В Александрове его встретили гостеприимно и радушно, а, вернее – грамотно. Не обнаруживая себя, дали "объекту" вволю побродить рядом с домом, присмотреться, войти в подъезд. Но там и обломались – хоть и вышло боестолкновение коротким, но урон понесли обе стороны. Два "наблюдателя" один за другим успокоились на площадке первого этажа с закрытыми черепно-мозговыми травмами, а Максим эвакуировался с козырька подъезда. Удобной газовой трубы здесь не оказалось и пришлось прыгать на изрытый выбоинами асфальт с высоты второго этажа. Расплата за полет пришла немедленно – острая боль в левой лодыжке, ободранные в кровь об асфальт ладони, краткое предобморочное состояние и, как следствие, снижение скорости, с которой пришлось бежать от подтянувшихся к месту встречи остальных губернаторских псов. Не спасло и знание местности – ребятки тоже успели досконально изучить все ходы-выходы, так что на вокзал прибыли почти одновременно. И во Владимир ехали в одной битком набитой, последней перед перерывом электричке, хорошо, хоть в разных вагонах, "встретились" только на конечной. И все прошло тихо и спокойно, даже незаметно – сторонний наблюдатель ни за что бы не догадался о том, что происходит. Максим специально вышел из маршрутки на две остановки раньше и в тот момент словно видел себя со стороны. Ну, идет себе человек по тротуару, хромает на левую ногу и косится на окна, двери и витрины всех магазинов и контор, попадающихся на пути. Ну, идут за ним шагах в двадцати двое – не быстро, но и не медленно. А если присмотреться, то и на другой стороне улицы еще парочку "провожатых" рассмотреть можно. Да и впереди, наверняка, два-три человечка поджидают, готовятся к передаче эстафеты. "Фиг вы угадали" – Максим еще раз глянул мельком в большущее панорамное окно на первом этаже фасада. Надо заканчивать эту прогулку, на второй круг уже заходим, да еще и непонятно, что там с ногой. Болит зверски, и отекла, наверное. Только бы не перелом, остальное ерунда, с этим можно и самому справиться. Сил осталось только на один рывок, и их надо использовать с толком. Не домой же к себе эту кодлу вести. Что у нас тут поблизости? Салон красоты, вроде, недалеко был, можно зайти. Все равно подстричься собирался.
Максим кое-как преодолел три высокие ступени, распахнул входную дверь и оказался в светлом прохладном помещении. Народу немного – из пяти кресел заняты два, кого-то стригут, кого-то красят. К резкому запаху аммиака и краски привыкаешь за секунды, черт с ним. Главное, что окна здесь отличные – огромные, зеркальные, тротуар и часть проезжей части отлично просматриваются.
– Слушаю вас, – навстречу Максиму из-за стойки поднялась женщина с длинными, идеально прямыми черными волосами. Она улыбнулась и чуть склонила голову набок, присматриваясь к прическе клиента.
– Подстричься, коротко, – попросил Максим и уселся в предложенное кресло.
И пока женщина с ножницами и машинкой порхала вокруг него, одновременно переговариваясь с коллегами и другими посетительницами, Максим не сводил взгляд с окна. Вот они, голубчики, сразу двое. Сколько их всего, интересно? Там, в подъезде, он двоих успокоил, следом притащились еще четверо. Шесть человек, получается. Машины не хватает, что странно – не иначе, заплутали в незнакомом городе губернаторские гонцы или в пробке зависли. Ничего, нормально, ему сейчас и от одного-то не уйти. Вон один по телефону говорит, подкреплению, поди, дорогу указывает. Или обстановку докладывает, так, мол, и так – нашли, ведем, как выйдет – будем брать. Сейчас, замучаетесь пыль глотать.
– Все, – мастер стянула с Максима накидку и отступила к зеркалу. – Вам нравится?
– Да, – не глядя на себя, буркнул Максим, достал деньги. И, расплачиваясь, негромко, еле слышно попросил женщину:
– Такси мне вызовите, пожалуйста.
Машина пришла через четверть часа, Максим спустился по лестнице и плюхнулся на переднее сиденье черного "форда". Захлопнул дверцу, назвал адрес и уставился в боковое зеркало. "Хвост" метался по обеим сторонам улицы, преследователи дружно схватились за телефоны, один побежал, было, следом за машиной, но быстро отстал. Пробок в городе, к счастью, почти не было, светофоры работали исправно, и в назначенном месте – у дома на соседней улице, недалеко от съемной "двушки – Максим оказался через двадцать минут. Он расплатился с таксистом, дождался пока тот уедет, и похромал назад, к "своему" дому. И вот сидит теперь с распухшей перебинтованной ногой, переползает от одного окна квартиры к другому. А по ночам, как собака, прислушивается к каждому шороху за входной дверью. Но только для очистки совести, своих от чужих тут днем с огнем не отличишь. Зато времени на раздумья теперь полно. Раз ждали в Александрове, значит, встреча готовится и в других местах – у детского дома и у колонии. Но одна из задач, поставленных себе перед рейдом, выполнена – он убедился, что ищут именно его, капитана Логинова. И церемониться с ним не будут – он все равно уже умер. Хорошо соображает господин черный полковник, чувствуется опыт и навыки, видна хватка. Именно они позволила губернатору вычислить своего "обидчика". Да и задача-то несложная – стоило лишь покопаться как следует в прошлом Стрелкова, чтобы понять, где тут собака порылась. Старая история с расстрелянной "Нивой" и всем, что было потом, помогла генерал-губернатору верно сориентировать своих людей.
Максим поплелся обратно в комнату, улегся на диван. Нет, так не пойдет, с этим надо что-то делать. Которая уже ночь без сна? Утром хочешь – не хочешь, придется тащиться в аптеку за снотворным. Или за успокоительным. Или за тем и другим одновременно… Максим рывком сел на диване, вытащил спрятанный в подушках "грач", прислушался. В подъезде на площадке кто-то был, и этот кто-то топтался у двери его квартиры и уходить не торопился. Максим метнулся в коридор – и ногу от нагрузки снова пронзила боль. Плевать, сейчас не до нее, шорох за дверью не прекращается. Наверху грохнула дверь, раздались торопливые шаги – вниз по лестнице с шестого или седьмого этажа бежали двое. Мимо они проскочили, не задерживаясь, значит, поздний "гость" их остановить не пытался и не вызвал подозрения. Плохо дело, очень плохо. Максим застыл у входной двери, прижался ухом к ободранному дерматину. Дверь старая, выбить такую – раз плюнуть. Но тот, с другой стороны, ломиться в квартиру, кажется, не намерен, топчется рядом и даже что-то бормочет себе под нос. Или в телефон. Максим посмотрел в "глазок", но на площадке темно, лампочки отсутствуют здесь со дня постройки дома. Понятно, почему те, кто бежал сверху, никого не заметили – они просто проскочили мимо затаившегося в темноте человека. А тот замер ненадолго, сделал несколько шагов назад, потом вернулся обратно. Внизу послышались приглушенные голоса. Максим вжался в стену спиной, прислушался, но слов разобрать не смог. Зато услышал новый звук – в замок кто-то пытался вставить то ли ключ, то ли отмычку. Отлично, просто отлично, вы, друзья мои, получаете высший балл. За проницательность и оперативность. Сколько вас там, интересно? Сейчас посмотрим.
Вверх по лестнице поднималась пьяная компания. Человека три или четыре орали, матерились, кто-то даже попытался спеть. Его поддержали, и "хор мальчиков" промаршировал мимо квартиры Максима. Он под шумок отодвинул задвижку, распахнул дверь и рывком втащил "гостя" в коридор. На площадке что-то упало с легким стуком, но Максим на это внимания не обратил. Пинком захлопнул дверь, одновременно приставив ко лбу "посетителя" пистолет. И снова установилась тишина, да такая, что в ней слышны были отголоски кошачьей битвы под окнами и топот соседа сверху, на четвертом этаже. "Гость" молчит, почти не дышит и на ногах держится не очень уверенно. Странный он какой-то – низенький и легкий, почти невесомый. И одет по-идиотски, в длинный, многослойный балахон. Максим разглядывал незнакомца, и все больше ему казалось, что он только что пугало огородное с грядки выдернул и в квартиру приволок. А пугало тем временем опомнилось и заговорило:
– Извините, – пискнул человек еле слышно, – извините меня, пожалуйста. Я сейчас уйду. Можно? – И попыталось сделать шаг к двери.
– Стоять, – приказал Максим, – не двигаться.
И снова прислушался – в подъезде тихо так, что даже странно. Спать, что ли, все разом улеглись? За дверью точно никого, что тоже непонятно. Чертовщина какая-то.
– Туда давай, – Максим убрал "грач" от головы "пугала" и указал на кухонную дверь, – и без фокусов.
"Гость", придерживаясь рукой за стенку, побрел в кухню. Остановился на полпути между плитой и холодильником, повернул голову вправо-влево. Покачнулся, оперся рукой о край стола и едва не упал. Максим успел подхватить его одной рукой, второй спрятал пистолет за пояс штанов под футболку. Оружие не понадобится, гостя – эту древнюю, дышащую на ладан бабку – можно пальцем прихлопнуть, как комара.
– Извините, – продолжала бормотать бабка, – я не знала, что вы здесь, я сейчас пойду. Посижу немного и пойду.
Она вытащила из-под стола табурет, уселась на него и, как школьник на парту, положила руки на пеструю скатерть. Одета она была в халат, сверху накинут теплый платок, на ногах тапки. Седые, похожие на солому, длинные волосы собраны в пучок на затылке, но прическа успела основательно растрепаться.
"Сумасшедшая? Черт ее знает, не похожа, вроде. Кто такая? Откуда? Что ей здесь надо?" – Максим рассматривал пожилую женщину. Та посидела немного, глядя в стену перед собой, поднялась на ноги и побрела в коридор. Остановилась перед входной дверью, уставилась на замок.
– Новый поставили, – произнесла она вполголоса и взялась за задвижку.
– Подождите, – остановил бабку Максим, – подождите. Вы кто? К кому?
Бабка прошаркала обратно в кухню и снова уселась на табурет.
– Вот вернулась. Хочу в своей квартире помереть, – заявила она непререкаемым тоном.
– В своей? Это разве ваша квартира? Мне хозяин сказал, что она свободна…
Он мог распинаться сколько угодно, старуха разговор поддерживать не собиралась. Куталась в цветастый платок так и молчала, глядя то на стол перед собой, то на ободранные обои на стене.
Максим проковылял через кухню и снова выбрался в лоджию. Хрень какая-то получается, откуда взялась эта бабка, да еще и посреди ночи, кто она? А если…
– Сдурел, что ли совсем? Башкой думай! – пробурчал он себе под нос и вернулся в кухню. Старуха по-прежнему сидела на табуретке и не двигалась, не издавала не звука. Не померла бы, что тогда с ней делать?
– Бабушка, – вежливо и как мог дружелюбно произнес Максим, – вы кто? И почему вы решили, что это ваша квартира?
– Я здесь двадцать семь лет прожила. В новый дом въезжали, а ключи на заводе дали. Мы в очереди три года простояли, дольше всех.
Отлично, она не померла и все понимает и слышит. Пойдем дальше.
– А как вас зовут? – поинтересовался Максим.
– Римма Михайловна, – незамедлительно ответила старуха.
Она прожила тут много лет. Сначала умер муж, потом старший сын. Все это произошло в один год, и она осталась одна, с младшим. Тот сошел с ума – то ли от переживаний, то ли сказалась наследственность. После того, как он разнес в ванной трубы, а вызванных по тревоге сантехников вышел встречать с топором в руках, несчастного сдали на вечное поселение в дом скорби. Римма Михайловна осталась одна. Она промыкалась еще лет пять, ей добросовестно помогали соседи, а потом, откуда ни возьмись, появились дальние родственники со стороны мужа. Но часто навещать пожилую женщину они не могли, да и сама старушка не желала становиться для кого-либо обузой. Поэтому по совету соцработника Римма Михайловна написала заявление, в котором изъявила желание переехать в дом престарелых. Это учреждение ей посоветовали в собесе, сказали, что все старики там довольны, и обратно домой их не заманишь. Римма Михайловна поверила чиновницам, прошла необходимые обследования, посетила всех врачей (к некоторым на прием пришлось ехать на другой конец города, долго сидеть в очереди), побывала в паспортном столе и в пенсионном фонде. Собрала все документы, отдала их соцработнику, дождалась вожделенного вызова и поехала к новому месту жительства. Волновалась, конечно, но все, действительно, оказалось прекрасно – двухместная палата с очаровательной соседкой, отличное питание и медицинская помощь по первому требованию. Потом – недели через две или три – состоялась встреча Риммы Михайловны с директором богоугодного заведения. Воспитанный и вежливый мужчина долго разговаривал с ней, внимательно выслушал, спросил, удобно ли ей в комнате и вкусно ли кормят. Получив на все вопросы утвердительный ответ, поинтересовался как бы невзначай – а где, собственно, документы на ее квартиру? Они нужны ему для простой формальности – он отметит что-то в компьютере и сразу вернет. Свидетельство о собственности и техпаспорт на приватизированную "двушку" очарованная такой заботой Римма Михайловна передала ему и больше никогда их не видела. Не видела она больше и своей соседки по палате, и самой палаты. Женщину заставили переехать в соседний – сырой и холодный – корпус, где в тесном помещении стояли восемь коек. На свободную сестра-хозяйка швырнула вещи Риммы Михайловны и приказала ей оставаться здесь. Кормить стали редко и плохо, гулять почти не выпускали, в переполненном помещении было душно и влажно. Римма Михайловна попробовала возмутиться, но умудренные горьким опытом соседки посоветовали ей молчать.
– Те, кто жалуется, долго не живут, – многозначительно сообщила одна из них, самая "молодая". Ей было семьдесят шесть, и в дом престарелых ее сдали дети. "На время ремонта" – сказали ей, и с этого дня прошло уже почти три года.
Римма Михайловна не поверила, отловила вежливого директора на улице, когда тот выходил из своей машины, и поинтересовалась, в чем, собственно, дело. Тот пообещал разобраться и попросил Римму Михайловну не волноваться – это вредно для ее здоровья, может подскочить давление, быстренько смылся в сопровождении свиты, а Римма Михайловна вернулась в свою конуру. И в тот же день поплатилась за неуместную настойчивость – ее заставили мыть полы в гостинице.
– Где? – не сразу понял Максим.
– В гостинице, – терпеливо повторила женщина, – в гостинице для паломников. Кто в комнатах полы моет, кто в коридоре, кто мусор выносит…
– Для кого? – Максим окончательно потерялся. Каких паломников, какая гостиница, какие полы? О чем она? Какой диагноз был у ее младшего сына? Не шизофрения, случайно? Так, может, и она, того, на голову ранена? Несет какую-то чушь, но уверенно, осмысленно. Или врет "с листа", или…
А старуха между тем продолжала свое повествование, она говорила ровным, без эмоций голосом, словно читала давно и хорошо знакомый текст. Недалеко от дома престарелых находится скит, туда приезжает множество паломников, многие – на несколько дней или недель. Монастырь всех вместить не может, и директор дома престарелых на имеющейся у него базе организовал гостиницу для паломников. Хозяйство получилось большое, нужны были рабочие руки, и к делу привлекли стариков. Бизнес пошел в гору, мест для приезжих не хватало, и пожилых людей пришлось уплотнить. Их загнали в тесные неудобные помещения по восемь – десять человек и каждое утро после завтрака "надсмотрщик" уводил их на работу. Дел было по горло – уборка, стирка, работа на кухне, "наемников" со стороны директор не брал, использовал внутренние резервы. Слава о райском местечке вышла за пределы области, и в скит паломники валили толпами.
– На машинах приезжают, сигналят по ночам, музыка, девки визжат, – рассказывала бабка о повадках богомольцев, – а в комнатах потом бутылки, окурки везде и грязь.
"Какие девки в монастыре? Или скит это не монастырь? Бутылки… не из-под молока, явно. Да у нее не все дома!" – Максим старуху уже не слушал, черт его знает, как выглядят шизофреники, у них же на лбу не написано "я – псих". Вот свалилась еще напасть на его голову, что ж теперь делать-то, граждане?
Бабка между тем продолжала вещать. Ее заставили убирать в комнатах и готовить их к заезду новых постояльцев. Выдержала она такую трудотерапию недолго, свалилась с гипертонией через неделю. Пролежала на "больничном" несколько дней – и снова к станку, вернее, за тряпку. Товарки тоже иногда выбывали из строя, но их быстренько возвращали назад. Да не просто так, а с наставлением – за лекарства надо платить. На вопрос о том, на что тогда уходит пенсия, перечисляемая на счет дома престарелых, ответили кратко: "Не твое дело, старая дура. Работай, или закопаем как неопознанную".
В доме престарелых Римма Михайловна продержалась до первых теплых дней. Еще зимой она разработала план побега, подготовила подходящую одежду и ждала только одного – теплой погоды. И сбежала при первой же возможности, прихватив с собой жизненно необходимые лекарства и кое-что из еды. Она ушла из богадельни поздно вечером и уже к полудню следующего дня добралась до вокзала. Там, зайцем, спасаясь от контролеров, добралась до Владимира и здесь пешком, через весь город, дошла до своего дома. В маршрутку или автобус сесть не решилась, так как не было денег, чтобы заплатить за проезд. И вот теперь она здесь, чтобы помереть, как и было сказано, в своей квартире.
Бабка выдохлась и замолчала. Максим прерывать паузу не торопился, вопросов у него было слишком много. Но даже и не это главное, в голову ему вдруг пришла старая история. Случилось это еще в школе, в не очень старших классах. У его одноклассницы была кошка – обычная уличная полосатая Мурка, такие стаями носятся по городским помойкам. Но этой повезло, хорошенького котеночка подобрали добрые люди, отмыли, накормили. Кошка выросла и долго радовала своих хозяев добрым нравом, теплой мягкой шкуркой и встроенной урчалкой. Все было хорошо до тех пор, пока Мурка не заболела странной болезнью – у нее стала вылезать шерсть. Розовые проплешины покрыли все тело несчастного зверька, и родители одноклассницы уже всерьез опасались за здоровье – свое и дочери. Поэтому было решено Мурку из дома изгнать, но поскольку люди были добрые, папа девочки однажды рано утром посадил Мурку в сумку, застегнул сверху "молнию" и увез ее на машине за двести с лишним километров от города, в деревню. Там сдал животное на попечение родни и укатил обратно. Девочке ничего не сказали, она плакала и переживала целую неделю. А ровно через семь дней кошка вернулась домой – живая, тощая и абсолютно здоровая.
– Она пришла и под дверью в подъезде орала, – делилась своим счастьем с одноклассниками хозяйка Мурки. На чудо природы пошел смотреть почти весть класс, включая Максима. Кошка как кошка, ничего сверхъестественного. Только жрет, как заведенная, и шарахается от всех, кроме хозяйки. Если, конечно, не считать того, что это существо весом в два-три килограмма на своих четырех лапах преодолело расстояние в двести с лишним километров.