к вам, в гостевую, там Тарасовна борща наварила. Выпьем за встречу, и отдохнете с дороги - шутка ли, полета километров по льду на этом драндулете отмахать!
- Погоди, Вован, с выпивкой да с отдыхом. Давай сначала о деле.
- Ишь, деловой какой стал. А посидеть-поговорить?
- Да мы с Лайзой, понимаешь, насиделись в дороге до такой степени, что стоять гораздо приятнее. И потом: ситуация подступает к горлу
- Уж могу догадаться, что ты тут. не проездом оказался, с девушкой, на мотоцикле… - вздохнул Вован и приготовился слушать.
Пока Белов вкратце излагал ситуацию, Лайза, стараясь не пропустить ничего важного из разговора, с любопытством разглядывала российское северное жилище, именуемое балком и похожее на бочку. Самое удивительное, что это и в самом деле была бочка, правда, специально оборудованная под жилье. Довольно большая цилиндрическая конструкция лежала на боку, и в своем торце имела дверь с крылечком. Полом внутри служил дощатый настил, имелась крошечная прихожая, она же столовая и кухня. А дальняя и большая часть представляла собой миниатюрную спаленку с двумя откидными, как в купе поезда, кроватями, застланными к приезду гостей свежим хрустящим бельем. В торце балка на табурете стоял открытый ноутбук, а на полу портативный принтер - приметы цивилизации.
- Белов, ты меня в гроб вгонишь! - воскликнул начальник месторождения, выслушав просьбу товарища. - Вот песка или песчано-гравийной смеси я могу тебе отгрузить сколько угодно. А то, о чем ты меня просишь в принципе невозможно. Такого не может быть!
- Обоснуй.
- Потому что этого не может быть никогда, - Мельник достал из кармана и продул беломорину. - Пойми, у меня даже лицензии нет на разработку этого месторождения. А ты мне шепчешь про "две недели"!
- Но ты карьер раскрыл, и ты его разрабатываешь…
- Белов, ты что, тупой? У меня есть разрешение на вскрышные работы. И только! А ты говоришь о сырье. Ты что, правда, не видишь разницы? Ты знаешь, сколько времени понадобиться, чтобы получить эту гребаную лицензию?
Спорящие отошли в сторонку, чтобы до дамских ушей не долетала канонада мата, и продолжили дискуссию.
- И потом, Михалыч ни за что не даст втравить себя в этот блуд, - несчастный Вован под напором Саши начал потихоньку сдавать позиции.
- Ху из Михалыч?
- Ху в пальто! Михалыч - директор горнообогатительного комбината. Член партии с девятьсот пятого года.
- Тащи сюда Михалыча! И вообще, где обещанный борщ с водкой?
- Белов, ты псих, причем буйный… Таких не берут в олигархи. Не должны брать - по профнепригодности.
Увлекательный производственный спор имел продолжение уже внутри бочки. В кукольной столовой-предбаннике помимо Мельника, Белова и Лайзы Донахью каким-то чудом поместился еще и Михалыч - квадратный мужик директорского вида. В этот момент директор гороно-обогатительного комбината еще не знал, что ему предстоит стать третьим участником фантастического проекта.
Покуда ели борщ и опорожняли первую бутылку "Абсолюта", Михалыч слушал и сохранял молчание. Когда же явилась вездесущая канистра с авиационным спиртом, он раскрыл рот и подвел итог услышанному. Фраза была довольно длинной, замысловатой и не содержала ни единого литературного слова. Коротко говоря, это был категорический отказ от участия в безумной затее. Мельник виновато оглянулся на Лайзу и тихонько посоветовал старшему товарищу подбирать выражения. После этого Михалыч снова, насупившись, замолчал, и казалось, никакая сила не заставит его принять дальнейшее участие в бессмысленном разговоре.
- Скажи им, что я почти не понимаю по-русски! - прошептала Лайза, наклонившись к Белову. - Пусть не стесняются…
После этого существенного уточнения Михалыч вновь обрел дар речи и во второй раз, еще более цветисто, обосновал свою принципиальную позицию. Атака в лоб не удалась. "Надо его разболтать…", - подумал Саша.
Он словно потерял на время интерес к актуальной лично для него теме и перевел разговор в русло "расскажите, как это бывало раньше". Михалыч, крутой руководитель старого, советского покроя, оживился, стащил с себя через голову свитер, разлил спирт по стаканам и ударился в воспоминания. Разговорчивый оказался мужик…
- Быть того не может! - подначивал его Саша- Ни за что не поверю, что такое было возможно при социализме!
- Слушай сюда, - Михалыч, попирая стаканы, навалился грудью на стол. - Есть люди, для который ничего невозможного нету. Я как раз такой! Да и ты, похоже, тоже…
Деморализованный таким поворотом дела, третий участник дискуссии, Вова Мельник, вынужден был признать, что он "тоже такой же". После чего быстро убежал и вернулся со здоровенным хариусом, которого "только что выловили из ручья". Рыбину съели в сыром виде, обмакивая кусочки в специальный жгучий соус.
После этого беседа приняла совсем уж плодотворный характер, и дерзкая схема обрела более или менее законченный вид. Незаконно добытое в карьере сырье незаконно перерабатывается на горно-обогатительном комбинате и незаконно движется в Красносибирск, не давая тем самым остановиться и умереть алюминиевому комбинату.
- Я одного не понимаю, - не желал окончательно сдаваться Мельник. - Как ты объяснишь наличие в вагонах глинозема, если по документам в этих вагонах едет "гравийно-песчаная смесь"?
Это был хороший вопрос, и Белов знал на него ответ, поскольку имел большой опыт по части того, что и куда может ездить в вагонах, и какими документами при этом сопровождаться.
- А ты много видел на железной дороге специалистов, способных отличить глинозем от любого другого "зема"? Им-то кой хрен разница!
- А договор? - вдруг спохватился Михалыч. - Как же мы договор сможем подписать, если вся эта затея - сплошное беззаконие?
- Зачем тебе договор? - отозвался порядком захмелевший Белов. - Я же тебе все равно не смогу заплатить официально. Только по "боковой схеме".
- Нет, это несерьезно, - упирался Михалыч, рискуя разрушить с таким трудом достигнутую договоренность. - Хоть какой-то договор должен быть! Кто, кому, сколько, чего и когда… Как хотите, парни, а бумага быть должна.
- О'кей, - согласился Белов. - Бумага для внутреннего пользования.
- Для интимного пользования, - хихикнул Мельник. - Потому что показывать ее никому нельзя.
На том и порешили. Через десять минут здесь же, между стаканами, был составлен и подписан трехсторонний договор - красивый и грамотный, для интимного пользования. Мельник распечатал его на принтере. Внезапно ему пришла в нетрезвую голову совершенно здравая мысль.
- А что делать, если налоговая явится? - спросил он.
- Лично я свой экземпляр съем, - пожал плечами Саша. - Или вон юристу отдам, она съест.
Лайза кивнула и сказала:
- В том случае, если документ не будет съеден, увезу его в Америку и использую, когда буду писать книгу о бизнесе в России.
После этих слов девушка аккуратно положила листок в свою папку и наклонилась, чтобы спрятать папку в рюкзак. Однако сделать этого не сумела, потому что упала. Виноваты ли были в ее падении связки, травмированные верховой ездой на снегоходе, или коктейль из "Абсолюта" со спиртом был немного крепковат, но уносить международного юриста из "комнаты переговоров" Белову пришлось на руках.
Укладывая девушку в кровать, Саша не удержался и вновь начал ее целовать.
- Пойду провожу партнеров, - сказал он. - А потом… ты позволишь мне прийти и пожелать тебе спокойной ночи?
- Да, - серьезно сказала Лайза, прямо глядя ему в глаза.
Из "комнаты переговоров" уже доносилась песня "Едут новоселы по земле целинной". Потом Михалыч начал рассказывать о том, как нефтяники готовят барбекю.
- Берут, понимаешь, быка. А чего мелочиться? Цепляют его вертушкой, поднимают над газовым факелом и коптят…
Жаль, что Лайза не слышит этой истории, подумал Саша, была бы неплохая деталь для ее будущей книги. А впрочем, она еще не раз услышит и про быка над факелом, и про столичного чиновника, удирающего от медведя…
Проводив, наконец, друзей и партнеров, он еще какое-то время постоял на улице, любуясь северным сиянием. Свисающие с темного купола переливающиеся "орденские ленты" на минуту приняли, как ему показалось, форму глаза. Глаз подмигнул и трансформировался во что-то неприличное, но близкое по форме. Добрый знак! Саша засмеялся. При мысли о ждущей его женщине чувствовал давно забытое волнение…
Наутро их забрал Ми-6, и они уже без всяких приключений вернулся в Красносибирск.
XIII
Виктор Петрович Зорин покинул здание следственного изолятора в хорошем расположении духа. Крепкий морозный воздух приятно контрастировала атмосферой тюрьмы: у несвободы, как известно, имеется свой специфический запах.
Кроме того, приятно иметь дело с умными деловыми людьми. С теми, которым нет нужды разжевывать детали и без нужды формулировать рекомендации щекотливого свойства. Господин
Зорин был абсолютно уверен, что руководитель учреждения, чей кабинет он только что покинул, поймет его правильно и отнесется к поставленной задаче творчески и с огоньком. Иными словами, инспекция, с которой приезжал в следственный изолятор представитель президента по Красносибирскому округу, господин Зорин, поработала плодотворно.
В ходе небольшой экскурсии чиновники проследили весь цикл, который неизбежно проходит заключенный, начиная от прибытия в учреждение и заканчивая этапированием в места еще более отдаленные. Представитель тюремной администрации с гордостью продемонстрировал роскошную душевую, отделанную под "евростандарт" - построена на спонсорские средства! А также плод новых веяний - нарядную молельную комнату, которая сияла в мрачном тюремном интерьере, как пасхальное яйцо Фаберже в кучке козьего помета.
Все остальные реалии следственного изолятора, кроме двух упомянутых комнат, выглядели куда суровее. Особо сильное впечатление на господина Зорина произвели так называемые "стаканы". Так на тюремном сленге называлась жутковатая конструкция, представляющая собой ящик высотою в рост человека, сваренный из железных прутьев. У этой штуки, рождающей явные ассоциации не то с застенками инквизиции, не то с веселым фильмом "Кин-дза-дза!", было и иное, официальное название: камера временного содержания.
- Вот, допустим, привели заключенного для беседы с оперативником, либо с адвокатом, либо на прием к врачу. А нужный кабинет оказывается занят, и требуется подождать, - охотно пояснял членам комиссии провожатый. - Куда деть человека? Не в коридоре же ему болтаться! Помещают вот в этот самый "стакан".
Будучи человеком, наделенным живым воображением, Виктор Петрович будто бы воочию представил себя любимого, упакованного в такой вот решетчатый "стакан", и поежился. В этом ящике, наверное, даже невозможно присесть на корточки, а можно только стоять по струнке.
Следом в его фантазиях возникла другая картина: молодой человек, стройный, плечистый, с красивым лицом затравленно смотрит сквозь прутья решетки. Все-таки поразительно, с какой легкостью внешние обстоятельства способны менять людей! Самоуверенного красавца превратить в дрожащий кусок мяса, гордеца трансформировать в подхалима и труса… Картинка получилась такой выпуклой и зримой, что захотелось сохранить ее в памяти и спокойно еще раз рассмотреть в деталях перед сном.
- От этих "стаканов" в скором времени придется отказаться. Правозащитники недовольны, добиваются запрета.
- Все это популистские выходки, - поморщился представитель президента. - Знаем мы этих правозащитников. Существуют на средства иностранных грантов. Можно сказать, едят с руки у западных воротил. Позор!
- Отрадно то, что человек вашего уровня понимает это, - осторожно согласился его собеседник.
Поскольку начальник тюрьмы сам начал этот разговор, Виктор Петрович счел уместным подхватить и развить тему гуманности и суровости в самом широком, философском ее аспекте. Разговор между двумя чиновниками не содержал ничего личного, а затрагивал такие, можно сказать, общечеловеческие категории как "порядок и дисциплина", которые, как известно, превыше всего в любом учреждении, а уж в следственном изоляторе особенно.
- Перед законом все равны. И мелкий жулик, и зарвавшийся олигарх, не так ли? - весомо и со знанием дела сказал Зорин и искоса взглянул на своего собеседника, проверяя реакцию.
На лице начальника следственного изолятора проступило явное облегчение. Он-то опасался, что комиссия под руководством представителя президента, подобно нервным правозащитникам, начнет ужасаться и сетовать на бесчеловечные условия содержания людей, чья вина пока еще не доказана. А этот мужик, Зорин, похоже, понимает ситуацию правильно.
- Здесь ведь не санаторий-профилакторий, - продолжил свою мысль высокий чиновник. - Путевку этим господам сюда не профсоюз предоставил - сами заработали!
При этом Зорин хохотнул и по-мальчишески подмигнул начальнику учреждения, тоже, кстати, повеселевшему. Нет, нормальный все-таки мужик, этот Зорин, хоть и важная птица-
Мужской разговор еще какое-то время касался "равенства перед законом", причем всеобщего, не взирая на личности и былые заслуги. Еще раз подтвердили мысль о том, насколько неуместными в подобных учреждениях могли бы быть ложно понятая гуманность, и интеллигентская мягкотелость - ведь речь идет прежде всего о безопасности общества, а не о личных симпатиях.
- По слухам, здесь у вас все-таки достаточно мягкие порядки. Телевизоры, холодильники, мобильники… - сказал Зорин.
Его собеседник вспыхнул. Он расценил последнее замечание как критику и мгновенно принялся оправдываться.
- Холодильник, телевизор - да. Это теперь разрешается. За счет "клиента", разумеется. Но вот мобильные телефоны - это ни в коем случае! Людей для того и помещают в изолятор, чтобы изолировать. Вы только представляете себе, что начнется, если подследственный, получит возможность общаться с кем хочет, и таким образом влиять на ход следствия!
- Я-то представляю. А вот как на деле получается?
- В нашем учреждении регулярно проводятся плановые проверки камер и личные досмотры… - начальник торопливо полез в стол, вероятно, - за отчетом. Потом прервал свои поиски и решительно заявил. - Согласно графика… На завтра запланирован очередной профилактический осмотр с целью… э-э-э… обнаружения и выявления!
"Врет. Вот только сию же минуту и запланировал" - подумал Зорин, а вслух сказал:
- Ну, добро. Не стану больше вам мешать.
Едва за членами высокой комиссии закрылась
дверь, начальник следственного изолятора, схватил трубку внутреннего телефона:
- Капитана Балко ко мне в кабинет! Срочно!
Ну, а Виктор Петрович Зорин, покидая здание
изолятора, снова вспомнил решетчатый "стакан" и прямо на крыльце с наслаждением потянулся. Задача выполнена… Впрочем, не вполне - надо еще отчитаться. Он уселся в служебную, с мигалкой, "Волгу", дал знак водителю и охраннику "пойти покурить" и достал мобильный телефон.
Это была самая неприятная лично для него часть работы - отчитываться перед человеком, которого не любил, не уважал и, положа руку на сердце, немного побаивался. Но Виктор Петрович умел примиряться с обстоятельствами, переменить которые был не в силах. Что поделаешь, время летит: вот, вроде бы только входишь во вкус власти, ан глядь - уже в затылок дышит смена. Уже успели подрасти молодые политики, да еще какие борзые! Специально их, что ли, там, в Питере, обучают борзости и беспринципности. Себя Зорин относил к другому поколению политиков - людей более мягких, совестливых и все-таки с некоторыми принципами.
Отчитавшись о проделанной работе и получив короткое, скупое одобрение, Виктор Петрович вздохнул с облегчением. Теперь предстоял плотный обед в ресторане "Сибирские пельмени" и - снова круговорот дел, правда, чуть более приятных, чем поездка к зэкам, но тоже государственно важных. А как иначе? Как еще может вести себя человек, символизирующий собой вертикаль государственной власти?