Весь следующий день готовили мужики свои машины к работе. Настроение было под стать погоде. День выдался теплый, ласковый. Окончательно разогнал тревогу минувшего, вчерашнего дня. Никого не забрал воронок из колхоза. Зря испугались люди.
Но вечером, после работы, всем велели прийти в клуб на собрание. Срочное, обязательное для всех.
И пришли. Народу битком. Не протолкнуться, не продохнуть. Каждого интересовало, что случилось? Почему не за день до собрания, а в спешке всех собрали?
На скамейках старики сидят, перешептываются. У стен - молодежь ждет, затаив дыхание. Остальные - в проходе скучились. На одной ноге.
На сцене длинный стол под кумачом. Значит, повестка серьезная.
- О посевной брехать станут. Вспашка будет. Ну и хвоста накрутят. Чтоб не пили в поле. Покуда страда не кончится. Чего ж еще? - предположила почтальонка. Но тут же язык прикусила. На сцену следом за председателем и районным начальством поднялись несколько незнакомых людей.
Они сердито оглядели колхозников. И уставились на председателя, торопя его начинать собрание.
Тот начал говорить об ответственном времени, переломном моменте, необходимости укрепления дисциплины и моральной зрелости каждого колхозника в это сложное для государства время, когда враги коммунизма не дремлют и всячески мешают обществу идти по намеченному пути развития…
Собравшиеся, не понимая, переглядывались, пожимали плечами удивленно. Мол, какое отношение имеют они ко всему этому?
Кешка тоже не понимал. Но помалкивал. Потому что среди приехавших был тот маленький, игрушечный человек, которого Кешка боялся пуще смерти, хотя и сам не знал почему…
- Вражеские пособники и агенты проникают во все сферы жизни, в наше общество и подтачивают его здоровое начало, самую сердцевину города, села. Вот и в нашем колхозе имеются пособники империализма, мешающие развитию колхоза, его становлению на социалистические рельсы, - говорил председатель, и зал приутих.
Люди насторожились. Где-то испуганно, громко икнула старуха. Вобрали головы в плечи парни.
Холод прошелся по головам, плечам и душам.
- Что ен, анчихрист, знает про нас? Надысь приперси и ужо ворогов посеред нас сыскал? - подал голос дряхлый дедок. Его тут же выдернули, вывели, выгнали из клуба.
Он пошел домой, плюясь и ругаясь на все лады. А собрание шло своим ходом.
- Эта червоточина уже болезненно дает знать о себе. И больше с этим мириться нельзя! Этими врагами здорового колхозного села я называю Варвару Пронину и Антонину Саблину - ветврача и агронома, которые, выучившись за счет государства, не приносили пользу селу. Лишь вредили ему и всем нам вместе взятым, - передохнул председатель.
- Так Варвара Пронина - ветврач. Из-за нее колхозное стадо в этом году потеряло восемь телят. А по вине Саблиной из семенного фонда ушло в отход пятьдесят центнеров картофеля и восемь - зерновых культур…
- И раньше гнило, - подал голос кто-то из стариков.
- Кто это сказал? - побагровел председатель, уставившись в зал злыми глазами. Но люди молчали.
- Каждый килограмм зерна и картофеля - это не просто продукты, не только результат общего труда, но и достижение строя нашего социалистического! И мы не позволим никому втоптать в грязь наши усилия! Я предлагаю! Признать Саблину и Пронину врагами народа и отдать их
в руки правосудия! Кто за это, прошу голосовать! - первым поднял руку председатель колхоза.
Люди переглядывались в нерешительности. И тогда со своего места встал игрушечный человек, знакомый Кешки.
- Мы приехали к вам с одной целью и желанием - помочь вам жить в достатке и покое. Мы рассчитываем на понимание и поддержку всего села. Ведь ваше благополучие отнимают не просто недобросовестные, халатные люди, а те, кто не желает видеть наше крестьянство счастливым, жизнерадостным. Это они отбивают у вас охоту к полноценному, производительному труду, спихивая на вас свои вредительские планы! Так неужели целое село станет поддерживать своих врагов, врагов страны?
- Нет! - вырвалось у Кешки невольное.
- Нет! - поддержал зал дружно, и лес рук взметнулся вверх.
- Спасибо тебе! Я завтра тебя найду, - шепнул человечек Кешке, покидая клуб.
Уходя, полудурок увидел вынырнувший из-за клуба "воронок". В него спешно заталкивали не ждавших для себя беды, ревущих в два голоса "врагов народа".
На них уже никто не оглянулся. Их не жалели. Простились, проголосовав всем миром за наказание. А за что оно - никто не подумал. И только бригадир трактористов, нагнав Кешку, сказал грустно:
- Вот и мы стали фискалами. Все! Хором, скопом, как один… Тьфу ты, мать твою, словно говна объелся…
Кешка, чуть свет, на следующий день в мехпарк пришел. Пахота предстоит. Начало. Значит, работать и ночами придется. Надо подготовиться, чтоб в поле не пришлось ремонтироваться.
К нему трактористы подошли:
- Эх, сука же ты вонючая! Зачем вчера подбил народ голосовать, чтоб девок посадили?
- Кого я подбил? Сказал свое, что подумал. А у вас своих мозгов нет? Не согласны - не голосуйте! - сообразил вмиг.
- Мы и не голосовали. Зато другие, глядя на тебя… Чем эти девки поперек горла встали? Иль в стукачи лезешь, зараза? Чума ты ходячая! Мало горя в деревне завелось? Ты еще и прибавляешь?
- Небось и на других он донес…
- Да куда полудурку до этого додуматься? Его самого за жопу возьмут, едва хлебало раскроет.
- Пошли отсюда! Какое вам дело до меня? Что думал, то сказал. И вас не спросил. Не зря этих девок грамотные люди назвали вредителями. Значит, так и есть.
- Дурак! А у тебя картоха в подвале не гниет? Иль ни одна курица не дохла? Хотя откуда им в твоем дворе взяться? Век их не держал. Знай, пенек безголовый, даже у хороших хозяев, случается, скотина дохнет.
- Да что скотина? Люди помирают. Молодые… А тут за телят да за картоху девок наших упекли! А все он - полудурок!
- Чего тут вопите? - подошел бригадир, оглядев трактористов.
- За вчерашнее собрание воняют. Навроде я подбил всех голосовать супротив девок! - ответил Кешка.
- Сами мозгами просрались, зачем чужой башкой жить? Коль своего нет, теперь не базлайте! Идите к машинам. Выезжать пора, - сдвинул брови бригадир.
Весь день Кешка пахал поля, без перекуров и отдыха. Рядом с ним работали другие трактористы. И тоже, не заглушая машины, не останавливаясь.
Лишь к вечеру, когда двигатель перегрелся, решил перекусить, дать остыть трактору.
Полудурок сел в свежевспаханную борозду, достал из сумки хлеб, картошку, молоко. Приметил, что и другие трактористы передохнуть захотели. Подогнали машины к концу поля. Сбились в кучу. Кешку никто не позвал.
Полудурок, поев, вернулся к трактору. Но двигатель так раскалился, что заводить его было нельзя. Вздумал переждать немного. И, закрывшись в кабине, улегся на сиденье.
Проснулся оттого, что кто-то стучал в кабину настойчиво. Выглянул.
Маленький человечек барабанил хлыстом в стекло, звал Кешку.
- Я уж нехорошее подумал, - сказал он, когда Кешка вылез из трактора. И спросил: - Что в селе говорят о вчерашнем собрании?
- Разное несут, - вспомнилось мужику.
- Жалеют вредителей? Своих врагов?
- Оно не совсем так. Но все же и до меня туго доходит. Ведь вот и в своем подвале у каждого картоха хранится. И перебираем ее всякий раз. И отход имеется. Потому что не может весь урожай без урону до весны пролежать. Коль посчитать все, не меньше, чем в колхозе потерь будет. А разве мы сами себе враги? А вон у моего соседа, Мотана, в запрошлом лете бычок издох. Справная была скотина. Да натрескался капусты, какая от тли была протравлена, и околел. Разве Мотан того хотел? Иль его за это баба должна пришибить теперь?
- Общественное хозяйство - не частный сектор. За него особый спрос. Потому что на нем вся страна держится. Тебе о том на лекциях говорили не случайно. В своем дворе скотину держат без науки. И огороды у вас - по старинке обрабатываются. А эти двое, вчерашние, образование имели. Потому и спрос с них особый. Как со специалистов. Грамотных. Не имеющих права на ошибку.
- Так картохе иль телку диплом в нюх не всунешь. Коль народился слабым, едино пропадет, - артачился Кешка. И добавил: - Вот деревенские наши, видать, правду брешут, дите родится в семье, а выживает не всякое. Иное помирает. Хоть ты как за ним ходи. И чем больше за ним ходят, тем хилей растет. Иной по снегу босиком смальства бегает и ничего ему не делается. То все от природы. Людям этого не повернуть. Что дано, то будет…
- Неправильно рассуждаешь. Не по-нашему. Мы для того учим людей, тратим на них средства, чтобы они могли встать над природой силой знаний своих. Ведь вот пахали землю на конях. А теперь - на тракторе работаете. Разве можете сказать, что лошадь лучше машины? Что трактор не стоило выводить в поле?
- Нет. Конечно, нет. Где кляче угнаться?
- А ведь трактор специально для колхозов умные головы придумали. Чтоб помог он нам оседлать отсталость. Так и во всем. Вот вас целую зиму лектор учил уму-разуму. Я-то был уверен, что наш Иннокентий самый образованный в селе человек. Оказалось, не все уяснили. Те, вчерашние, не просто вредители, не захотевшие применять в работе полученные знания, они - наши классовые враги. И сочувствующие им достойны такого же к себе отношения, потому что не хотят понимать новых требований, научного подхода к делу, к работе. И живут по старинке. Разве с таким крестьянством мы сможем построить коммунизм?
Кешка молчал. Он вспомнил вчерашний разговор с отцом, запавший в душу.
- Задурили тебе мозги, сынок, на ентих лекциях. Ну, какие с девок враги народа? Чудно даже слушать. Не в их соль. Тут чего-то другое прячется. Решили власти запугать люд наш. Ты посмотри нынче на деревенских. Бабки по избам хоронятся. На завалинках греться разучились. Со страху это. Где песни? Где гармошки и хороводы? Деревня на себя перестала быть похожей. И то не от скудости. Она завсегда о бок жила. А мы едино выживали. Теперь же человек человека бояться научился. Раньше сосед соседа выручал хлебом. Двери на избах замков не знали. Поглянь, что нынче творится, на души замки навешали. Разве от них жить краше стало? Голод нам не внове. Мы его одолевали. Хочь и темными слыли серед прочих. Помни, Кешка, не всякая наука - свет для сердца человечьего. Нынешняя - погибель! И девки эти не последние, кто слезы пролил. Не знай они науки, не живи по ней, может, и не стряслась бы беда. Оттого и тебе сказываю, не суйся в грамоту. Помеха нам от ней. Живи смирно, молча. Может, и минет нас беда. Пройдет стороной…
Кешка во многом согласился с отцом. Но потом, ночью, переубедил сам себя.
- Ну что, Иннокентий? Будем продолжать самообразование? Я вам даже литературу подобрал подходящую. На досуге прочтите. Меньше сомнений будет возникать. И впредь для колхозной молодежи станет привозить нужную литературу книгоноша. Чтоб укрепили знания, полученные зимой. Я был уверен, что вы лучше всех восприняли эти занятия. Да иначе просто не могло быть. На вас уже кое-какие виды имеем, надежды возлагаем. Думаю, не подведете, - положил в Кешкин карман полусотенную.
Полудурок, почуяв последнее, всякие сомненья отбросил прочь.
На него надежды полагают. Значит, он чего-то стоит, если ему верят, на него надеются, даже на поле к нему приезжают. Не от нечего делать, - довольно улыбался Кешка.
- Если что-то нужно будет срочно сообщить нам, знаешь, где искать. Вдруг на месте не окажусь, передашь дежурному записку для меня - Шомахова. Мол, нужны. Я приеду.
Кешка согласно кивнул головой.
- И главное, Иннокентий, отбросьте всякие сомненья.
Наша власть делает все, чтобы крестьяне жили счастливо. Разве вы этого не хотите? Сегодня это новый трактор. А завтра, когда убедимся, что человек достоин доверия, поручим более ответственное. Но для этого нужны знания и непоколебимая уверенность в нашей правоте. Вы меня поняли? Надеюсь, обдумав наш разговор, отбросите последние сомнения. Желаю удач, успехов в посевной, - подал руку Шомахов и вскоре исчез из вида.
Кешка работал всю ночь. Утром, перехватив часа два сна, зашел к председателю попросить для себя прицепщика. Вдвоем всегда проще работать.
Председатель пообещал найти напарника Кешке. Держался приветливо, не прогонял из кабинета. Спросил, как трактор, не подводит ли? Какие заботы есть? И, напомнив о недавнем собрании, сказал:
- Вся страна уже очистилась от врагов. Вырвала их с корнем из своей гущи. А вот деревня - заскорузла в отсталости. Не видит ясного - заботы о ней, о ее будущем…
Кешка поддакнул. Пожаловался, что и он не находит понимания у колхозников.
- Ничего, мы эту грязь вековую, дремучую, наждаком с душ снимать будем. Наш деревенский мужик академиком станет, учиться пойдет. Жить будет по науке… А пока нам с вами терпеть приходится. Первым всегда трудно.
Но ничего, Кеша, работы у нас много. А потому уставать и жаловаться - недосуг. Покажите в работе, на что вы способны! Да так, чтобы не только село, а и весь наш район вами гордился! Докажите, какова она - наша молодежь!
Кешка после таких слов не пошел - полетел к трактору. Весь день без перекуров работал, старался. Норму вдвое перевыполнил. И аккуратно записал в тетрадку, сколько вспахал он в этот день.
Кешку никто не подгонял. Он и так не слезал с трактора. "Ведь пообещали Шомахов и председатель во всем помогать. Надеждой колхоза называли. Такое вряд ли Кто услышит от них, они впустую не говорят", - думал тракторист.
- Кешка! Иди хоть жену молодую согрей! Поди, окоченела одна в постели! Иль мне сходить заменить тебя?
- смеялся бригадир.
- Иди хоть в баню! Глянь, как зарос, чисто лешак! Весь черный, лохматый, дома скоро узнавать перестанут! Глянь на себя! Потом и соляркой так провонялся, что мухи от тебя на лету дохнут, - смеялась нормировщица Настя. И, подсчитав выработку Кешки, поздравляла: - Вот так полудурок! Всех обставил! Почти три нормы сделал! И чего я за тебя не вышла замуж, дура! Глянь, сколько вспахал. Больше бригадира!
Услышав это, Кешка радовался. Еще одна вывела его из полудурков.
Каждый день посевной был новым испытанием для тракториста. Бригадир, увидев Кешкину выработку, посылал его на самые неудобные - болотистые, удаленные - поля.
Едва Кешка начинал противиться, Лопатин изрекал своё обычное:
- Плохие поля? А разве такие бывают у сознательных? Нет плохой земли, есть лишь хреновые трактористы! А ты всю зиму на лекциях жопу морил. Теперь докажи, что не зря твоя задница мучилась и башка пухла!
Кешка злился. Понимал, что бригадира ему все же придется обломать, надо только выждать время.
Он молча пахал там, куда никто другой не смог заехать и без плуга. Он работал сутками, неделями напролет. Знал, стать начальником, добиться в жизни хоть чего-нибудь он сможет лишь через день сегодняшний, через собственные муки и усталость.
Он пахал, когда даже солнце начинало дробиться в глазах на радужные брызги. Он не глушил машину, когда глухая ночь прятала от глаз поля.
Он научился спать в тракторе. И за час-другой набираться сил на весь следующий день.
Бывало, по два-три дня не был дома. Зато сводки о выработке говорили громче слов. И пусть обходят его стороной колхозники, вскоре вынуждены будут признать Кешку первым, лучшим из лучших. Иначе для чего он терпит столько всяких лишений.
Полудурок давно потерял счет времени. Забывал дни недели. Может, потому удивился, когда, давая ему задание, Лопатин вдруг объявил:
- Это последнее поле. Вспашешь и отдыхай. Целую неделю. За все выходные, переработки и праздники. Разом дух переведешь. Уж и отоспишься ты. Думаю, за пару дней осилишь этот клин.
Кешка безразлично согласился и, не оттягивая время, поехал на поле, где, как он уже знал, посеет колхоз травы под летний выпас.
Полудурок взялся за пахоту, не отдыхая. И хотя чувствовал, как слипались глаза, слабели непослушные руки, заставлял себя собраться. Но усталость оказалась сильнее. И, заглушив трактор, свалился человек на кромку поля, в сухую траву, сквозь какую настырно лезли молодые, зеленые ростки.
"Вот и тут молодь старье раздвигает. Своих прав на жизнь требует. Новых, нонешних. Оно, может, и ударят еще заморозки по зеленым головам, побьет стужей много ростков. Но еще больше - выживет. Тех, кто сильнее…", роняет Кешка голову на траву, сваленный нечеловеческой усталостью.
Словно споткнулся, застрял трактор в борозде. Высоко высоко в небе, купаясь в бездонной голубизне, поет спою песню жаворонок. По черным бороздам, внимательно оглядывая комья земли, грачи скачут.
Весна пришла… Ожила, очистилась от льда и снега реки за полем. Вода в ней - голубизной с небом меряется. Кто чище, звонче и прохладней?
Из-под малинового куста подснежники головенки выставили. Радуются весне, теплу. И только Кешка спит. Ему весна не в радость. Много забот принесла, отняла все силы, взамен усталость оставила.
Спит человек… Будто в яму - в сон провалился. Из какой самому ни за что не выбраться. А надо. Ведь вот руки, лицо вымыл. Поесть собрался перед дорогой. Посевная закончилась. Можно домой вернуться. На отдых. И спать всю неделю, не вставая.
Но что это? Кто окликает его таким знакомым голосом? Глянул вверх на берег и стыдно, страшно стало. Виктор Ананьев его зовет. Весь в белом. Костюм белей облака. И сам - без единого пятнышка, словно никогда на тракторе не работал. Смотрит на Кешку, улыбается, рукой ему машет, приветливо так. Вроде никакой обиды на полудурка не держит. И говорит:
- Иди ближе, чего ты там стал? Иль не признал меня? Думал - пропал я вовсе? Видишь, ошибся! Вернулся я, Кешка. Насовсем! К себе в село, в дом. Трудно мне без своих было. Даже тебя, полудурка, вспоминал. И простил подлость твою. Дурак ты! Оттого много бед на тебя свалится. Радостей не увидишь за подлость свою. А и не помрешь, покуда не оплатишь всякое горе, какое утворил людям. На беду себе выживать будешь, на горе сельчанам… Но ить скорая смерть лишь в награду дается, за муки в жизни. Тебе этого не увидеть. Смерть не раз позовешь. По и она тебе не друг. Не скоро сжалится. Нахлебаешься горького через край. А все за грех твой, какой не простится. И ненавидеть тебя станут, и проклинать громко. Самого и семя… Потому, солнце не обогреет, ночи сна не подарят. В страхе и мерзости жить станешь. Хуже бродячей собаки - слезами, как костью, давиться. А все потому, что невинные слезы из-за тебя пролиты. И кровь…
- Прости меня, - испугался Кешка услышанного.
- Я простил тебя, но Бог не прощает!
- Бога нет! Нет! - закричал Кешка.
Ананьев рассмеялся громко, так что земля дрогнула. И крикнул:
- Есть Господь! Над всеми! И ты еще не раз в том убедишься.
- Но ты жив! Почему о крови говоришь? - удивился Кешка.
- Жив! Душа жива! Ее убить не могут. А кровь - на тебе. Ты - виноват…
- Прости меня! - понял Кешка все разом.
- Живи. Как я сказал тебе. И помни - за все ответишь еще при жизни.
Кешка проснулся. Лоб в поту. А тело от холода судорогой сводит. Огляделся вокруг. Белое, прозрачное облако поднялось с черной борозды и, поплыв вверх, растаяло в небе.