Повторюсь: тут странная война. По большому счету, по-настоящему боевыми частями и подразделениями можно считать только элитные формирования, вроде "Ласте" ("Ласточки") или "Црни лобудови" ("Черные лебеди") у мусульман или "Серебряные волки" у сербов. Ну и мы, добровольцы здесь и наемники там, естественно. Скажу без излишнего хвастовства и с искренним уважением к противнику: там, где лоб в лоб сходились пришлые (за деньги или из принципа) вояки, именно там чаще всего и происходили самые ожесточенные бои. Я ошибаюсь? Быть может. Но только такое убеждение со мной разделяют многие наши добровольцы…
- Констин Всилич, - сквозь натужный рев двигателя прокричал Ленька.
- Что? - очнулся я от размышлений.
Вокруг природа - заглядение. Изумительные горы, покрытые чудным лесом, чистые горные ручьи… Не случайно же здесь вокруг расположены прекрасные курорты - Дарувар у подножия горы Папук, Липик у реки Пакра, Баня-Вручица недалеко от горы Добой… Раньше сюда люди со всего света приезжали отдыхать. А теперь…
Теперь тут люди друг друга убивают. Что же это за животное такое, человек, которое свою историю числит только по датам войн и битв?
- О чем думаем?
Тебе этого не понять, парень. Во всяком случае пока. Со временем, когда твоя жизнь за экватор перевалит, когда цену любви и предательства познаешь, детей нарожаешь - вот тогда… Да и то кто его знает, может, и тогда не поймешь мои нынешние мысли.
Потому я говорю совсем иное:
- Ленька, а ты знаешь кого-нибудь из наших, которые тут погибли?
Кочерга с сомнением пожимает плечами:
- Не знаю. Может, кого и знал… Наших тут не так уж много, да все в разных местах служат… Может, из тех, кого встречал, уже и нету.
Может, и нету… Случись что-то с любым из нас, через полгода и про нас будут говорить так же - не знаю, мол, может, когда и встречал…
К слову, а сколько тут нас и в самом деле? Право же, было бы любопытно узнать. Хорваты объявили, что русских добровольцев в Сербской Краине полторы тысячи человек. Мусульмане числят до 5 тысяч. Но я думаю, что эти данные значительно завышены - за все годы войны вряд ли через эту землю прошло больше, чем 500–600 добровольцев из республик СНГ. Может, до тысячи, да и то вряд ли. При этом не секрет, что моджахедов и наемников на стороне мусульман воюет в несколько раз больше.
Вообще, состав приехавших сюда искателей приключений, как с одной стороны, так и с другой, довольно разнообразен. Скажем, болгары есть и с одной стороны, и с другой. Да и не только болгары - тут всякой твари по паре. Причем, по паре по разные стороны линии фронта.
Наверное, не то что докторскую степень - нобелевскую премию можно заполучить, если кому-то удастся объяснять этот феномен: почему люди едут хрен знает куда защищать невесть какие идеалы неведомо во имя кого. У каждого своя судьба, у каждого свои взгляды, у каждого интересы или побудительные стимулы…
Только додумать эту мысль я не успеваю. Машина вильнула в сторону, объезжая рытвину, съехала с наезженной колеи. Мы с Ленькой переглянулись. Поняли друг друга.
Тут война в значительной степени минная. Так что передвигаться на колесах куда надежнее по накатанной колее, тропинке и не дай Бог по траве. Там того и гляди могут оказаться мощные противотанковые или противотранспортные мины. Или куда более распространенные "паштеты" или "кукурузы". Так здесь с налетом черного юмора именуют противопехотные мины. "Паштеты" - взрывные устройства фугасного действия, называются так потому, что похожи на консервные баночки, однако не приведи Господь наступить на такую жестянку - в лучшем случае останешься без ноги. Ну а "кукурузы" - мины осколочные, торчащие в траве в ребристой рубашке на проволочке-растяжке, если задеть которую, метров на тридцать во все стороны пройдется чугунным смерчем, сметая все живое.
Сейчас в мире ширится движение за запрещение противопехотных мин. Одним из главных инициаторов движения была скандальная мученица - английская принцесса Диана. Было бы здорово, конечно, если бы такое состоялось. Да только вряд ли реален такой всеобщий запрет. Слишком это эффективное оружие при крайней простоте производства и применения. Только за последнюю четверть века на земле произведено более 225 миллионов наземных мин, в том числе около 190 миллионов противопехотных. Делают их примерно 100 компаний в 55 странах мира. Стоимость производства каждой мины чаще всего просто смехотворная - иной раз до десяти долларов. Так и получилось, что на сегодняшний день в земле закопано до 110 миллионов взрывоопасных предметов.
Жуткая цифирь, право слово!
…Впереди показалась нужная нам поросшая густыми зарослями высотка. За ней начинается каменистое плато, которое и является своеобразным ничейной землей, разделяющей противоборствующие стороны.
- Приехали! - сообщил Ленька.
Будто я сам не вижу! Ну а Кочерга, знающий нечто такое, чего не знал я, довольно демонстрировал свои оставшиеся зубы.
4
Машина, которая привезла нас к положаю, остановилась у самой кромки зарослей кустарника. Я поднялся со своего места, перехватил поудобнее автомат и перемахнул через борт кузова. Приземлился жестко, даже как будто в коленке что-то щелкнуло. С наслаждением, кряхтя, потянулся, разминая застывшие от тряской езды мышцы. Намерился уже направиться к вонзившуюся в кустарник тропинке. Но не успел - водитель в засаленной, потрепанной и выгоревшей пилотке, высунулся в окно.
- Прсвет! - окликнул он меня.
- Что?
- Тебя ждать?
Я обернулся на Леньку, который, не обращая внимания на беседу, неловко, не попадая ногой на выступающую ось высокого заднего колеса, пытался спуститься на землю.
- Так что, нас ждать? - переадресовал вопрос ему.
Тот ступил, наконец, на пыльный щебень дороги и начал отряхивать свое мешковатое, неуклюже топорщащееся на его нескладном теле обмундирование.
- Не знаю, Кстнтин Вслич, - развел он руками. - Это уже не мне решать.
Что за загадки, право слово…
Повернувшись к водителю, я сказал решительно:
- В общем, решаем так. Ты немного погоди, а там уж сам сообразишь. Годится?
- Добре.
Он откинул голову на спинку своего сиденья, поерзал, устраиваясь поудобнее и мгновенно уснул. Уметь спать всегда и везде, при любых обстоятельствах - это, по-моему, неистребимая черта всех профессиональных водителей всех стран. Такое ощущение, что они вечно недосыпают. Или впрок сны накапливают.
Я нетерпеливо повернулся к своему провожатому.
- Так куда идти?
Ленька от нетерпения опять начал приплясывать.
- В бункер.
В бункер, значит в бункер. Закинув автомат за плечо, я повернулся и по проторенной сквозь заросли кустарника тропиночке направился к бункеру. Навстречу попался еще кто-то из наших.
- Здорово, Беспросветный! - поздоровался он, а у самого улыбка до ушей.
Что ж тут случилось-то, что они все скалятся? Что за подвох меня тут поджидает?
У входа в бункер на складной табуретке сидел Семен Шерстяной. Так его прозвали за то, что у него все тело - едва ли не от глаз и практически до самых пяток - покрыто сплошным густым волосяным покровом. Он старший в этой смене. И то, что он, словно рядовой часовой, вот так сидит, задумавшись, у входа с автоматом не то что удивляло - в конце концов, мало ли кто где когда отдыхает - но как-то не слишком вписывается в привычный ход событий.
- Что случилось, Семен?
Тот вздрогнул, услышав обращение к себе.
- А, приехал… А мы тебя уже заждались.
Шерстяной поднялся, протянул мне свою огромную мохнатую лапищу.
- Что тут у вас стряслось?
- А Ленька выдержал, не проговорился?
Не скрою, плечами я пожал, с некоторым усилием сдерживая раздражение.
- Не проговорился, - буркнул в ответ. - Может, хоть ты не будешь говорить загадками?
Он не ответил, кивнул мне на вход в бункер:
- Заходи, сам узнаешь.
Вся эта таинственность мне уже порядком поднадоела. Ничего больше не говоря, я обошел его, спустился по деревянным, провалившимся ступенькам, отогнул край брезента, которым был завешен вход, согнулся и переступил порожек рубленого бункера. Остановился, ожидая пока глаза привыкнуть к полумраку. Постепенно начали проступать предметы обстановки. А когда все проступило…
За столом сидела и молча глядела на меня… Мириам. Я почему-то сразу понял, что это она, хотя в ту ночь, при свете фонарика, как следует разглядеть девушку не сумел.
- Здраво, Прсвет! - тихо сказала она.
Так вот что скрывали от меня ребята! Что и говорить, появление на передовой женщины с ТОЙ стороны - событие и в самом деле неординарное.
- Здравствуй, Мириам, - ошеломленный ее появлением, эхом отозвался я.
Прошел к столу, опустился на лавку против нее. Только теперь разглядел, что на столе перед девушкой стоит тарелка с недоеденным ломтем хлеба, кружка… Наверное, наши ребята ее подкормили.
- Ты откуда здесь появилась?
Она улыбалась. Но улыбалась не очень уверенно, как-то напряженно, опасливо.
- К тебе пришла.
Ко мне… Зачем? Чего она от меня хочет? С какой целью она преодолела такое расстояние, миновала столько опасностей, рискуя налететь на мину, попасться в руки своим или нашим воикам? Любовную версию, естественно, я напрочь сразу отбросил. Но что другое могло ее подвигнуть на совершение подобного вояжа?
Вообще-то я часто молчу. Не потому, что мне нечего сказать - часто просто из-за того, что наши разговоры слишком часто превращаются в бесконечное пустопорожнее сотрясение воздуха.
Теперь же я молчал по причине противоположной: я и в самом деле просто не знал, о чем говорить в такой ситуации. И тогда я поступил так, как обычно поступаю, когда не знаю, как поступить. Я поступил нелогично, пошел по самому простому пути.
Поднялся, буркнул Мириам:
- Я сейчас.
И, понимая, насколько озадачил Мириам своим поступком, вышел из бункера.
Семен Шерстяной, естественно, оказался поблизости, стоял, прислонившись к толстому стволу дерева. По всему было видно, что он сгорает от любопытства, как, очевидно, и весь положай, но считает несолидным это показывать.
- Семен, - окликнул я его.
Тот сделал вид, что только теперь меня заметил и с готовностью подошел.
- Откуда она появилась?
Лицо Шерстяного растянулось в понимающей и в то же время скабрезной ухмылке:
- А то ты сам не знаешь…
Он не договорил свою пошлинку, запнулся, увидев, что я шутить не намерен.
- Я тебя русским языком и по-хорошему прошу, - четко и раздельно повторил я. - Объясни, откуда она появилась на положае.
- Да шут ее знает, - уже по-другому, чуть виновато заговорил Семен. - Как-то проморгали мы ее. Только вдруг смотрим, а она уже тут. Ленька к ней подскакивает, кто ты, мол, такая, на нее наезжает. А она говорит: я, говорит, ищу вашего воика, которого Просвет зовут. Ну, я, понятно, сразу к ней с пристрастием: кто ты, мол, такая и откуда тут взялась. А она мне в ответ: я ни с кем, мол, не стану разговаривать, только с воиком, которого зовут Просвет.
Час от часу не легче! Чего это я ей вдруг так понадобился?
- Ну я подумал, Костя, что это твоя подруга, - закончил Семен.
- Подруга? - удивился я. - Откуда у меня может быть тут подруга?
- Ну мало ли… - неопределенно развел руками Семен. - Например, после поездки в город, в баню… Кто еще тебя может тут знать?
В самом деле, не рассказывать же ему правду о том, кто такая Мириам!
- …Единственное, что я понял, - продолжал между тем доброволец, - так это то, что она мусульманка.
Это плохо, что он это понял. Кто его знает, как отреагирует сербское командование на такой контакт. Правда, может, история не получит огласку…
- С чего ты взял? - прикинулся я непонимающим.
- А у нее на шее висит полумесяц со звездочкой, - охотно пояснил Шерстяной. - Это у нас в России всем по фигу что носить. А тут, сам знаешь, за такой талисманчик можно головы лишиться…
Что верно, то верно.
- Слышь, Костя, а кто она такая? - не выдержал он, поинтересовался. - Где ты ее подцепил, такую красотку?
Не отвечая, я протянул ему руку:
- Ладно, Семен, спасибо… Кстати, а почему ты меня по рации не вызвал?
Шерстяной со значением подмигнул:
- И что я мог бы тебе по рации сказать? Что на положае невесть откуда и как появилась неизвестная женщина, которая тебя разыскивает? Тогда и к тебе и ко мне возникли бы вопросы…
Логично. Я похлопал Семена по плечу, а сам повернулся и снова нырнул в бункер. Мириам сидела на том же месте, даже позу не переменила.
И глядела на меня по-прежнему настороженно. Я тоже уселся на прежнее место.
- Так зачем ты меня разыскивала?
Она ответила не сразу, сделал паузу. По этой паузе я понял, что сейчас узнаю то самое главное, из-за чего девушка решилась преодолеть столько опасностей.
- С тобой хотят поговорить, Прсвет, - наконец ответила она.
Час от часу не легче! Сюда меня приволокли, не говоря, ради чего, мои же товарищи. А теперь я узнаю, что разгадки секрета еще впереди.
- Кто?
И снова пауза.
- Скажи, Прсвет, - заговорила она тихо. - Я тебе могу довериться?
Я не удержался, ухмыльнулся откровенно.
- А у тебя есть основания мне не доверять?
Однако она не стушевалась, не потупилась, как того можно было бы ожидать.
- Да, Прсвет, есть.
- Вот как? - искренне удивился я. - Но ведь я тебя отпустил в прошлый раз…
- Да, меня ты отпустил, - согласилась Мириам. - Но только потому, что я девушка.
- Конечно, - не стал отпираться я. - И что с тех пор изменилось? Ты перестала быть девушкой?
Мириам никак не отреагировала на мою двусмысленную шутку. Она глядела мне прямо в лицо… У нее оказались неожиданно светлые глаза, смотревшиеся несколько непривычно на смуглом лице. Непривычно и - привлекательно.
- Я тебе верю, Прсвет, - сказала она все так же напряженно. - Я тебе хочу верить… Пообещай мне, что то, что я тебе сейчас скажу, не будет мне во вред.
Поистине это был день непрерывной череды загадок.
- Обещаю, - не стал я уточнять формулировку. - Даю тебе слово русского офицера.
Девушка удовлетворенно кивнула.
- Хорошо. С тобой хотят поговорить мои братья.
Я всю жизнь мечтал поговорить с ее братьями!
- Зачем?
Сказав главное, она стала разговаривать свободнее, непринужденнее.
- Они тебе об этом сами скажут.
Похоже, никуда мне не подеваться, придется уважить ее просьбу.
- Когда и как мы с ними встретимся? - обреченно спросил я у нее.
Однако серия ставящих меня в тупик заявлений, отпущенных провидением на этот день, как выяснилось, еще не закончилась.
- Они тебя ждут.
Значит, встреча с ее братьями состоится не в некие неопределенные времена, а прямо сейчас…
- Где?
Мириам вновь запнулась.
- Ты обещал, Прсвет, - напомнила она.
- Раз обещал, значит, сдержу слово, - чуть раздраженно подтвердил я.
- Они тут совсем недалеко.
Так вон чего боялась девушка! Если сербы узнают, что где-то рядом находятся несколько мусликов, тем жить останется только до заката.
Но ведь с другой стороны, если я уйду, никому не сказав куда именно, неизвестно, что будет со мной! Обман неверного, согласно ислама, не только не является грехом, но и превозносится как угодное Аллаху дело. Идти сейчас на рандеву к мусульманам - все равно что в террариуме играть в чехарду с ядовитыми гадами или без наркоза зубы пломбировать крокодилу.
Как-то мне показывали диковинный предмет, взятый в качестве трофея у мусульман. Назывался он "серборез". Состоял из нескольких скрепленных между собой металлических частей. Главное, серповидное, чудовищных размеров, лезвие предназначалось, как мне объяснили, для отрубания голов и вспарывания животов людям. К этому лезвию были намертво приварены два выступа, одни в форме молотка, другой в виде шила… Увидев его, я, признаться, не сразу понял, для чего нужна такая сложная конструкция - мало ли какие приспособления на войне необходимы! Но когда мне объяснили, что это и для чего…
Основное, большое, лезвие, как я уже сказал, предназначалось для отрубания голов и вспарывания животов. Но это еще, как оказалось, не все. Тем, что я принял было за молоток, людям пробивали череп. Ну а "шилом" им выкалывали глаза. Такой вот универсальный инструмент для уничтожения себе подобных…
Тут, в Югославии, не только я, прошедший Афган, где подобная привычка была у всех, тут все, независимо от национальной и религиозной принадлежности, носил в кармане "дежурную" гранату, которая у нас называется "самоликвидатор". Потому что не дай Бог попасть в руки мусульманам…
Когда я был в Афгане, у нас регулярно становились известными истории о том, как обходились моджахеды с нашими ребятами, попадавшими им в плен. Подобных историй происходило немало. При существовании жесткой цензуры печати о них практически ничего не писали, так что передавались они от человека к человеку. Более того, я подозреваю, что их специально делали достоянием гласности, чтобы солдаты и офицеры не сдавались в плен.
Короче говоря, издевались над захваченными там люто. Но даже на фоне многочисленных рассказов, особенно запомнилась мне эта, самая, на мой взгляд, жуткая.
Захваченного в бою офицера посадили в огромный казан, который поставили на костер, следя, чтобы металл нагревался не слишком сильно. Туда же, в казан, бросили двух крыс. Крысы же, надо сказать - животные умные. В ситуации, в которую они попасли, они решили искать место наименее жаркое, другими словами, наиболее влажное… Так и получилось, что они забрались: одна, прошу прощения за такую подробность, в задний проход, вторая в рот орущему от боли мужчине. Ужас, в каком положении был тот мужик.
А теперь мне предложено поучаствовать в эксперименте, ставкой в котором станет моя жизнь. Даже не так, не моя жизнь, а моя смерть. Причем, смерть лютая - человек в руках опытного палача под пытками может жить долго.
Кстати, вопрос философский и психологический. Каждый из нас знает, что умрет. Однако при этом мы живем так, будто рассчитываем на бессмертие.
…Однако, как же мне сейчас поступить?
- И что ты предлагаешь? - спросил я у девушки.
Она с готовностью ответила:
- Мы с тобой сейчас пойдем к моим братьям и ты с ними поговоришь. Вот и все.
Я глядел в непривычно светлые глаза Мириам и пытался ответить себе на вопрос: действительно она так наивна или же только делает вид. Неужели она не понимает, что мне пойти с ней - равносильно тому, чтобы самому с собой в "русскую рулетку" сыграть. Потому что мусульмане - фанатики. Для них отдать жизнь за счастье всех мусульман - значит прямиком отсюда в рай отправиться.
Цитирую Бориса Земцова, о котором уже упоминал: "…Узнал подробности гибели и тяжелого ранения двоих наших… В бою ребята зашли в дом. Перед этим, заглянув в окно, увидели старуху-мусульманку. Когда переступили порог, грянул взрыв. Оба парня выскочили. Один с развороченным животом, второй изрешеченный осколками…"
Ну а теперь, взяв с меня слово, что я не сообщу своим, что тут поблизости скрываются враги, мне предлагают уйти от своих. Ради чего?