жандосов, Людмила Володина, Умирзак Шукеев, советник председателя Национального банка Валентин Назаров (очень хороший специалист, в советское время он работал по линии Госбанка СССР, в центробанках Вьетнама и Кубы, что само по себе является свидетельством его высокой квалификации), а также Виктор Соболев, бывший тогда заместителем министра финансов. Ну и Марченко Григорий.
Мы разработали детальные проекты введения тенге. Хотя теоретическая база у нас была достаточно скромной. Я как человек свободно владеющий английским нашел англоязычные материалы о том, как вводилась национальная валюта в Словении и Прибалтике. По линии МВФ были получены еще несколько статей методологического плана. На базе этих материалов я сделал "болванку", а затем ее стали коллективно обсуждать, детализировать и дополнять. Но тут, к августу 1993 года, активизировались переговоры с Россией о едином экономическом пространстве. Во второй половине сентября 1993 года пять стран СНГ (Казахстан, Узбекистан, Армения, Таджикистан и Беларусь) подписали с Российской Федерацией рамочное соглашение об объединении денежных систем. Со стороны Ельцина и Черномырдина звучали прямые заверения (и даже подписывались соответствующие документы) по поводу того, что Казахстан останется в рублевой зоне. Ожидалось, что Россия в ближайшее время введет в Казахстане банкноты нового образца.
Следует заметить, что пять стран бывшего СССР оценили ситуацию раньше нас – и ввели национальные валюты. Азербайджан сделал это в августе 1992 года, Украина – в ноябре 1992 года, Киргизия в мае 1993 года, Белоруссия – в июле 1993 года, Грузия в августе 1993 года.
В начале октября 1993-го стало окончательно ясно и нам, что новой рублевой зоне не бывать: соседние республики начали сбрасывать в Казахстан деньги старого образца. Контролировать процесс было невозможно. Из-за сброса старых рублей у нас ускорились темпы инфляции, резко снизился уровень жизни населения. Уровень инфляции в 1993 году составил 2500 %! Начавшийся развал рублевой зоны привел к тому, что в Казахстане быстро и почти полностью прекратилась трансграничная торговля, разорились сотни связанных с соседями предприятий и возникла безработица.
Как получилось, что с новым рублем нас "кинули"?
В российских властных структурах тогда существовало две группы, два крыла. В одну входили политики старой школы: Ельцин, Черномырдин, Геращенко. Они были сторонниками того, чтобы часть бывших советских республик вошла в рублевую зону. Вторая группа – Федоров, Гайдар, Шохин, – наоборот, считала, что из рублевой зоны нужно вытолкнуть абсолютно всех, поскольку национальные республики являются балластом для России и мешают реализовывать ее замечательные экономические перспективы.
При такой позиции сантименты на тему дружбы народов – дело совершенно лишнее.
Позднее, кстати, на какой-то конференции в Чикаго пришлось на этот счет перемолвиться словом с тогдашним министром финансов России Борисом Федоровым. Публично он очень изумлялся нашей степняцкой мнительности: "Ну что вы, Россия никогда не выталкивала Казахстан из рублевой зоны". Зато потом, когда за столом для делегатов из стран СНГ мы сидели уже более узким кругом, г-н Федоров прямо заявил: "Зачем же вы при иностранцах задаете некорректные вопросы? Да, конечно, из рублевой зоны мы вас вытолкнули, ну а как иначе-то? Ведь в совокупности союзные республики обходились России в 2 млрд долларов в год".
Не уверен, что эта точка зрения была верной. Дружба народов, конкретно в тандеме Россия – Казахстан, вполне могла оказаться состоятельной именно как экономическая концепция, особенно учитывая экономические возможности нашей республики. В последние годы существования Советского Союза Казахстан занимал среди советских республик четвертое место по объему промышленного производства. В 1991 году валовой национальный продукт Казахстанской ССР составлял 25,1 млрд долларов (по оценкам Всемирного банка). Казахстан являлся крупным производителем железной руды, алюминия, тяжелого промышленного оборудования и подвижного состава для железных дорог; в 1989 году на него приходилась пятая часть добывавшихся в СССР золота и угля. А еще у нас есть нефть.
Но, возможно, тогда у российского руководства не было времени на раздумья и оценку сценариев "развода" с каждой союзной республикой отдельно. Позже, читая книгу Егора Гайдара "Дни поражений и побед", я до некоторой степени уяснил себе мотивы, которые побуждали российскую сторону к разрыву.
...
Для справки . Вот что писал Гайдар: "Если налично-денежный кризис – самая очевидная и самая горячая проблема начала 1992 года, то денежные отношения с государствами Содружества – скрытая, но не менее взрывная. Подавляющее большинство государств Содружества, приняв как неизбежность начало либерализационных мероприятий, выбрали стратегию мягкого, постепенного вхождения в рынок, сохранив контроль цен над широкой номенклатурой потребительских товаров и производственных ресурсов, адресное директивное планирование, масштабные госзаказы, фондовое распределение. В результате получили сочетание быстро растущих цен и сохранения дефицита на всех рынках. Другим путем, правда, пошли государства Балтии. Но в первом полугодии 1992 года вся эта широкая совокупность стран с резко различающимися курсами еще использует общий союзный рубль, причем по-прежнему все соседи по рублевой зоне имеют практически неограниченные эмиссионные возможности. За пять месяцев 1992 года их общая эмиссия на российском рынке составила 232 миллиарда рублей, в то время как кредиты российского Центрального банка своему правительству равнялись 90 миллиардам рублей. Предвиденная нами опасность – денежная экспансия других государств СНГ за счет России – подтверждалась в полной мере".
Да, мотивы российских коллег я уяснил. Но сами доводы ни тогда, ни позднее меня не убедили.
Кроме того, здесь мы явно имели дело с одним из следствий принципа Питера: в иерархической структуре любой работник поднимается до уровня некомпетентности, и вот на нем-то задерживается надолго. Отсюда следует простой вывод: в результате более компетентные подчиненные имеют больше возможностей управлять своим начальником, чем он – ими.
Несмотря на заверения Ельцина о сохранении общей рублевой зоны, ситуация развивалась в прямо противоположную сторону – ту, куда рулили радикально настроенные соратники российского президента. В ответ на очередную попытку казахстанской стороны договориться либо о праве на эмиссию, либо о надежных поставках новых рублей команда российских реформаторов выдвинула условие: Казахстан должен передать России свой золотой запас. Могло ли руководство нашей страны пойти на такой самоубийственный шаг? Стало окончательно ясно, что Казахстану пора вводить свою валюту.
А новые российские рубли тем временем благополучно ввели, вот только нам их никто не выдал.
Лично я момент смены национальной валюты пережил как глубоко личный опыт. Он меня, можно сказать, глубоко перепахал. Дело в том, что в начале сентября я с группой коллег прилетел по делам из Алма-Аты в аэропорт Домодедово. Мы загрузились в рейсовый автобус и попытались оплатить проезд в столицу бывшей общей нашей родины. Советскими рублями, естественно, – относительно новых российских денег мы еще не были в курсе. И я очень хорошо помню, как именно порекомендовала нам поступить с этими купюрами приветливая обаятельная женщина – кондуктор автобуса.
Так мы и поняли, что власть переменилась.
Словом, в конце октября 1993 года нашу группу собрали снова и сказали, что необходимо срочно вводить тенге. Нас вывезли за город, в санаторий "Алмалы", и работа наша протекала там как абсолютно засекреченная. В принципе, это обычный загородный дом отдыха, где для нас была выделена отдельная дача, надо заметить, довольно ветхая. Прочих отдыхающих никто не вводил в курс дела относительно секретности нашей работы. Так что отдыхавший народ шел себе на ужин и вдруг начинал наблюдать, что в коридоре возле телевизора сидит мужчина невыразительной внешности, но зато с очень цепким взором. И в армейской форме. И, самое главное, с автоматом Калашникова. Увидев человека с ружьем, простые люди сильно пугались.
Когда начались дожди, на нашей древней даче стала протекать крыша, и нас переселили в основное здание. С крышей там было получше, зато с вентиляцией существенно хуже, так что из-за духоты все время приходилось открывать двери. И однажды, выйдя в рабочую паузу проветриться, я с легким ужасом убедился в том, что, если стоять под окном, то все наши государственной важности разговоры элементарно прослушиваются. При желании их даже можно зафиксировать – на любой, по выбору, носитель.
За три недели мы успели все доделать и подготовить. Приходилось торопиться, потому что экономическая ситуация была крайне тяжелой и притом стремительно ухудшалась – из-за уже упомянутого колоссального наплыва советских рублей (деньги валили к нам не только из России, но еще из Прибалтики, Туркменистана и даже Китая). В ноябре 1993 года месячная инфляция в Казахстане (месячная, подчеркиваю) составила 55 %. Времени не хватало даже на проведение референдума.