Все замолчали. Блондин притянул верхнюю губу к носу:
- Может быть, нас сняли с направления главного удара? Вчера канонада была у нас на правом фланге. Может быть, там что-то не получилось? Или что-то не так?
- Или? - Эрнст с сомнением покачал головой. - Н-да, Цыпленок. Канонада была далеко позади нас. Ночью было тихо. Зато теперь канонада слева от нас! Да, Цыпленок, решение не найдено! Кроме того, Дори едет очень быстро. Вся дивизия давит на полную железку! У меня есть один ответ.
- Какой?
- Что-то случилось на востоке, и это важнее, чем Обоянь!
- Ты думаешь?
- Думаю, Цыпленок. Я думаю, что на востоке что-то есть. Что-то настолько опасное для нашего фланга, что Обоянь нам пришлось бросить. Я думаю, русские резервы! Резервы, более многочисленные и сильные, чем вчера. Поэтому мы на них и повернули. Да. Вот что, наверное, должно быть. Мы сначала должны расправиться с новыми иванами, иначе они сделают из нас свинью.
- Это звучит не очень-то оптимистично, Эрнст.
- Да, - кивнул он, - у нас большие потери. Первый день нам дорого обошелся. У нас еще ничего, а от 1-й роты осталось не больше взвода, и в 3-й дела обстоят не лучше. - И он заговорил очень серьезно и с правильным произношением:
- На основе моего опыта дело выглядит так: мы понесли большие потери и через пару дней опять у нас будут большие потери. А иван? У него в распоряжении - резервы. Такие, о которых мы можем только мечтать. Половина немецкой дивизии против трех свежих русских дивизий. Вот как выглядит дело! - Он достал пачку и дал из нее по сигарете Дори и Блондину. Прикуривая, он еще проворчал:
- Закурим по одной, пока для этого еще хватает времени.
Темп марша был необычайно высоким. Все выглядело так, как будто надо было выиграть гонки. Солдаты подозревали, что наступает решающий момент. У них был на это нюх. Насколько решающим будет этот момент, было известно немногим. У немцев это знал генерал-полковник Герман Гот. У русских - генерал П. А. Ротмистров, командующий выдвигающейся 5-й гвардейской танковой армией.
Они ехали и думали каждый о своем. Дори смотрел на дорогу. Эрнст грыз ноготь. Блондин притянул к носу верхнюю губу. Они не знали, где проходит финишная линия этих гонок. И если бы им сказали, что она где-то в районе Прохоровки, вряд ли кто-нибудь из них придал этому значение. Это название поначалу им ничего не говорило. Пока ничего!
А если бы кто-то ответил на вопрос "Когда?": "Приблизительно через сорок восемь часов", то они кивнули бы головами и проворчали: "Да, времени еще много, кто знает, что до этого еще может случиться". То, чем Прохоровка станет для них через сорок восемь часов, у них пока не было никакого представления. Пока никакого!
День девятый
10 июля 1943 года
Они ехали настолько быстро, насколько позволяли машины. И было так, как будто в день накануне битвы под Курском: гигантский сжатый танковый кулак словно клином рассекал пространство в восточном направлении. Блондин с удивлением отметил, что отвратительного чувства в желудке не возникло. Наоборот, он почти ничего не чувствовал. Получила ли удар его тонкая стенка живота? Была ли виновата трезвая и типичная для Эрнста оценка настоящей и будущей обстановки в том, что он спокойный и почти расслабленный сидел в машине на заднем сиденье, или безразличие, тупое восприятие неизбежных фактов, наплевательское чувство было сильнее тянущего ощущения в желудке? С одной стороны, ему было все равно, кто и что едет им навстречу. С другой стороны, оставалось любопытство, желание узнать, с кем предстоит встретиться на этот раз. От этого ничего не менялось, но было бы все же лучше, если знать, что там, с востока, катится навстречу ударному клину войск СС. При некоторых логических действиях и с помощью верхней губы и носа, конечно же, это можно прояснить. Почему Эрнст всегда попадает в самую точку? Когда он в ходе своих размышлений пришел к приемлемому, как ему кажется, результату, то решил проверить его на деле:
- Эрнст, кто, по-твоему, едет нам навстречу? Я имею в виду, с кем мы должны будем драться и сколько их будет? Какое соотношение, какие силы стоят против нас?
- Думаю, Цыпленок, сейчас будет все не так, как в прежней великой стратегии. Как ты думаешь, Дори?
- Иван, - улыбнулся Дори и щелкнул пальцами. - Есть у тебя еще сигарета, Эрнст?
- Садитесь, Дори, - улыбнулся Эрнст, - вы получаете единицу. Следующий вопрос: что за иван? Какой род войск? Какие дивизии?
Дори повесил сигарету в уголке рта и ответил:
- Значит, я сейчас играю роль генштабиста? Сначала мы опрокинули гвардейских стрелков. Потом иван нанес отвлекающие удары 1-й гвардейской танковой армией. Последними он угробил механизированные полки. Пушечное мясо! Их сожгли, чтобы выиграть время. Время… - Он задумался, стряхнул пепел и поднял руку с вытянутым вверх указательным пальцем: - Время для стоящей дальше на востоке армии. Теперь понятно?
- Понятно, - буркнул Эрнст, а Блондин кивнул.
- Так как Иван знает, что мы на полном газу рвемся вперед, то он не станет против нас бросать пехотинцев или степных наездников с плетками. Остались только танковые дивизии. Ясно? Твой третий вопрос, Цыпленок, о силах и численности! На него ответить проще всего. Если мы бьем тремя дивизиями, то у ивана - минимум шесть. Это нормально, или, как говорит Эрнст, этому учит опыт. Вывод: противник, с которым мы будем иметь дело в районе "Н" во время "Ч", будет танковой армией, по-видимому, гвардейской! Всё!
Эрнст рассмеялся:
- Вот это класс! Дори, великолепно! И тебя до сих пор не отправили в Брауншвейг, в юнкерскую школу?!
Дори надулся, выпрямился, сидя за рулем, и гордо выпятил грудь. Он неряшливо стряхнул пепел, и ветер отнес его на куртку Блондина.
- Эй, Дори, поосторожней, прожжешь мне куртку!
- Все лучше, чем задницу! - рассмеялся он в ответ. - Еще есть вопросы, Цыпленок?
- Да. Еще один. Теперь, господа обер-стратеги, вы должны мне сказать, когда это начнется.
Эрнст махнул рукой, а Дори только посмеялся:
- Чем быстрее мы едем, тем раньше ты получишь ответ.
"Брюки тоже делают уже ненадолго. Дыра на колене обеспечивает вентиляцию, так же как и разошедшийся шов сбоку. В левом кармане дыра. Хорошо еще, что у меня нет денег. При военном окладе - тоже неудивительно, так как это просто ничто, если подумать, что за них приходится делать. Дурацкое слово - военный оклад. Плата за военную службу. Кто присягал прусскому знамени, кроме личных вещей, больше ничего не имел. Этому мы еще в пимпфах научились. И с тех пор до сегодняшнего дня ничего не изменилось! Ремни снаряжения еще в порядке. Сухарная сумка мешает и давит, когда сидишь. Краюха хлеба, кусок сухой колбасы. Две пачки "Юно". Пачка "Шокаколы". Столовый прибор, маленькие ножницы, немного погнутая металлическая расческа - вот, пожалуй, и все. Фляга самый нужный, а штык самый бесполезный предмет. Лопатка - вещь хорошая, впрочем, если только она не складная. Складная - это просто игрушка для ящика с песком. Самая ненужная вещь - это противогаз в футляре. Его используют обычно как Эрнст - в качестве контейнера для хранения жратвы. Плащ-палатка и котелок, притороченные ремнями к штурмовому снаряжению, так же нужны, как и большие карманы, но зачем нужно штурмовое снаряжение? Идти в атаку лучше безо всякого снаряжения, а для штурма полевой кухни вполне достаточно котелка. Плащ-палатка - для палатки, но кто их сейчас ставит? "В поле лагерем палатки…" - эти времена прошли. Когда идет дождь, тогда нужен брезент, особенно весной и осенью, когда вода течет из сапог. А сейчас, в июле, когда жарко и сухо… - он посмотрел на солнце, - нет, дождя не видно".
- Что-нибудь случилось, Цыпленок?
- Нет, дождя не видно.
Непонимающее лицо Эрнста, озабоченный взгляд Дори - это длилось немного, пока они опять не приняли свое обычное выражение.
- Ты слышал, Дори?
- Ущипни меня, Эрнст, чтобы я проснулся, потому что об этом можно только мечтать. Ты что, сдурел? Не так сильно!
Эрнст разочарованно покачал головой, потянул воздух и при этом простонал:
- Дождем и не пахнет, Дори, тебе показалось. У нас война, и едем мы на огромную бойню. А наш отличный солдат не может сказать ничего другого, кроме "дождя не видно"!
Блондин хотел что-то сказать, объяснить, начал было…
- Спокойно, Цыпленок, молчи. Главное - не волнуйся. И это пройдет, это только моментальный приступ душевного смятения.
- Может, отвезем его в госпиталь, Эрнст?
- Ты не прав. Провести остатки своей молодой, полной надежд жизни в сумасшедшем доме? Это хуже, чем в "ЛАГе".
- Но Хансу надо доложить.
Эрнст кивнул, лицо его было совершенно серьезно:
- Но в смягченной форме, Дори, иначе мы потеряем веру в подрастающее поколение.
- Веру в Германию, Эрнст!
- В Великую Германию!
"Бессмысленно, - Блондин упал на свое сиденье, - бессмысленно что-нибудь говорить. Бессмысленно что-то объяснять этим идиотам. Один раз подумать вслух, и начинается! Они бы подтрунивали надо мной, даже если бы я был генералом или дедушкой. Они просто рады и счастливы, когда кого-нибудь подкалывают. Самый молодой - он же самый глупый. Для старых мешков всегда должен быть кто-то, на кого бы они выпускали накопившийся пар. Единственная правильная реакция - это молчание. Не возражать, не ругаться и не злиться. Это все только ухудшит дело. Этого они только и ждут. Если не поддерживать их глупости, то у них к ним пропадает интерес и они сами перестают ими заниматься. Просто сделать так, как будто ничего не случилось. Смеяться, ничего не говорить и дурачиться вместе с ними". Блондин снова осмотрел дырку и разошедшийся шов на брюках, уселся глубже на сиденье. Задул легкий ветерок. Шлейф пыли от колонны отнесло в сторону от дороги. Как в поезде: все переходят на ту сторону, куда не отлетает дым локомотива, чтобы можно было посмотреть ландшафт. Можно съесть кусочек шоколада, позволить себе сигаретку и просто осматривать окрестности.
Он достал жестяную баночку "Шокаколы" из сухарной сумки, почти торжественно открыл ее, отломил большой кусок шоколада, прижал бумагу и снова закрыл баночку. Он с наслаждением откусил кусочек, выпрямился, сел так, что можно было положить голову на спинку сиденья, чтобы медленно, полужуя, полурассасывая, плавить шоколад во рту. Когда он был готов и приобрел сливочный вкус, лучший в послевкусии, довольный, он подумал: "Съесть все или часть оставить? У меня три пачки. Три полные пачки! Это такое количество, которого у меня никогда за всю мою службу не было! Раз в жизни взять и вычистить всю банку и раз в жизни насытиться! Сейчас я это могу сделать. А что будет завтра - черт его знает, и, кроме того, у меня будут еще две!" Пока он с наслаждением съедал кусочек за кусочком, он смотрел через запыленное стекло на окружающую местность, на июльское солнце, не обращая внимания на слова своих попутчиков. "Все равно - такое отношение единственное, которое помогает, единственно верное в мире, в этом мире. Все отбросить от себя - это тоже искусство. Пачки "Шокаколы" и двух хороших друзей достаточно, чтобы быть счастливым. Как мало все же надо человеку для счастья. Или это много? - Он выбросил куда-то пустую баночку. - Мало? Нет, два друга - это много, даже очень много!"
Вечером выдавали боеприпасы и устроили прием пищи. Паек сигарет был как в постную среду. Люди ругались. Командир взвода вызвал командира отделения. Когда Длинный Ханс вернулся, Эрнст проворчал:
- У него такие короткие шаги, как будто он боится что-то сказать.
Длинный прислонился к вездеходу и позвал солдат своего отделения:
- Сегодня ночью, самое позднее - ранним утром мы доедем до района Прохоровки. Там будем ждать контрудара русской 5-й гвардейской танковой армии. Она должна была ударить нам во фланг. Поэтому мы и повернули. Если с ней разберемся - ивану больше нечем будет крыть!
Солдаты молчали, только Эрнст пробубнил:
- Разве мы уже как-то раз это не слышали?
Ханс проигнорировал реплику и продолжал:
- Далеко правее нас пробиваются три сотни танков из Сухопутных войск. Если они своевременно придут к Прохоровке, то иван окажется в клещах. Еще вопросы?
Пауль, словно в школе, поднял руку:
- А если они своевременно не придут?
- Тогда придется все сделать самим!
- А мы, естественно, сильнее, или…?
- Не заблуждайся, Эрнст. С танками из Сухопутных войск наши силы будут приблизительно равны.
- Будут! Приблизительно! А черт, лизни меня в…!
- А если это будет тот тип новых "Пантер", то мы дождемся их к Рождеству!
- Заткнись, Камбала! Мы вообще с танками никак не завязаны. Мы обращаем внимание только на пехоту, ясно?! Хватит дебатировать! Два часа поспать, потом всем по машинам. Разойдись!
Они побрели к своим автомобилям. Эрнст засунул обе руки глубоко в карманы и даже забыл про курение.
- Я бы лучше останавливал машины, а не танки.
Дори улыбнулся:
- Камбала прав. Если это будет триста "Пантер", то нам повезет, если приедет хотя бы половина.
- И с ними у нас будут почти равные силы, - добавил Блондин и надул губы.
- Почти, Цыпленок. Ты умеешь считать? У нас, может быть, четыреста. Приедут триста армейских, будет семьсот. В соответствии с этим у ивана - более тысячи, правильно?
- И артиллеристы на таком узком участке фронта будут палить друг в друга! Эх, мальчик, мальчик, вот щепки полетят!
- Щепки, Дори? Будет свалка металлолома!
- А мы будем посреди нее?
- Вот именно. Надо будет только и следить, чтобы нас не раздавило железяками.
Дори забрался в машину и лег на переднее сиденье. Эрнст толкнул Блондина и пробурчал:
- Кто первый лег, тот и спит лучше всех.
- А мы?
- Будем спать стоя, так быстрее восстановим силы!
Два часа спустя они поменялись ролями. Эрнст и Блондин спали на своих сиденьях, Дори вел машину и насвистывал их берлинскую прощальную песенку: "Я знаю, чудо случится…"
День десятый
11 июля 1943 года
Звезды стояли высоко. Солдаты перепроверяли оружие и боеприпасы. А потом они отправились в ночь. Уже не было так удушливо жарко, как в последние дни. Легкий ветерок обдувал лица и освежал воздух. Гул танков сгустился до монотонного грохота.
Ландшафт совсем не был идеальным для действий танков. Холмы, крутые овраги, складки, лесочки, непросматриваемый и изменчивый. На рассвете они начали окапываться. Эрнст, как всегда, чертыхался при этой работе, воткнул лопату в землю и проворчал:
- Все! С меня хватит!
Вдруг раздались выстрелы танковых пушек: громкие и резкие - немецкие и глухие раскатистые - русские. Гренадерам эти звуки были знакомы, и они разбирались в пушках. Русская самоходная артиллерия, "толстые чемоданы" калибра 122 и 152 мм.
Вдруг Эрнст заработал лопатой как аккордный рабочий, внутренне сдерживался, громко ругался, поглядывая на вздрагивающие ряды деревьев и на слегка полого понижающуюся равнину, и крича махал Блондину:
- Цыпленок! Вон та-а-а-ам!
Мимо пробежал Ханс, показал автоматом на отрытый Эрнстом новый окоп и позвал из лесочка Куно и Камбалу. Слева от них, на холмике, махал рукой их командир взвода. Ханс уже оказался рядом с ним и показал своим людям знак рукой, медленно опуская ее вниз, как бы прижимая к земле: "Ждите! Еще не началось!"
Они закапывались, как кроты!
Куно и Камбала, Фляжка и Пимпф сложили ящики с пулеметными лентами за двумя валами земли, за которыми Пауль и Петер заняли огневые позиции. Йонг и Парни-Парни отрывали следующий окоп для запасной позиции. Получилось, времени хватило. Они смогли оборудовать свои окопы так, как будто они были на войсковом полигоне в Деберице, а не на холмах у Прохоровки.
Они ждали.
Их кулаки сжимали рукоятки. Пальцы лежали на спусковых крючках. Глаза всматривались в поле.
Блондин бросил взгляд на соседний окоп, где залег Эрнст. Едва заметные, серые облачка дыма - больше ничего не было видно. "Сидит парень в окопе и смолит, а у нас от напряженного высматривания глаза почти вылезают из орбит", - но у Блондина больше не было времени удивляться спокойствию своего друга, потому что первые снаряды разорвались за их позицией в маленьком лесочке. Поэтому Эрнст перестал окапываться и пробрался дальше вперед. "Поэтому Ханс позвал остальных, чтобы занять новую, лучшую позицию! Надо иметь чутье - и это все. Потом можно улыбаться или выкурить сигарету, пока русская артиллерия обстреливает высоту и лесок, предполагая, что мы сидим там, потому что там лучше сектор обстрела. Неудача для ивана - счастье для нас".
Русские наносили главный удар левее. Моторы ревели, гусеницы лязгали, деревья трещали, разлетаясь в щепы. Через лесочек продирались "Тигры"! Блондин видел, как валились мелкие деревца. Показались стальные колоссы, поломали стволы деревьев в дрова и пошли в атаку!
Загремели пушки.
Фонтаны пыли от разрывов тяжелых снарядов взлетели между танками. "Будем надеяться, что они не раскатают нас в лепешки, - Блондин смотрел пока что только на немецкие танки, - как можно обмануться, кажется, что гусеницы лязгают у тебя прямо под носом. А они катятся в десятках метров мимо. "Тигры" по очереди останавливаются и стреляют, едут, останавливаются и стреляют, потом снова едут дальше".
Когда он повернулся и посмотрел вперед, то от удивления забыл о том, что надо стрелять. Русских немецкие танки вряд ли могли вообще видеть. Холмы, возвышенности, низины, словно плоские миски, овражки и мелколесье их почти скрывали. Они подходили мелкими группами и тащили за собой противотанковые ружья. Они видели только немецкие танки, но не гренадеров, когда по ним ударили пулеметы. Действие первых очередей было подавляющим. Блондин видел, как русские разбегаются и падают. Видел, как их отметало от противотанковых ружей, как некоторые пытались бежать назад, как они искали укрытие, как они ползли или хотели ползти.
Вдруг воздух рассекло словно плетью. Блондин втянул голову, открыл рот, при взрыве крепко зажмурил глаза. "Проклятие!" - он бросил свою винтовку на бруствер и увидел завесу пыли. "Ничего не видно! Только пыль и дым! Да вон они. Черт возьми, как близко!" Он нажал на спуск и с облегчением услышал звуки выстрелов и почувствовал успокаивающие толчки отдачи приклада. "Медленно, - успокаивал он себя, - медленно, зато наверняка. Экономь патроны. Стреляй только тогда, когда можешь попасть. И нечего пробивать дырки в воздухе только для того, чтобы отделаться от собственного страха".