Правда, в последнее время отношение к подобным отметинам на теле стало понемногу меняться. Сейчас в "зоне" не так много встречается подлинных "авторитетов", которые обычно умудряются без отсидки выпутаться из самых сложных переплетов. Как правило, они либо откупаются, либо за них сидят другие, "шестерки", которые берут на себя вину своих "хозяев" и получают, именно потому, что "шестерки", срок по минимуму. Но даже если вдруг кто-то из подлинных воротил криминального мира и залетит в "места, не столь отдаленные", серьезные люди, рассчитывающие после освобождения вернуться к бизнесу, они не торопятся оставлять на своей коже отметины своей "ходки". Правда, бывают обозначения, которые наносятся насильно (скажем, за донос или за пассивный гомосексуализм), но обычно татуировка - личное дело каждого зека.
…Так вот, были у нас личности (даже мысленно не хочется называть их людьми) невероятной, патологической жестокости, садистской ненависти ко всему окружению, словно бы желающие отомстить человечеству за то, как у этого человека сложилась его жизнь. Однако немало было и людей попросту случайных, оказавшихся за колючей проволокой по таким пустяковым причинам, что даже не верилось, что у нас такое может быть.
Мне, должен сказать, там повезло. Потому что с моим независимым характером и офицерской биографией я, скорее всего, пришелся бы не ко двору местным "паханам". Однако в лагере оказалось несколько "афганцев", в том числе двое из них имели немалый вес в криминальном мире - между собой они образовали могущественную диаспору. Они-то и пригласили меня к себе в первый же вечер.
Должен сказать, что со временем, когда постепенно вживешься в лагерную систему, когда займешь свое место в "зонной" структуре и иерархии, жизнь там становится довольно сносной. Относительно, конечно - все же понимание, что ты не на свободе, превалирует. И все же, как говорится, человек - это такая скотина, которая ко всему привыкает. Главное - ни с кем не обострить отношения, особенно из сильным мира того… А потому самое тоскливое время - это первое, когда тебя только что привезли, когда ты из глухого, с решетками, но без окон, вагона оказываешься на месте, когда пройдешь все необходимые процедуры и формальности и, наконец, окажешься перед "братвой". Это страшнее любого экзамена. Ни одного знакомого - и в то же время про тебя уже тут кое-что известно: лагерное "радио" работает безукоризненно… Да и тебя худо-бедно уже проинструктировали: кому ты обязан поклониться, кому представиться, с кем поделиться куревом, которое обязан доставить в "зону"… Это очень неприятно. Особенно когда понимаешь, что любая ошибка в поведении, которую ты допустишь в первые часы и даже минуты пребывания здесь, потом может обернуться на долгие годы негативным к тебе отношением.
Однако мне, повторюсь, повезло. Буквально в первый же вечер моего пребывания в лагере ко мне вдруг подошел один из зеков, невысокий крепыш с почти квадратными плечами.
- Пошли, капитан, - мрачно сказал он мне.
Значит, не ошибся - действительно сюда уже дошла информация обо мне. Слово "капитан" в данном случае о многом говорит.
Спрашивать, куда именно идти, значит показать себя незнакомым с обычаями и традициями. Зовут - иди. Не пойдешь - хуже будет.
Я молча поднялся с табурета, сидя на котором мрачно размышлял над тем, что ночью, скорее всего, мне будут устраивать "проверку", и пошел за крепышом. При этом старался незаметнее подвигать плечами и размять пальцы рук, не исключая вероятность того, что меня сейчас будут "принимать в зэки", "прописывать в лагере", "проверять на вшивость" или еще что-то в этом духе.
Так и не дождавшись от меня ни слова, идущий впереди крепыш обронил через плечо:
- Меня Василием зовут. Василий Кандалевский… Фамилия, как видишь, капитан, вполне соответствующая моему нынешнему положению.
- Ничего, - усмехнулся я. - Моя фамилия никакого отношения к этим местам не имеет, а я, как видишь, тоже тут.
Он довольно хмыкнул.
- Я в Фарахруде воевал, - сообщил мне. - В спецназе.
- Я там пару раз бывал, - сообщил я ему. - Там у вас речка протекала и на ней не то аисты, не то пеликаны, помню, зимовали.
- Точно, - неожиданно вздохнул он. - И рыбы там было… Маринка называлась - ох костлявая, зараза. - И добавил с тоской: - Хорошее времечко было, капитан. Знай, воюй - и никаких проблем.
…Расположение лагеря тогда я представлял еще смутно, а потому не сразу сообразил, где мы с Кандалевским оказались. Какая-то не то котельная, не то бойлерная… В глубине темного подвала обнаружилась еще одна, не слишком приметная, дверца. Ну а за ней я увидел примерно то же, что не раз доводилось видеть и в армии. Правда, там для подобных сборищ обычно используют каптерку.
В замкнутом спертом помещении без единого окна, собрались несколько человек. Они сидели на деревянных ящиках вокруг грубо сколоченного стола, на котором стояло несколько бутылок мутной жидкости - самогона, насколько можно было судить по мутному цвету напитка и тяжелому сивушному запаху - и несколько тарелок с немудреной закусью.
Во главе стола восседал Корифей. Понятно, кто он такой и как здесь оказался, я узнал позднее. А сейчас просто оценил, что именно он тут главный и что глядит он на меня оценивающе - цепко, проницательно, будто пытается определиться, на что я могу ему сгодиться.
Под этим взглядом я подобрался, понял: для меня сейчас решается что-то важное, что-то такое, что может кардинально повлиять на мое дальнейшее пребывание здесь. На таких "смотринах", когда тебя "представляют" пред ясные очи местного "пахана", ошибаться в поведении никак нельзя. Не то, чтобы я решил подстраиваться под этого человека - такого еще никогда не бывало - однако произвести на него выгодное впечатление, осознавал я, было для меня важно именно при первой же встрече.
- Садись, капитан, - кивнул на свободное место председательствовавший.
Я переступил через ящик, стоявший напротив него, и уселся. Хотя и не был уверен, что поступаю правильно. Тут ведь логика простая: если сейчас на меня набросятся, чтобы "привести к присяге", как-то отбиться от толпы еще можно стоя, прижавшись к стене. В сидячем положении оказывать сопротивление попросту невозможно.
Однако, повторяюсь, я уселся, потому что не было причины отказаться.
Между тем старший небрежно кивнул сидящему рядом с ним парню.
- Что ж ты ждешь? Налей гостю.
Тот исполнил. Однако бросилось в глаза, сделал он это без угодливости и подобострастия, которые я привык наблюдать у крутящихся рядом с "паханами" "шестерок", когда еще сидел в СИЗО.
- Ну, давай, капитан, с прибытьицем! - поднял свой стакан председательствующий.
Взялись за стаканы и кружки и остальные. Ничего не оставалось - хлопнул свою порцию и я.
Хотя и не мог понять, с чего это вдруг мне такое уважение. С новичками, знал по рассказам, обычно обращаются иначе.
- Ты закусывай, не стесняйся, - пригласил все тот же старший. - Небось, оголодал в дороге…
Что и говорить, было такое дело.
- Давай-ка, плесни ему еще…
Увидев, что в мой стакан, булькая, льется новая порция синеватого самогона, я поднял голову и уставился прямо в глаза старшему.
- Ты всех так привечаешь?
Обращение на "ты" принято между людьми, оказавшиеся по ту сторону проволоки. Это как бы уравнивает всех товарищей по несчастью. Хотя, конечно, о подлинном равенстве ТАМ не может быть и речи.
…Услышав мой вопрос, собравшиеся захмыкали.
- Нет, конечно, далеко не всех, - усмехнулся и старший. - Просто ты входишь в число тех, для кого с нашей стороны делается исключение.
Заявка, что ни говори, любопытная.
- И почему же? - поинтересовался я.
Однако старший, судя по всему, не любил лишние вопросы, не любил форсировать разговор и особенно не любил, когда инициатива разговора принадлежит кому-то другому. Правда, услышав его ответные слова, я понял, что и в самом деле неправ. Люди меня пригласили, угощают, разговаривают благожелательно, а я тороплюсь, с глупыми вопросами пристаю…
- Ты сначала выпей, - собеседник кивнул на стакан, - поешь, а потом поговорим подробнее.
- Я не привык пить один, - не поддался я на видимое радушие.
- Ну что ж, добрая привычка…
Самогон полился и в остальную "тару". Правда, отметил я про себя, мне было налито больше, чем остальным. Ну что ж, может, здесь именно в этом видят закон гостеприимства. А может, просто зачем-то подпоить хотят. Мне спиртного давно уже не доводилось пить, а тут еще голодновато жилось последнее время… Уже после первой порции я почувствовал, как слегка зашумело в голове.
Выпили и по второй. Все же самогон, даже самый лучший, - напиток на любителя. А этот к тому же к самогону высшей очистки не принадлежал. И я не любитель. Почему, к слову, и виски не жалую…
Тем не менее, какого бы качества пойло ни было, я почувствовал, что мне и в самом деле стало легче. Снялось, растворилось то напряжение, которое не отпускало уже которые сутки. И в самом деле захотелось выговориться, что в общем-то мне не особенно свойственно.
- Ну а теперь будем знакомиться, - перешел к следующему этапу общения председатель. - Меня зовут Корифей. Может быть, слыхал?
Не скрою, соврать очень хотелось. Но я устоял, соблазну не поддался.
- Не доводилось, - ответил я с видом, который, надеюсь, выглядел как извиняющийся.
Мою неосведомленность Корифей воспринял как должное.
Более того, потом я узнал, если бы я сказал, что слыхал, тем самым подставился бы как нечестный человек. А это в среде своих - грех немалый.
- Ну и ладно, - легко согласился Корифей. - Теперь будешь слышать регулярно… Тогда слушай меня внимательно. Дело в том, что все здесь собравшиеся - "афганцы". Как бы заправилы "афганских" фондов, которые захватили места у кормушки с льготами, ни срались между собой, мы, те, кто "за речкой" вместе на боевые ходили, должны друг друга поддерживать, где бы ни встретились. Ты с этим согласен?
Еще бы! Кто бы спорил…
- Вопрос, как я понимаю, риторический, - обронил я.
Корифей чуть усмехнулся.
- Согласен, это аксиома, - заметил он, - которую не следует доказывать и которую мы, ветераны, тем не менее нарушаем на каждом шагу.
Что верно, то верно. И снова, не дождавшись моих слов, Корифей продолжил:
- Здесь нас собралось, как видишь, всего лишь несколько человек. Реально наших в лагере, как ты понимаешь, побольше. Собравшиеся - это своего рода наш штаб. Кроме того, здесь присутствует Казбек, - с другого конца стола мне улыбнулся молоденький парнишка. - Он не "афганец", однако воевал в Нагорном Карабахе…
Между тем, повинуясь жесту Корифея, его помощник стал опять наполнять посуду.
- В общем, давайте, ребята, третий, - поднялся с места председательствующий. - Все мы там хоронили друзей, командиров или подчиненных.
По косому взгляду, который бросил он на меня, стало понятно, что он более или менее в курсе того, за что я тут оказался.
Сразу после третьей стали расходиться. Я потянулся было со всеми, однако Корифей окликнул:
- Погоди-ка, капитан, мы с тобой еще поговорим.
Вспомнилась не к месту сцена из "Мгновений весны" и я невольно усмехнулся.
- Ты чего? - слегка нахмурился Корифей.
- Да так… - хмыкнул я. - Помнишь? "А вас, Штирлиц, я прошу остаться"…
Усмехнулся и Корифей. Кроме нас двоих, здесь находился все тот же его подручный.
- Это мой адъютант, - пояснил старший. - Можешь его пока так и называть - Адъютант.
- Почему пока?
- Да просто сейчас, сразу, ты всех все равно по именам не запомнишь. А так - просто и необидно. А, Мишк, ведь тебе не обидно быть адъютантом?
Тот только усмехнулся в ответ, тускло сверкнув золотым зубом.
Между тем Корифей заговорил серьезно.
- Давай-ка садись, капитан… Налей-ка нам, Мишк, еще по чуток… Тебя, кажется, Костя зовут?
- Константин, - одновременно подтверждая и поправляя, ответил я.
Собеседник кивнул.
- Так вот, Константин, хочу тебе сказать еще несколько слов. С глазу на глаз… Ты, надеюсь, сам понимаешь, что если бы я тебя не взял под свое покровительство, тебе тут туго пришлось бы.
Это было очевидно. Однако Корифей счел нужным по этому поводу добавить еще несколько слов.
- Помимо остальных причин, есть и еще одна: большинство зеков очень не любят офицеров. Тем более, статья, по которой ты сюда попал… Нет, тебе пришлось бы туго.
Он поднял свой стакан, приглашающе коснулся моего. Мы выпили, захрустели темнозелеными крупно нарезанными солеными огурцами.
- Но, как я тебе уже говорил, в лагере достаточно сильна "афганская" прослойка, - легкой усмешкой Корифей подчеркнул шутливость определения времен застоя. - И мы друг друга в обиду не даем.
Не то чтобы я его перебил - просто вставил ремарку.
- И только потому, что вы держитесь дружно, вас здесь не трогают…
Корифей понял иронию. Усмехнулся.
- Ты прав, конечно, сама по себе дружба и взаимопомощь мало что сделали бы против местных "волков"… Дело в том, Костя, что я в миру имел некоторые завязки в криминальных кругах.
Ну что ж, по крайней мере, откровенно. Хотя об этом и догадаться было не так уж трудно.
Но тогда сам собой напрашивался следующий вопрос.
- Ну а сам ты, случайно, не из какого-нибудь "афганского" благотворительного фонда? - небрежно поинтересовался я у него.
- А с чего это ты вдруг так решил? - с любопытством спросил он.
Что тут скажешь? Я неопределенно передернул плечами.
Промямлил, словно в сомнении:
- Да так, подумалось…
Однако он не отставал:
- И все-таки?
Что ж, сам напросился, сам и получай.
- Говорят, они все здорово с мафией связаны.
Корифей хмыкнул, однако ничего не ответил. Сказал по другому поводу:
- Вот оно и обидно, что хорошее дело может в народе восприниматься настолько негативно.
Тему о том, в какой степени справедливы подозрения народа и в какой мере оправданна его оценка народа, я решил оставить.
- Короче говоря, Корифей, ты в этих местах "авторитет", - подвел я итог обмену репликами. - И на этом твоем авторитете базируется некоторая независимость "афганцев". Я правильно тебя понял?
Он оценивающе посмотрел на меня.
- Мне не нравится такая формулировка, - медленно и раздельно произнес он.
Будь здесь вся толпа, которая только что рассосалась на просторах "зоны", я, быть может, пошел бы на попятную. Однако мы были вдвоем, мы были примерно одного возраста, а потому не стал так уж под него подстраиваться.
Потому предложил компромисс.
- Давай не будем придираться к словам и формулировкам. По сути: я прав?
Корифей проделал губами несколько движений, будто диктор перед эфиром разминал свой рот. Позднее я узнал, что это у него признак раздумья и легкого раздражения.
- Ну ладно… Да, если по сути, то это где-то близко к телу, - сказал наконец он.
Подал голос Адъютант.
- Корифей, еще будете?
Старший взглянул на меня.
- Ты как?
Что и говорить, я немного поплыл. Все-таки слишком давно я не был в такой вот обстановке, когда общаешься по-доброму с человеком, от которого не ждешь гадости.
А может, напрасно не ждешь от него гадости? - попытался было подать реплику внутренний голос. Да ну тебя! - тут же в пьяном кураже отбросил опасение. В конце концов, слишком давно я не употреблял ничего крепче чая, чтобы теперь отказываться от возможности надраться.
- Вообще-то можно бы еще…
Корифей удовлетворенно кивнул:
- Ну, тогда давай еще… Так вот, Костя, особое положение "афганцев" в "зоне" определяется еще и тем, что заместитель начальника лагеря тоже "афганец".
Я присвистнул:
- А что, их тоже туда посылали?
- Он там был советником, - коротко обронил Корифей и тут же круто перевел разговор: - Но только ты и сам должен понимать: все эти наши внутрилагерные льготы и привилегии - дело относительное. Мы друг друга защищаем и прикрываем только до известных пределов. Потому что за нами и внимание особое. Если только хоть кто-то заметит, что к нам какие-то особое отношение - "накапают". Так что если на чем-нибудь серьезном "влетишь", если в отношение кого бы то ни было ты нарушишь правила поведения или отношения, возможно, ни я, ни кто-то другой не станем за тебя вступаться.
…Так вот и начались мои восемь лет. Когда я освобождался, именно Корифей подсказал мне адрес Марека. Предупредил, что ухо здесь надо держать востро. И в то же время, подчеркнул он, здесь ты можешь рассчитывать на помощь.
Вот я ее получил. Вот я ее отработал. Эх, Корифей-Корифей!.. А еще Корифей! Наверное, отстал ты от нынешней жизни за долгие годы отсидки. Или организация, "от которой" ты загремел под статью, потеряла свое влияние. Или люди тут поменялись. Или авторитет былых "авторитетов" поколебался…
Кто вас знает, господа криминалитет? Только теперь я знал твердо: получу документы - и никогда больше не переступлю порог квартиры Марека.
Впрочем, кто-то хорошо сказал: "Никогда не говори "никогда". Есть резон. Тогда скажем так: не дай Бог, чтобы в моей жизни еще хоть что-то стряслось такое, что заставит меня здесь появиться!