Внезапно со стены полилась кипящая смола, защитники города выливали ее на головы ордынцев большими железными ковшами на длинных древках. Воздух прорезали дикие вопли и стоны степняков, ошпаренных раскаленным черным варевом. Гроздьями падая с лестниц, татары напоминали сухую траву, сгорающую в сильном пламени. Атака ордынцев захлебнулась. Сминая своих же военачальников, степняки в страхе отхлынули от стены, у подножия которой среди упавших лестниц копошились груды их соплеменников, умирающих в ужасных муках.
Эмиры и темники предстали перед Тохтамышем уставшие и раздосадованные неудачей.
– Жалкое стадо баранов! – кричал на них Тохтамыш. – Урусы смеются над вами. Забудьте об отдыхе, негодяи. Поднимайте своих воинов и ведите их на новый штурм. Я приказываю вам сегодня же взять Москву!
Вновь затрубили походные ордынские трубы. Татары вновь ринулись на приступ, на этот раз наступая с трех сторон одновременно. Московляне держались стойко, поливая ордынцев кипящей смолой и забрасывая их камнями. В боевых порядках наступающих степняков было много спешки и суеты, они скопом карабкались на лестницы, которые ломались под их тяжестью. Яростный натиск татар захлебывался под градом камней, дротиков и стрел. С башен грохотали бронзовые пушки, привезенные в Москву из Хорасана. На тамошнем наречии такое крепостное орудие называлось "тюфенг". Русичи называли эти заморские пушки "тюфяками". Пушки стреляли каменными ядрами и крупной дробью из свинца, разбивая в щепы осадные навесы осаждающих и выкашивая татар, как траву.
Понеся большие потери, ордынцы вновь откатились от московских стен.
Собрав военачальников в своем шатре, Тохтамыш сердито распекал их за неудачный штурм, а также требовал от них хитроумного совета, как быстро и без больших потерь взять Москву. Военачальники не могли дать Тохтамышу ни одного дельного совета. Удрученные поражением, они переругивались между собой, упрекая друг друга в трусости и нерасторопности.
Тохтамыш гневно обрушился на эмира Турсунбека.
– Где Савалт, намеренно засланный мною в Москву? Это ты убедил меня отпустить Савалта на Русь, твердя о том, что он станет моим соглядатаем. Ты поручил Савалту разведать слабые места в укреплениях Москвы. Где же Савалт? Почему он не дает о себе знать?..
Турсунбек понуро молчал, не зная, что ответить Тохтамышу. В глубине души Турсунбек полагал, что скорее всего Савалт перешел на службу к московскому князю, иначе он появился бы в лагере Тохтамыша. Сказать об этом вслух Турсунбек не отважился, дабы не навлечь на себя еще больший гнев Тохтамыша.
Опустилась ночь. В татарском стане загорелись костры.
Слуги приготовили на ужин Тохтамышу маставу, заправленную кислым молоком, кебаб, пряно пахнущий тмином, кайлу, кушанье из кусочков зайчатины, завернутой в тонкое тесто, жидкий шербет.
Скинув с себя шерстяной чекмень, Тохтамыш ополоснул руки в медном тазу. На нем были шелковые зеленые шаровары и тонкая рубашка-яхтак с открытым вырезом на груди. Усевшись на кошму перед накрытым дастарханом, Тохтамыш равнодушным взором окинул яства.
В шатер вошел низенький толстяк с широким желтым лицом. Одет он был в длинный полосатый халат. На ногах у него были кожаные кебисы с загнутыми носками. Его лысый череп был увенчан круглой войлочной шапочкой. Это был чошнагир, дегустатор блюд.
Тохтамыш не боялся быть отравленным, поскольку имел надежных поваров. Однако по этикету ему, как хану, полагалось иметь дегустатора кушаний.
Лысый коротышка отвесил поклон Тохтамышу, прижав пухлые ладони к груди. Затем он опустился на колени возле низкого стола и принялся пробовать яства со всех блюд, неторопливо двигая челюстями, причмокивая толстыми губами и щуря от удовольствия свои раскосые глаза.
– Вот что, жирный суслик, завтра утром пойдешь на штурм Москвы вместе с воинами бека Тухтара! – сердито проговорил Тохтамыш, с неприязнью взирая на дегустатора, который от услышанного так и застыл с открытым ртом. – Хватит тебе обжираться моими яствами. Пришла пора и тебе заняться по-настоящему мужским делом!
Толстяк-дегустатор с жалобным стоном повалился в ноги Тохтамышу.
– Повелитель, пожалей беднягу Фазыла, – подал голос бакавул, надзиратель ханской кухни. – Ну, какой из него воин, он никогда не держал в руках ни сабли, ни копья!
– Вот ты и обучишь его воинскому ремеслу, Ахмед, – взглянул на бакавула Тохтамыш. – Ты тоже завтра пойдешь на приступ, дружок. Довольно тебе приглядывать за поварами, покажи-ка лучше мне свою храбрость!
Белолицый упитанный Ахмед, облаченный в красный атласный чапан, изменился в лице. Он мог ожидать чего угодно от Тохтамыша, но только не этого!
– Эй, вы там, перестаньте бренчать струнами! – рявкнул Тохтамыш, оглянувшись на троих музыкантов в белых одеждах, сидевших в ряд у дальней стенки шатра и выводивших негромкую заунывную мелодию на трехструнном хуре, двухструнном кобызе и на китайской скрипке эр-ху. – Мне опостылела ваша нудная музыка, белоручки. Ступайте к беку Тухтару. Он раздаст вам оружие, завтра оно вам пригодится. На рассвете вам предстоит битва с урусами, сладкоголосые голубки.
После сказанного Тохтамышем музыка резко оборвалась. Музыканты, все трое, бесшумными белыми тенями выскользнули из шатра. За ними следом удалились бакавул Ахмед и дегустатор Фазыл, на бледных лицах которых застыла растерянность.
Ужинал Тохтамыш в полном одиночестве, одолеваемый невеселыми думами. Хоть ему и удалось застать врасплох Дмитрия Донского и взять Москву в осаду, но победителем он себя не чувствовал. Оказалось, что Москва хорошо подготовлена к вражеской осаде. Если Тохтамышу и удастся захватить эту белокаменную крепость, то только ценой огромных потерь. А ведь татарам еще предстоит сражаться с полками Дмитрия Донского, который непременно придет на выручку к своему стольному граду.
"Сможет ли мое войско, измотанное осадой Москвы, разбить рать Дамир-мола? – размышлял Тохтамыш. – Устоят ли мои батыры под натиском урусутов, гордых своей победой над Мамаем?"
* * *
Утро нового дня Тохтамыш встретил с дерзновенной решимостью в сердце сломить сопротивление урусов и взять Москву. Он не стал завтракать, лишь умылся, свершил короткую молитву и сразу потребовал доспехи.
В очаге стреляли искрами осиновые дрова. Пахло кислым дымом.
За войлочными стенками шатра гудел просыпающийся ордынский стан. Где-то звонко пропел петух. Было слышно, как мулла созывает воинов-мусульман на молебен. Степняки-язычники колотили в бубны, выкрикивали заклинания гортанными голосами, призывая небесного бога Тэнгри даровать им победу в сегодняшней битве.
Ловкие руки слуг помогали Тохтамышу облачаться в панцирь, подаренный ему Тимуром Хромцом. Основу этого панциря составляла толстая кожа буйвола, на которой были закреплены внахлест, как рыбья чешуя, блестящие овальные пластинки из хорасанской стали. Стрелы из луков не могут пробить этот панцирь, Тохтамыш испытал это на себе. Но выдержит ли этот хорасанский доспех удар арбалетной стрелы?
Эта мысль сильно беспокоила Тохтамыша, который собирался, если понадобится, личным примером увлечь своих батыров на штурм московских стен.
Выйдя из шатра, Тохтамыш вдохнул полной грудью прохладный бодрящий воздух. Слуги следовали за ним, неся в руках его шлем и щит. Сжимая пальцами рукоять пристегнутой к поясу сабли, Тохтамыш направился к вершине холма, с которого открывался вид на Москву. Его желтые короткие сапоги сминали тяжелые травы, усыпанные блестящими гроздьями холодной росы.
В низине по берегам Москвы-реки висел густой туман, из которого проступали кудрявые березы и густые заросли ив. Белокаменная крепость, возвышаясь на взгорье, будто парила над туманной завесой. Глубокий покой и тишина были разлиты по всей округе. Словно природа перестала дышать. На небе полыхала заря, пурпурная и грозная, предвещавшая ветер и непогоду.
"Только ли непогоду? – подумал Тохтамыш. – Может, этот багровый рассвет предвещает мне взятие Москвы?"
Уединение Тохтамыша нарушил эмир Едигей.
– Повелитель, войско готово выступить из стана, – сказал он, отвесив неглубокий поклон. – Прикажешь выступать?
Тохтамыш сделал молчаливый жест рукой, означавший: "Вперед! На врага!"
Ордынское войско, разбившись по племенам, длинной колонной двинулось к Москве, до которой было не более двух верст от шатров и повозок татарского стана.
Тохтамыш верхом на коне сопровождал свои пешие отряды. Рядом с ним, чуть приотстав, ехали на разномастных лошадях его телохранители, советники и полководцы. Эмир Едигей неизменно находился ближе всех к Тохтамышу.
Вглядываясь в лица своих воинов, длинной чередой идущих по сырому от росы лугу, Тохтамыш вдруг обратился к Едигею:
– Как думаешь, Едигей, много ли отважных героев в моем воинстве?
– Есть честолюбцы, есть глупцы, а героев нет, повелитель, – без колебаний ответил Едигей. – Людское стадо ничем не отличается от диких зверей. Подгоняемые страхом, алчностью или местью, люди идут на войну, в душе трясясь от страха перед возможной гибелью. Если одно людское стадо одерживает победу над другим стадом двуногих тварей, это отнюдь не означает, что в этом есть заслуга каких-то героев. Битвы выигрывают вожаки, повелевающие стадами глупцов.
Тохтамыш бросил на Едигея внимательный взгляд, невольно поразившись цинизму его заявления.
– Хотя есть на свете люди, имеющие в душе неистребимую потребность убивать, – увлеченно продолжил Едигей. – Эти люди стоят на высшей ступени человеческого сознания. Они готовы рисковать жизнью без принуждения.
Тохтамыш спрятал усмешку в своих усах. Среди его военачальников лишь Едигей находит какое-то особенное удовольствие в убийствах и жестокостях. Похоже, Едигей в душе даже гордится этим!
Суровая безжалостная действительность развеяла в прах надежды Тохтамыша, и в этот день узревшего бесплодные попытки ордынцев взойти на белокаменные стены Москвы. Где-то там, внутри этих стен, чадят черным дымом большие костры, на которых урусы варят в котлах черную смолу, а затем выливают ее на головы татар, карабкающихся по лестницам. Пушки-тюфяки бьют с башен, изрыгая клубы белого дыма. От каменных ядер и крупной дроби татар не спасают ни щиты, ни панцири, ни осадные навесы. Раз за разом всякий новый приступ завершался для воинов Тохтамыша позорным бегством. Берег Москвы-реки и пространство перед восточной крепостной стеной были завалены телами убитых татар. Над этим побоищем висел тяжелый запах горячей смолы, дыма и горелого человеческого мяса.
Тохтамыш бледнел от бессильной ярости, видя бесславную гибель своих батыров, храбрость которых не приносила никаких плодов. Каменные стены Москвы стояли подобно неприступной скале. Тохтамыш кричал на военачальников, требовал от них несгибаемого упорства, каких-то необычных действий, способных разрушить стойкую оборону московлян. Но все было тщетно. Наступательный порыв ордынского войска иссяк уже к середине дня.
Тохтамыш вознамерился было сам повести своих телохранителей на приступ. Однако эмиры и беки, окружив его, решительно воспротивились этому. Военачальники не забыли, как от случайной арбалетной стрелы погиб Ак-Ходжа. И если такая же смерть настигнет Тохтамыша, тогда ордынское войско просто рассыплется на глазах.
"Повелитель, скоро сюда вернутся тумены Алибека и Солтанбека из набега по дальним владениям Дамир-мола, – сказал Едигей. – Наше войско станет сильнее, и тогда Москва будет взята на щит!"
Удрученный очередной неудачей, Тохтамыш отвел свои поредевшие отряды обратно в лагерь.
Глава 14. Далекое зарево
Моросил дождь. Небо заволокли мрачные темные тучи. Деревья под порывами ветра роняли на землю первые желтые листья.
По Москве пронесся слух о прибытии татарских послов. Это известие катилось от дома к дому, от подворья к подворью, из улицы в улицу… В Успенском соборе архимандрит Африкан служил благодарственный молебен, поминая русских ратников, павших на крепостных стенах за последние два дня, отражая натиск ордынцев. Однако торжественная служба разом прекратилась, поскольку пронесся чей-то крик: "Послы Тохтамыша в городе! Хан мир предлагает!" Прихожане толпой повалили из храма. Певчие на клиросе, хором затянувшие псалом, сбились и замолкли. Дьяконы в растерянности взирали на седобородого архимандрита в длинной ризе из золотого бархата, который бессильным жестом опустил руки, сжимавшие большой позолоченный крест.
Невзирая на дождь, народ валом валил к Фроловским воротам, через которые ордынские послы должны были въехать в Москву.
В воротной арке стояли московские бояре и воеводы. Высокие створы ворот были приоткрыты. Сюда же пришел князь Остей со своей свитой. Дружинники со щитами и копьями в руках сдерживали огромную толпу горожан, образовав живой заслон перед Фроловской воротной башней.
"Где же послы Тохтамыша? – прокатывался громкий шепот по толпе. – Где же нехристи?.." Людей распирало нетерпение и любопытство. Хоть московлянам и удалось отбить все приступы татар, но меткими вражескими стрелами было убито и ранено немало защитников города. Пороха для пушек почти не осталось, на исходе была и смола. Вестей о приближении рати Дмитрия Донского не было никаких. Поэтому посадский люд неимоверно обрадовался, узнав, что Тохтамыш предлагает московлянам переговоры о мире. Всем казалось, что это есть самый лучший исход противостояния с ордынцами.
Наконец прибыли посланцы Тохтамыша. К удивлению московлян, ими оказались нижегородские князья, братья Симеон и Василий Кирдяпа. Оба являлись сыновьями суздальского князя Дмитрия Константиновича, тестя Дмитрия Донского.
Переговоры проходили в проездном створе Фроловских ворот. Князь Остей не позволил послам Тохтамыша въехать в город.
Послы слезли с коней, настороженно вглядываясь в лица стоявших перед ними людей в длинных парчовых охабнях и собольих шапках.
– Ну, с чем приехали, родимые? – обратился к послам Остей. – Выкладывайте!
– Здрав будь, Остей Валимунтович, – с легким поклоном заговорил Василий Кирдяпа. У него были хитрые, колючие глаза, нос с горбинкой, жидкие усы и борода. – Рад встрече с тобой!
– И вам поклон от нас, бояре, – сказал Симеон, обращаясь к свите за спиной Остея. С толстых губ Симеона не сходила приветливая улыбка.
Никто из московских бояр не ответил на приветствие Симеона.
– Давайте ближе к делу, любезные, – холодно обронил воевода Копыл.
Симеон переглянулся с братом, мол, ты старше меня по возрасту, тебе и речь вести.
Василий Кирдяпа шагнул вперед и слегка прокашлялся, стараясь скрыть волнение.
– Хан Тохтамыш не хочет воевать с московлянами, – промолвил он, не зная, куда деть свои руки. – Тохтамыш пришел сюда, чтобы сразиться с Дмитрием Донским, который дань ему не платит. Тохтамыш восхищен мужеством московлян, кои, будучи брошенными своим князем на произвол судьбы, все же не сложили оружие. Тохтамыш намерен вернуться обратно на Волгу, но перед уходом он хочет осмотреть град Москву. Если московляне впустят Тохтамыша с небольшой свитой к себе в город, то хан дарует им мир… – Василий Кирдяпа помолчал и торопливо добавил: – Тохтамыш ничего не просит у московлян, ни откупа, ни дани… Пусть московляне встретят его с честью, только и всего.
– Только и всего, бояре! – с улыбкой воскликнул Симеон. – Что скажете?
– Поверила кобыла волку, так осталась без жеребят, – проворчал воевода Копыл, с неприязнью взирая на Симеона и Василия Кирдяпу.
Бояре московские пребывали в легком замешательстве. По их лицам было видно, что они согласны заключить мир с Тохтамышем. Однако желание Тохтамыша въехать в Москву с небольшой свитой порождало в них недобрые опасения.
– И велика ли будет свита Тохтамыша, коль мы впустим его в город? – поинтересовался боярин Кудеван.
– Сотня всадников, не больше, – ответил Василий Кирдяпа.
– Други мои, рассудите сами, Тохтамышу нужно соблюсти свое лицо, – многозначительно вставил Симеон. – Как-никак он же великий хан! А посему его должны сопровождать человек сто, не меньше.
– Что ж, нам сие понятно, – проговорил боярин Корней Лыко, почесав у себя за ухом. – Сотня конников вполне пристойная свита для хана. Пожалуй, при таком раскладе мы можем впустить Тохтамыша в Москву. Что скажешь, княже?
Бояре и воеводы посмотрели на Остея Валимунтовича, который хранил загадочное молчание.
– Не верю я ни этим ханским лизоблюдам, ни Тохтамышу, – резко бросил Остей. – Коль Тохтамыш желает заключить с нами мир, пусть поворачивает своих коней на юг в степи. Зачем ему в Москву входить? Не за тем ли, чтоб увидеть, много ли здесь ратных людей?
– Верные слова! – поддержал Остея воевода Копыл. – Ордынцам верить нельзя, у них язык раздвоенный, как у змеи. Речи их лживые! Гнать надо этих послов в шею! Оба они сукины сыны и Иудины внуки!
– Придержи-ка язык, удалец! – рассердился Василий Кирдяпа. – Мы прибыли в стан Тохтамыша, дабы избавить Нижний Новгород от татарского нашествия. Не нужно нас в Иудином грехе обвинять! Коль рассуждать о предательстве, то прежде всего надо вспомнить Дмитрия Донского, который улизнул из Москвы, не пожелав сражаться с Тохтамышем.
– Вот именно, – поддакнул Симеон. – Похоже, Дмитрию Ивановичу своя рубаха ближе к телу, а до вас, горемычных, ему и дела нету.
– Дмитрий Иванович ушел из Москвы, чтобы собрать рать против Тохтамыша, – сказал Остей, сурово сдвинув брови. – Скоро он подступит к Москве во главе общерусского воинства. Тогда Тохтамышу не поздоровится!
– Не собрать Дмитрию Ивановичу большую рать, – вновь заговорил Василий Кирдяпа, – на этот раз князья не пойдут за ним. Вы думаете, что токмо мы двое приехали на поклон к Тохтамышу; как бы не так! Муромский и рязанский князья также изъявили свою покорность Тохтамышу. Тверской князь Михаил Александрович тоже известил Тохтамыша о своей готовности платить ему дань. Суздальские полки не станут воевать с Тохтамышем, ибо наш отец Дмитрий Константинович не собирается жертвовать своим уделом в угоду Дмитрию Донскому.
– Может, Дмитрий Иванович уже разбит татарами, не доходя до Москвы, – промолвил Симеон. – Да будет вам известно, други мои, что отряды Тохтамыша захватили Звенигород, Дмитров, Переславль-Залесский… Не сегодня-завтра татары возьмут Владимир! На что вы надеетесь, бояре? На какую подмогу?
– У Дмитрия Донского земля горит под ногами, а вы тут тешите себя пустыми надеждами, что князь ваш вот-вот появится под Москвой во главе сильной рати! – презрительно рассмеялся Василий Кирдяпа, размахивая руками прямо перед носом притихших московских бояр. – Одумайтесь, братья! Послушайте нашего совета, примите с честью Тохтамыша у себя во граде, этим вы избавите свои семьи от татарской напасти.
– Имейте в виду, бояре, коль осерчает Тохтамыш, то он простоит со своим войском здесь до первого снега и возьмет Москву измором, – вторил брату Симеон. – Не упускайте же возможность замириться с Тохтамышем. Иль мало вы хлебнули тягот войны? Иль по душе вам терпеть скученность и голод в осажденном граде?..
Воевода Копыл стоял на том, что верить Тохтамышу нельзя, а его послов нужно гнать в шею. Однако московские бояре были настроены на то, чтобы принять мир от Тохтамыша на его условиях. Обступив Остея, бояре теребили его за рукава объярового кафтана, требуя от него прислушаться к совету нижегородских князей.
– Когда еще придет к нам на выручку Дмитрий Донской с полками, – молвил боярин Корней Лыко. – И придет ли он вообще?