Допив первую порцию чифиря, они закусили шоколадом, и только после этого Тимка–Хитрован спросил:
- А ты знал, как друзья называли за глаза Филимона?
- Откуда, нет, конечно!
- Пулемет! - он улыбнулся и добавил: - Филя-пулемет!
- Почему пулемет? - удивился Сема–Поинт.
- Ну не ружьем же называть такого человека, как Филимон?
Тимка–Хитрован ответил столь просто и уверенно, словно, действительно, это было аксиомой, не требующей особого доказательства.
- Резонно, - согласился Сема–Поинт.
- Послушай, земляк, - завхоз вдруг понизил голос: - Несколько дней тому назад, когда пришел предыдущий этап с новыми зэками, карантинку кое-кто навестил и попытался кое с кем разобраться прямо здесь… - Тимка–Хитрован перешел на шепот.
- Парень выжил? - нахмурился Сема–Поинт и на его скулах заходили желваки.
- Не переживай! Сибиряк не только выжил, но и вломил этим гориллам по полной программе, - завхоз злорадно усмехнулся.
- Сибиряк? - переспросил Сема–Поинт. - Откуда он? Как его фамилия?
- Сибиряк и есть его фамилия! - повторил завхоз и хитро подмигнул.
- Понятно, его попутали с прямым углом? - хмыкнул Сема–Поинт.
- С каким углом? - не понял собеседник.
- Анекдот такой есть:
"Стоит шеренга солдат. Перед ними - старшина, который и говорит им:
- Так вот, солдаты, на основании вышесказанного мною, можно заключить, что вода кипит при девяноста градусов!
Один солдат вскидывает руку.
Старшина:
- Слушаю тебя, солдат!
- Товарищ старшина, а нам в пятом классе учительница говорила, что вода кипит при ста градусах! - выпалил солдат.
Старшина морщит лоб:
- Минуту… - вытаскивает из кармана гимнастерки блокнот, долго листает, потом довольно тычет пальцем в надпись и вскрикивает: - Точно, солдат! Вода кипит при ста градусах, это я спутал с прямым углом!.."
- Спутал с прямым углом? - завхоз скорчил физиономию от смеха и вдруг зашелся в хохоте, повторяя раз за разом: - Вода кипит… спутал с прямым углом… в пятом классе… Ну, умора! - потом резко оборвал смех и серьезно сказал: - Спутал‑то спутал, но ты поверь мне, все очень серьезно. Тот, кто привел "быков" для разборки, говорил, что его хозяин "маляву" получил, и в ней говорится о том, что кто‑то должен прийти на "двойку" и за ним вроде бы много трупов числится, а еще говорит, что он вроде бы стукач!
- И что здесь - правда, как ты думаешь? - спокойно спросил Сема–Поинт.
- Лично мне кажется, что здесь во всем ложь! - твердо ответил Тимка–Хитрован.
- С чего вдруг такой вывод?
- У того, кто говорил об этом, слишком глаза воровато бегали, а это значит, что он врал в тот момент!
Сема–Поинт плеснул из банки в кружку чифиря, глотнул пару раз и протянул кружку собеседнику.
Тимка–Хитрован молча взял чифирь, сделал два глотка, вернул кружку и тихо сказал:
- Мне кажется, что тебя кто‑то с воли заказал…
Сема–Поинт отхлебнул чифиря, протянул кружку хозяину комнаты, но когда тот отказался, выразительно рубанув ребром ладони по своему горлу, поставил кружку на стол.
Сема–Поинт продолжал молча смотреть на собеседника, уверенный, что тот сам продолжит рассказывать о своих догадках, тем не менее решил чуть подтолкнуть разговор:
- А этот вывод, откуда возник? Есть что сказать или так, наобум ляпнул? - прямо спросил он.
- Ты всегда такой прямой или только мне так повезло? - в его голосе почувствовалась некая обида.
- Извини, люблю впрямую говорить с теми, кому доверяю, - откровенно ответил Сема–Поинт.
- Что ж, благодарю за доверие! - смягчился тот. - А по поводу заказа с воли скажу так: во-первых, интуиция. Во–вторых, они слишком суетятся и спешат вокруг этого дела, словно боятся не выполнить полученное задание. Наконец, в–третьих, я умею из любой, даже самой, на первый взгляд, никчемной информации выжимать полезные, а значит, драгоценные капли познания.
- Очень полезное умение, - одобрительно отметил Сема–Поинт и, после недолгих размышлений, высказал то, что он сам думает: - Хоть и не знаю, как ты догадался или вычислил, но тема заказа с воли и у меня стоит на первом месте! Так ты говоришь, что они слишком спешат и суетятся?
- Вот именно! И мне кажется, что ты даже знаешь имя заказчика, - уверенно вставил Тимка-Хитрован.
- Скажем так: все больше начинаю не сомневаться в его имени, - он попытался улыбнуться, но тут же нахлынули воспоминания о любимой Валечке, которые захлестнули настолько, что он стиснул так зубы, что казалось, вот–вот лопнет кожа на скулах.
- Эко, тебя приперло при одном лишь воспоминании, - наморщил лоб Тимка–Хитрован. - Даже не хочется представлять, чтобы ты с ним сделал, окажись он сейчас рядом…
- Кстати, того, кто приводил "быков" для разборки, случаем не Пашкой–Гнусом кличут?..
Глава 26
ПАШКА–ГНУС
А Пашка–Гнус, о котором нет–нет, да вспоминал Сема–Поинт, в это время размышлял, рассказывать или нет своему хозяину о неоправданном проколе с Сибиряком?
Ну, хорошо, на первых порах можно сослаться на случайность. Действительно, кто мог предположить, что мужик, подошедший по всем параметрам на звание их цели, не является Сибиряком по месту проживания, а на самом деле является его просто настоящей фамилией?
Есть, конечно, старый, но такой действенный способ, чтобы отвлечь Кемеровского Винта от каверзных вопросов и последующих нахлобучек. Его хозяин всегда с большим интересом выслушивает доклад о новостях: о том, что творится на подотчетной ему территории. Но наибольшее удовлетворение он получает тогда, когда узнает о каких‑нибудь начавшихся дрязгах между теми, кого можно отнести к блатной элите колонии.
Зная об этой слабости, Пашка–Гнус, появившись в этой колонии, первым делом наладил в ней собственную сеть стукачей и агентов, которые сообщали ему даже о самых малоприметных столкновениях или непонятках между представителями элиты колонии.
Сегодня как раз суббота, то есть тот день, когда его осведомители, каждый в свое определенное ему время обязан спешить на встречу с Пашкой–Гнусом. Кстати, чаще всего они спешили не только из страха за свою шкуру, но и потому, что Пашка–Гнус был благодарным работодателем и щедро одаривал каждого своего агента за полученную полезную информацию негласной валютой в местах не столь отдаленных.
Такой негласной валютой в местах не столь отдаленных являлся обыкновенный чай.
Автор хочет напомнить своим Читателям, что в те времена, когда пачку чая можно было официально приобрести в ларьке или магазине колонии лишь в единственном числе, да и то на целый месяц, чай являлся самой ходовой и разменной монетой в местах не столь отдаленных. В то время каждый просто работающий зэк мог отовариться в магазине колонии только на пять рублей в месяц.
За хорошую переработку обязательной нормы хозяин мог добавить к этим пяти рублям еще два рубля. Итого - семь рублей. Если работающий еще и носит повязку, то есть состоит в одной из "красной" секции, старший Кум может добавить еще два рубля. Итого - девять рублей. А если тот же зэк еще и в самодеятельности участвует, то замполит может добавить еще два рубля. Итого - одиннадцать рублей в месяц! Больше одиннадцати никто не получал. Однако Автор должен заметить, что одиннадцать рублей являлись официальным потолком так называемой зарплаты. Но были еще и скрытые поощрения от того же старшего Кума, от заместителя по режиму, от замполита, даже от начальника цеха, который хочет перевыполнения производственного плана.
Каким образом? Да очень простым: покупает из собственного кармана пачки чая и поощряет того, кто приносит ему наибольшую пользу для его работы, для участка, за который он отвечает. Находились хитрецы, которые умудрялись на одной информации, чаще всего только с виду правдивой, получать дополнительный чай из двух, а то и из трех источников…
В то время пятидесятиграммовая пачка чая, как правило - азербайджанского или грузинского первого сорта, иногда - второго сорта, официальной стоимостью в тридцать восемь копеек в магазине, в колонии стоила один рубль.
Чтобы Читатель мог иметь представление о ценовой политике за колючей проволокой, Автор сообщает некоторые цены за те или иные вещи, которые можно было приобрести в колонии.
Конечно, в разных колониях цены были разные, но разница не имела столь существенного значения, чтобы останавливаться на ней в данных пояснениях.
За одну заварку, а это где‑то с полпачки чая, можно было приобрести хозяйскую, зоновскую робу в хорошем состоянии, то есть, как бы сейчас сказали, товары сэконд–хэнда.
За пачку чая можно было обзавестись такими хозяйскими товарами, как телогрейкой или кирзовыми сапогами, или двумя пачками сигарет без фильтра.
За две пачки вам достанется уже новая хозяйская телогрейка или новые кирзовые сапоги.
А за три пачки можно выторговать вольную робу или вольную телогрейку.
А за четыре пачки в некоторых зонах можно было приобрести и настоящие яловые, офицерские сапоги в приличном состоянии.
Да что там говорить, за одну лишь заварку чая можно было, если у кого‑то была в этом нужда, поразвлечься с какой‑нибудь "Машкой", "Маргаритой" или "Нинкой" из стойла "девочек".
Чтобы в будущем не останавливаться на этом термине, Автор хочет пояснить, что "девочки" в местах не столь отдаленных, совсем не те девочки, о которых говорят на свободе.
За колючей проволокой существует несколько градаций категории лиц, каждая из которой имеет собственное определение. Об элите в колонии Автор уже давал пояснения ранее: в основной своей массе элита в колонии относится к так называемой "красной" или "цветной", то есть ментовской категории.
А к воровской, криминальной категории, относятся Воры в законе, Смотрящий и их окружение: "быки", шерстяные и просто сочувствующие им одиночки. Очень часто людей этой категории называют в местах не столь отдаленных "отрицаловкой": из‑за того, что они отказываются не только работать, но и заниматься каким‑нибудь общественно–полезным трудом в местах не столь отдаленных.
Следующая категория, причем самая многочисленная, - это простые работяги, то есть простые мужики. Они никуда и ни во что не лезут, а просто работают и зарабатывают поощрения не за особые отношения с администрацией, а за хорошую работу, однако стоит администрации нарушить их права, как они могут спокойно влиться в ряды предыдущей категории, с которой они, чаще всего добровольно, реже - принудительно, делятся своими трудоднями.
Ни для кого не является секретом, что воровской общак пополняется не только с воли, но и за счет мужиков. Именно поэтому мужик находится под особым покровительством криминальных структур, и его никто не может тронуть понапрасну, за это можно ответить по полной программе!
И наконец самая незащищенная категория: это так называемая категория "обиженных", "девки", еще их называют "опущенные". Это особая каста неприкасаемых, отбросы за колючей проволокой. Они живут обособленно, собственной отдельной кучкой. У них своя посуда, особо помеченная, которую они моют сами и держат ее отдельно от общаковой посуды. Из их посуды ни один зэк, из другой категории, не имеет права, не только есть, но даже прикасаться к ней. У них никогда никто, кроме своих же "опущенных", не возьмет ни сигарету, ни одежду, ни тем более пищу.
К этой категории относятся педерасты еще по свободе, либо те, кого "опустили" в местах не столь отдаленных за допущенный косяк, цена которому становится задница виновного. Причем нужно заметить, что за допущенный серьезный косяк должен ответить любой зэк: хоть мужик, хоть блатной, хоть и Вор в законе. Правда, Вор в законе, если его обвиняют в чем‑то серьезном, должен держать ответ перед своими братьями, а все остальные обязаны держать ответ на месте.
Никто не имеет права поднять руку на Вора в законе, тем более убить его. За это может спросить даже тот его брат, который с ним мог даже не ладить при жизни.
Автор должен признаться, что если он стопроцентно не уверен в какой‑то истории, услышанной им где‑то, то это Автор называет легендой.
К примеру, существует устойчивая легенда, что Вора в законе, если доказан его непоправимый косяк перед воровским сообществом, может убить либо он сам себя либо кто‑то из его братьев вызывает его на смертельный поединок.
Однако Автор уверен, что Вора в законе действительно никто и никогда не убивал, потому что при выдвижении против него обвинения его вызывают на толковище, так называется воровской суд, типа суда чести, и если там доказывается его вина, то такого Вора раскороновывают и изгоняют из воровской семьи. Он перестает быть вором в законе и с ним поступают на общих основаниях.
Звание Вора в законе - пожизненное. И лишиться его можно только на воровском толковище. Правда, бывают и исключения. Вор в законе, по причине болезни или старости, а то и изменения в профессии, может сам обратиться к воровскому сообществу и попросить своих братьев освободить его от этого звания. Как правило, воровская "семья" идет такому брату навстречу и он становится "прошляком", то есть Вором в законе в прошлом. Это звание является почетным. И если когда‑то появляется нужда воровского сообщества, то "прошляка", который никак не запятнал свое имя за время отречения от звания, могут вызывать на воровской сход, чтобы с ним советоваться и узнать его мнение по тому или иному Вопросу.
У Автора есть близкий приятель, который и является таким "прошляком". Это - Генрих Сечкин, бывший Вор в законе по прозвищу Сека. Это человек просто уникальный во многих жизненных проявлениях.
Генрих отбывал до звонка все свои сроки, отмеренные ему судом, почти при всех Генеральных секретарях Коммунистической партии: от Сталина до Брежнева. Потом стал классным гитаристом и написал нетленную песню "Постой паровоз, не стучите колеса".
Позднее, стал известным журналистом, в какой- то момент решил всерьез заняться этим делом, а потому обратился к своим криминальным собратьям с просьбой снять с него воровское бремя, и те пошли ему навстречу. Так он и стал уважаемым "прошляком", с которым советуются до сих пор его криминальные собратья.
При самом первом нашем знакомстве Генрих поведал мне об одном страшном событии из своей криминальной жизни.
Однажды, отбывая очередной срок в таежном ГУЛАГе, Генриха позвал в дорогу "зеленый прокурор", хотя в данном случае нужно было назвать его не "зеленым", а "снежным прокурором", так как это происходило зимой. И в напарники к нему напросился еще один Вор в законе. А в побег, как правило, бегут с "бычком", который исполняет роль не только носильщика и мальчика на подхвате, но и в особые моменты его используют, как это не страшно звучит, в качестве пищи.
А в этом побеге количество мест было ограничено, а потому в побег ушли два Вора в законе. Тайник для побега устроили в огромном стволе дерева, выдолбив сего сердцевину.
Тайга. Зима. Волки. Двести–триста километров до ближайшего населенного пункта. Два Вора в законе бодрствовали по очереди, чтобы не дать волкам съесть их скудные припасы.
Однажды была очередь дежурить напарнику Генриха, а он заснул, и они лишились всех съестных припасов: волки не оставили ничего. Их ждала гарантированная смерть от голода.
Решили бросить жребий: кому оставаться в живых, но виновный в потери припасов не захотел испытывать судьбу и, чувствуя себя виноватым, поступил благородно - сам заколол себя, тем самым он обеспечил своему собрату возможность выжить.
Генриху действительно удалось выжить и на воровской сходке, выслушав его отчет о том, как погиб их криминальный собрат, Секу признали невиноватым в его смерти, но с тех пор на животе Генриха выколота могила с именем погибшего Вора и надпись:"Спи спокойно, мой дорогой друг!"
Но вернемся к продолжению темы об "опущенных" в колонии.
К примеру, какой‑то блатной сел играть в карты и проигрался в пух и прах, а платить нечем. Ему выделяется определенный срок возврата долга и если его покрытие не происходит по его вине, его "опускают". Чаще всего таких "опускают" не прямой обработкой его задницы, а просто проводят членом по его губам. После этого он переходит в стойло "обиженных" и очень часто такие "опущенные" блатные становятся вожаками "обиженных".
А теперь продолжим о ценах за колючей проволокой…
Те, кто никогда не бывал "за колючкой", под воздействием пропаганды, уверены, что водку в местах лишения свободы купить нельзя. А вот и неправда! Можно! Еще как можно! Только стоимость одной поллитровки, вместо двух рублей двенадцати копеек, как в государственном магазине, будет стоить двадцать пять рублей! Точно также в местах лишения свободы можно купить любой наркотик, приобрести даже золото или драгоценный камень, нелегально пронесенный в колонию. Только цены будут в несколько раз дороже, чем на свободе.
Автор хочет рассказать о случае, произошедшем в то время, когда по его сценарию снимали кинофильм "…по прозвищу "Зверь".
Весь технический персонал киногруппы решил подзаработать, воспользовавшись тем, что спецаппаратуру фильма, при въезде на съемки в колонию, особо не обыскивали.
Вот они и набрали водки и принялись торговать ею в зоне. Но кто‑то настучал "ментам" и лафа прекратилась, а шмон увеличился на несколько часов, существенно сократив время съемок…
Нужно особо отметить, что эти цены о которых говорилось выше, существенно менялись, если колония специально начинала морозиться ментами или если, по какой‑то причине, происходил сбой со снабжением табаком и сигаретами.
Автор отлично помнит, как в то время, когда он отбывал отмеренный судом срок, сгорел филиал московской фабрики "Ява", которая снабжала пенитенциарные учреждения. В одной из таких колоний Автор как раз и сидел, и эта колония в течение нескольких месяцев не получала никаких табачных изделий.
Махорка, к которой раньше курильщики относились с некоторым пренебрежением и даже презрительностью, мгновенно превратилась в самый вожделенный продукт для курящего человека. И какой‑нибудь зэк, получивший посылку из своей деревни с килограммом махорки, мгновенно становился лучшим другом всех окружающих его курильщиков.
В те времена, когда случились перебои с сигаретами, зэки, давясь и натужно кашляя, скручивая "козью ножку" из клочка газеты, курили сухую траву, а стоимость пачки сигарет подскакивала до двух, а то и до трех пачек чая любого сорта.