* * *
Я стоял у пологой дорожки к дому матери, и мне страшно не хотелось идти туда - те же ощущения я часто испытывал в прошлом.
На станции Ньюбери я взял такси до Лэмбурна и попросил водителя высадить меня на дороге, не доезжая до дома матери, так чтоб последнюю сотню ярдов я прошел пешком.
Полагаю, то была сила привычки. Я чувствовал себя уверенней, приближаясь к цели пешком. Очевидно, не последнюю роль сыграла тут служба в пехоте. Шагая по дороге, я слышал звуки, которые заглушил бы рев мотора, ощущал запахи, которые бы никогда не заметил за выхлопными газами. И еще я мог как следует оценить окружающую обстановку, уловить, нет ли здесь засады.
Я покачал головой и улыбнулся. Глупо!
Вряд ли здесь, в деревне Беркшира, меня поджидают в засаде талибы. Но потом вспомнились слова темнокожего сержанта, командира моего подразделения в Сэндхерсте. "Излишняя предосторожность никогда не помешает, - говорил он нам. - Никогда и ничего не принимайте на веру, всегда проверяйте".
Впрочем, ни одного выстрела не прозвучало, ни одна мина не взорвалась, ни один талиб в тюрбане на голове и с "Калашниковым" в руках не выскочил из-за кустов, и я благополучно преодолел последние метры от дороги до дома красного кирпича, крепкого еще строения, возведенного в период между двумя мировыми войнами.
Как обычно в середине дня, кругом стояла тишина, и я, обойдя дом сбоку, направился к задней двери. Пока под ногами моими хрустел гравий, несколько лошадей подняли головы и с любопытством уставились на незнакомца.
Матери дома не было.
Чего и следовало ожидать. Возможно, надо было позвонить и предупредить, что я еду. А может, мне какое-то время лучше побыть в доме одному, освоиться, свыкнуться с мыслью, что я вернулся; спокойно посидеть, отдавшись воспоминаниям, прежде чем в дом ворвется этот сгусток энергии, моя мама, и тогда уже шанса передумать у меня не останется.
Моя мама тренирует скаковых лошадей. На самом деле она являет собой нечто большее. Она своего рода феномен. В спорте, где постоянно идет отчаянная борьба больших "эго", у нее самое большое "эго" из всех. Впрочем, у мамы есть оправдание для столь высокой самооценки. На пятый год занятий конным спортом она стала первой женщиной, награжденной высоким званием чемпиона среди тренеров, - достижение, которое затем повторяла на протяжении шести следующих сезонов.
Ее лошади выиграли три Золотых кубка Челтенхема, два "Гранд нэшнл", и она по праву была признана "первой леди британских скачек".
Она также являлась общепризнанной антифеминисткой, работоголиком и никогда не становилась жертвой дураков или мошенников. Если б она стала премьер-министром, то наверняка бы вернула казнь через повешение и наказание розгами. Ко всему прочему мама никогда не упускала возможности громко и на людях выражать это свое мнение, стоило представиться такой возможности. В сравнении с ней Чингисхан выглядел умеренным и нерешительным либералом, и тем не менее все ее любили. Одно слово, женщина с характером.
Все ее любили, за исключением бывшего мужа и детей.
Наверное, уже в двадцатый раз за утро я спросил себя, зачем и почему сюда приехал. Ведь наверняка можно было поехать куда-то еще. Но в глубине души я знал - это не так.
Настоящие друзья были у меня только в армии, в полку, и все они до сих пор в Афганистане, где им предстоит пробыть еще пять недель. И потом, если честно, я не был готов встретиться с ними. Пока что нет. Они будут напоминать мне о человеке, которым я больше не являюсь, и я не смогу вынести их жалостливые взгляды.
Наверное, мне следовало подать заявку в какое-нибудь учебное заведение для офицеров. Уверен, меня с удовольствием бы приняли на службу в казармы Веллингтона, на военную базу гвардейцев в Лондоне. Но чем бы я там занялся?
Чем я вообще могу заняться?
И я снова подумал, что было бы лучше, если б меня прикончила та самодельная мина или пневмония: гроб с накинутым на него британским флагом, прощальный салют у могилы. И я бы находился теперь на глубине шести футов под землей, и моим мучениям настал бы конец. А вместо этого я стою у задней двери дома матери и сражаюсь с треклятым протезом в попытке нагнуться и достать ключ, который она обычно оставляла рядом, в клумбе под камушком.
Зачем, ради чего?..
Мне не хотелось входить в дом, остаться там с матерью, которую я не любил. Уже не говоря об отчиме, с кем ни разу не удалось поговорить по-человечески, вплоть до того момента, когда я в семнадцать навсегда ушел из родного дома.
Никак не получалось найти этот чертов ключ. Возможно, мать за эти годы стала осторожнее. Было время, когда она вообще не запирала двери в доме. Я подергал за ручку. Заперла.
И вот я уселся на ступеньку и привалился спиной к запертой двери.
Мать наверняка придет поздно.
Я знал, где она сейчас. На скачках. Скачках в Челтенхеме, если точней. Я просмотрел список участников в утренней газете, как всегда просматривал. У нее были заявлены четыре лошади, в том числе и фаворит в главной скачке. И уж кто-кто, а моя мамочка ни за что и никогда не пропустит скачки в своем любимом Челтенхеме, на сцене величайшего ее триумфа. Возможно, сегодняшние и не столь важны, как "Фестиваль стипль-чеза" в марте, но я так и видел ее в окружении свиты на парадном круге, представлял, как она приветствует победителя по окончании. Я слишком часто это видел. Все мое детство прошло на скачках.
Солнце давно оставило попытки пробиться через толщу облаков, заметно похолодало. Я вздохнул. Что ж, по крайней мере, пальцы на ступне правой ноги теперь не онемеют от холода. Я уперся затылком в деревянную дверь и закрыл глаза.
- Я могу чем-то помочь? - раздался голос.
Я тут же открыл глаза. На дорожке стоял какой-то коротышка лет тридцати с хвостиком, в полинялых джинсах и куртке-пуховике. Я молча укорил себя. Должно быть, задремал и не услышал, как он подошел. Что бы сказал на это мой сержант?
- Жду миссис Каури, - пробормотал я.
Миссис Каури - так звали мою мать. Миссис Джозефин Каури, при крещении ей дали другое имя, не Джозефин. Просто потом она сама себя переименовала. Давным-давно, задолго до моего рождения, она, очевидно, решила, что настоящее ее имя, Джейн, не слишком ей подходит. Больно уж простовато. И Каури тоже не ее фамилия. Она позаимствовала ее у первого мужа, а сейчас была замужем уже за третьим.
- Миссис Каури на скачках, - повторил мужчина.
- Знаю, - кивнул я. - Вот и жду ее здесь.
- Но она не скоро вернется. До темноты - точно нет.
- Что ж, подожду, - сказал я. - Я ее сын.
- Солдат? - спросил он.
- Да, - ответил я, несколько удивленный тем, что он знает.
Но он знал. И от внимания моего не укрылся беглый взгляд, который он бросил на мою правую ногу. Он слишком много знал.
- Я старший конюх у миссис Каури, - представился он. - Ян Норланд.
Он протянул руку для рукопожатия, я ухватился за нее и поднялся.
- Том, - сказал я. - Том Форсит. А где же старина Бейзил?
- Ушел на покой. Я здесь уже три года.
- Да, давненько меня не было дома, - протянул я.
Ян кивнул.
- Я увидел вас из окна своей квартиры. - Он кивком указал на ряд небольших окошек над стойлами. - Может, хотите зайти, посмотреть скачки по телику? Здесь ждать нельзя, уж больно холодно.
- С удовольствием.
Мы поднялись по ступенькам к помещению над стойлами, где некогда, как я помнил, находилась кладовая.
- Лошади внизу - все равно что котельная центрального отопления, - бросил Ян через плечо. - Я включаю обогреватель, только когда ударят настоящие морозы.
Над узкой лестницей находилась дверь, она открывалась в удлиненное жилое помещение с кухней в дальнем конце и дверьми, которые, по всей видимости, вели в спальню и ванную комнату. Никаких признаков миссис Норланд не наблюдалось, на всем лежал отпечаток "мужской руки" - в раковине громоздилась грязная посуда, по полу разбросаны газеты.
- Присаживайтесь, - сказал Ян и взмахом руки указал на обитый коричневым вельветом диван, перед которым стоял огромный плазменный телевизор. - Пивка не желаете?
- Само собой, - ответил я. Пива я не пил месяцев пять, если не больше.
Ян подошел к холодильнику, в котором, как выяснилось, кроме пива, не было больше ничего. Бросил мне банку.
И вот мы уселись рядышком на коричневый диван и стали смотреть скачки в Челтенхеме по ящику. Лошадь мамы выиграла второй забег, и Ян в восторге затряс кулаками.
- А этот молоденький новичок очень даже ничего, - заметил он. - Мощные задние ноги. Со временем станет хорошим чейзером.
Он радовался успеху своих подопечных примерно так же, как я процессу превращения неопытного молодого рекрута в закаленного битвами воина, человека, которому можно доверить свою жизнь.
- А касательно большого приза, - продолжил Ян, - то победить должен Фармацевт. Уже перепугал всех своих противников.
- Фармацевт? - спросил я.
- Наша надежда на "Золотом кубке", - пояснил он с долей упрека, точно я непременно должен был это знать. - Это его последний разогрев перед Фестивалем. Обожжет Челтенхем.
- Что это означает - "перепугал противников"? - спросил я.
- Миссис Каури всю дорогу только и говорит, что старый Фарм побежит в этих скачках и обойдет всех других главных претендентов на "Золотой кубок". Не больно-то хорошо для них - проиграть всего за несколько недель до главного приза.
Ян все больше заводился и нервничал, то и дело вскакивал и бесцельно расхаживал по комнате.
- Еще пива? - осведомился он, стоя у холодильника.
- Нет, спасибо, - ответил я. Он дал мне банку всего две минуты назад.
- Бог ты мой, держу за него кулаки! - воскликнул он, сел и вскрыл банку, хотя рядом стояла другая, недопитая.
- Вроде бы вы в нем уверены, - заметил я.
- Да, он должен победить, он бегает лучше других, но…
- Но что? - спросил я.
- Да ничего. - Ян на секунду умолк. - Просто надеюсь, ничего странного не случится. Вот и все.
- А почему вы считаете, что может случиться что-то странное?
- Может, - мрачно ответил он. - Потому как последнее время с нашими лошадьми то и дело происходят чертовски странные вещи.
- Это какие же?..
- Чертовски странные вещи, - повторил он.
- К примеру?
- Ну, к примеру, они не выигрывают, хотя должны были бы. Особенно в больших скачках. А домой возвращаются больными. Сразу видно по глазам. У одних даже понос начинается, а мне прежде не доводилось видеть скаковых лошадей с такой реакцией.
Тут на экране возникла мама, она наблюдала за тем, как жокей взлетел в седло на спине Фармацевта, его шелковая ветровка в черно-белую клеточку казалась такой яркой на фоне пожухлой февральской травы. Поблизости стоял отчим, тоже, как всегда, следил за происходящим.
- Господи, надеюсь, он в порядке, - нервно пробормотал Ян.
На мой взгляд, жеребец выглядел просто превосходно. Но как знать? Последней лошадью, которую мне довелось увидеть вблизи, была афганская кляча с полуоторванным выстрелом ухом, говорили, что пострадала она от рук своего же владельца, пытавшегося скакать и стрелять одновременно. Я проявил тактичность и не стал спрашивать его, на чьей он сражался стороне. Лояльность афганских союзников всегда была под вопросом. Зависела от того, кто платит и сколько.
Скоро должна была начаться скачка, и Ян все больше нервничал.
- Да успокойтесь вы, - сказал я. - Так и сердечный приступ может случиться.
- Я должен был поехать, - бормотал он. - Теперь понимаю, я должен был поехать.
- Поехать куда?
- В Челтенхем, - ответил он.
- Зачем?
- Да затем, чтоб глаз не сводить с этой треклятой лошади, - сердито буркнул он. - Быть уверенным, что к ней не подберется ни одна тварь с намерением причинить ему вред.
- Так вы всерьез считаете, что кто-то в Челтенхеме может испортить лошадь? - спросил я.
- Не знаю, - ответил он. - Все анализы на отравление были отрицательными.
Мы смотрели, как лошадей водят по кругу перед стартом. Затем распорядитель вызвал их на линию, прозвучал сигнал, и они сорвались с места.
- Давай, Фарм, давай, мальчик мой! - крикнул Ян, впиваясь глазами в экран. Усидеть на месте он не мог, вскочил и стоял за диваном - ну в точности маленький мальчик, который смотрит страшный фантастический фильм и готов нырнуть и спрятаться за спинкой при приближении чудовищ.
Фармацевт мчался галопом, как мне казалось, легко и непринужденно, шел третьим из восьми участников, когда они пробегали отметку первого круга. Но лишь когда лошади устремились по холму вниз, а затем вышли на прямую, началась настоящая гонка и скорости резко возросли.
Фармацевт по-прежнему шел хорошо и даже выдвинулся на первое место после второго круга. Ян вроде бы вздохнул с облегчением, но затем жеребец вдруг начал терять скорость, еле взял последнее препятствие в виде изгороди и приземлился не очень уверенно. Его легко обошли остальные при подъеме на холм, и финишную разметку он преодолел последним, чуть ли не шагом.
Я не знал, что и сказать.
- О господи, - простонал Ян. - На "Золотом кубке" он бежать не сможет.
Да, действительно, Фармацевт мало походил на лошадь, которая через шесть недель может выиграть "Золотой кубок".
Ян так и застыл за спинкой дивана, руки так крепко впились в вельветовую обивку, что побелели костяшки пальцев.
- Недоноски, - пробормотал он. - Поубиваю всех этих недоносков, кто сотворил с ним такое!
Похоже, я был не единственным сердитым молодым человеком в Лэмбурне.
Глава 02
Сказать, что мое возвращение домой приняли с радостью, было бы сильным преувеличением.
Ни "привет, дорогой", ни поцелуя в щеку, ни крепких объятий, ничего подобного. Мать даже не удивилась.
Она прошла мимо меня, точно я был невидимкой, лицо напряженное, осунувшееся, губы плотно сжаты. Я хорошо знал это ее выражение. Она готова заплакать, только никогда не позволяла себе этого на людях. Насколько я помнил, мама никогда не плакала на людях.
- О, привет, - сказал отчим и нехотя пожал мою протянутую руку.
"Тоже страшно рад вас видеть", - подумал я, но вслух решил не говорить. В ближайшие дни мы, как обычно, будем ссориться и спорить, но только не сегодня. На улице холодно и льет дождь. Сегодня мне нужна крыша над головой.
Мы с отчимом никогда не ладили.
Подобно любому несчастливому ребенку, я всегда пытался вселить в маму чувство вины - за то, что прогнала отца и связалась с человеком, ставшим здесь чужим, в том числе и для нее.
Отец собрал свои вещи и ушел, когда мне было восемь: ему надоело, что лошади у мамы всегда были на первом месте. Лошади на первом, еще она обожала своих собак, на третьем месте шли конюхи, и, наконец, на четвертом, и то только тогда, когда выкраивалась свободная минутка, - семья.
Для меня всегда оставалось загадкой, как при таком раскладе она умудрилась родить троих детей. Близнецы были старше меня, они родились от первого мужа, за которого мама вышла замуж в семнадцать. Тридцатилетний Ричард Каури был богат, являлся типичным новозеландским плейбоем, вдруг решившим поиграть в тренера скаковых лошадей. После довольно бурных десяти лет совместной жизни мать, использовавшая его деньги для подпитки своих амбиций в скачках, решила с ним развестись, и по условиям развода дом и конюшни отошли ей. Их малолетние сын и дочь предпочли остаться с отцом - как я теперь понимаю, не без ее подачи. Перевалив на мужа заботу о детях, она получила больше шансов начать собственный тренерский бизнес.
Почти сразу же после развода мать вышла замуж за моего отца, местного торговца зерном, и произвела меня на свет в качестве подарка на свое двадцатидевятилетие. Но я никогда не был любимым и желанным ребенком. Думаю, мама смотрела на меня как на еще одного из своих четвероногих подопечных, которого надо было кормить, поить дважды в день, вычесывать и тренировать и чтоб все остальное время сидел тихо в своем стойле.
Наверное, я был очень одинок в детстве, но, поскольку возможности сравнить не имелось, был вполне весел и счастлив. И поскольку человеческого общения в доме не хватало, переключился на собак и лошадей - у них всегда находилось для меня время. И я играл с ними в разные игры. Это были мои друзья. Помню, как пережил душераздирающую трагедию, когда Сьюзи, моя любимая собака биггль, попала под машину и погибла. Что еще хуже - мама не стала утешать меня, просто сказала, чтоб я не распускал нюни, ведь это всего лишь навсего собака.
При разводе родители долго и отчаянно спорили, с кем должен остаться я. Лишь через много лет до меня дошло, что спорили они не из-за любви к сыну. Нет, из-за того, что ни тот, ни другой не хотел взваливать на себя ответственность за воспитание восьмилетнего ребенка. Мама проиграла, и потому я остался с ней, отец же исчез из моей жизни навсегда. В то время я не считал это большой потерей, да и до сих пор не считаю. Несколько раз он писал мне, присылал открытки на Рождество и ко дню рождения, но, по всей видимости, всегда считал, что без меня ему лучше. А я так просто уверен, что и мне без него.