На марше мы растянулись цепочкой. Передо мной болтался зелёный сидор Акима, из рюкзачного кармана торчала рукоятью в небо пехотная лопатка. Рядом колыхался воронёный шпалер. Юфтевые ботинки бесшумно ступали по хвойной подстилке. Своим размеренным походняком бывалый раскопщик Аким мог обогнать любого из нас, но вынужден был подстраиваться под самого ледащего путешественника. Ковыляющий на стёртых ногах Балдорис терпеливо выдерживал темп, хотя давалось ему это с заметным трудом. Края гансовки взмокли от пота. Я нёс его винтовку. Пристроившийся рядом Боря с дёгтем на плече, в своей каске блином смахивающий на выведенного из окружения изрядно поиздержавшегося геринговского десантника, старался приободрить товарища. Балдорис ржал. Аким тоже погогатывал в бороду. Я за компанию погрел ухо.
Речь велась о роботах. На эту тему Борю натолкнул механический походняк измученного Болта.
– Роботы из сигаретных пачек – это штука злая, – сообщил Боря, поглядывая из-под бровей на латышского стрелка. Балдорис внимал. – У тебя был такой? Впрочем, у всех тогда были. Мой до сих пор стоит на шкафу, весь перекосоёбился от старости. Я его из "Голден Стара" сделал, была такая индийская отрава по восемьдесят копеек. Фирменный робот получился! Короче, всяк делал какого горазд, вернее, насколько позволяли запасы курева. Один мужик склеил грандиозного робота метра под полтора. Поставил его на шкафу у кровати. Жил он на Петроградской, там в старых домах потолки высокие. Робот почти как человек получился, ва-абще фирменный! Дальновидные друзья, правда, мужика предупреждали о возможной опасности нарушения законов Азимова вследствие неукоснительного соблюдения законов Ньютона, но он не внял. Стоит себе робот и стоит, каши не просит, не кусается, на прохожих не кидается. Короче, никому не мешает. Ну и пусть себе стоит. Как-то случился у мужика праздник. Началось разгуляево как положено: квас-барабас, трахен-бабахен. Бабы пришли. И вот, в разгар интимных отношений, когда амплитуда колебаний опорной поверхности перешагнула критический порог, робот навернулся мужику прямо на спину.
– Можно представить себе реакцию, – сказал я, – парочка в пустой квартире занимается сексом и неожиданно к ним третьим пристраивается робот с открытой пачкой вместо болта!
– Такие ужасы даже Айзеку Азимову в самом страшном сне не пригрезятся, – захохотал Балдорис.
– Что же сталось с любвеобильным роботом, – спросил я, – он был репрессирован?
– Он был демонтирован и отправлен на свалку, – закончил Боря.
– Поучительная история, – хмыкнул подобревший от наркомовских ста граммов Аким, – лишнее свидетельство того, сколь часто конструктор оказывается жертвой собственного изобретения.
– Robot homini lupus est [27] , – извратился я. Спиртик у Акима был нажористый.
– Такой вот был секстерминатор картонный, – поправил Боря сползший на пузо штык-нож, который при ходьбе мотался и колотил по яйцам.
– Кстати, насчёт терминаторов, – добавил я. – Земля, по которой мы ступаем, наполнена ими.
– В каком смысле? – забеспокоился Фома неверующий в пончо из одеяла.
– Отнюдь не в метафорическом, – протиснулся я в шеренгу между Болтом и Борей. – Под Апраксино мы нашли сгоревший блиндаж, а в нём совершенно термоядерного немца. Это был эсэсовец, который занял русский дот и в нём отчаянно сражался. Он выпустил два рожка из автомата и отстреливался из "парабеллума", пока его не сожгли.
– Кому достался пистолет? – оживился прагматичный Балдорис.
– Никому. От огня и ржавчины железо стало как паутина. Но ганс был атомный!
– Мы с батей на Невском пятаке блиндаж откопали, – сбавил шаг и присоединился к нам Аким, – в дальнем краю, где передовая была. Нашли вот такенные мослы и ботинки пятьдесят восьмого размера. Какой-то прол [28] , судя по одежде. Вокруг него восемь трупов немцев и две винтовки валяются, согнутые как луки. Должно быть, ворвался в землянку и начал крушить всё подряд, пока не застрелили. Вот как наши воевали!
– И там были герои, и у нас, – дипломатично высказался Балдорис, в жилах которого текла близкая к прусской курляндская кровь.
– Встречаются, встречаются на Руси богатыри, – переглянулся я с Борей, но продолжить не дал возглавлявший колонну Пухлый.
– Лагерь! – коротко оповестил он.
В самом деле, чуть в стороне от дороги на небольшой полянке стоял шалаш и дымился брошенный на произвол судьбы костерок. Поблизости никого не было. Мы заглянули на бивак. Пусто. То есть, относительно, конечно: лежали скрученные спальники и четыре объёмистых рюкзака.
– Ну-ка, посмотрим, – сунулся в один из них Пухлый. – О, продуктас! Нам он совсем не лишний.
– Хочешь отмести? – спросил осторожный Дима. – Смотри, как бы чего не вышло.
– А вдруг это наши знакомые приехали копать? – присоединился к нему Крейзи.
– Да в рот им пароход, – вывернул следующий мешок Пухлый. – Ну знакомые, ну и что с того? Люди женятся, ебутся, а тут не во что обуться! На вот, Болту отдайте, это как раз его размер.
– Смотрите по сторонам, – приказал я Боре с Акимом и тоже полез шмонать.
Разумеется, то что мы сотворили, могло быть наказано весьма строго. Но раз уж Пухлый взялся мародёрствовать, идти на попятный было поздно. А мы нуждались в продуктах и снаряжении. Кстати, покарать нас было кому – в рюкзаке я нашёл широченный тесак голубоватой стали в ножнах из бобрового хвоста и три коробки патронов шестнадцатого калибра. Чехлы от ружей валялись в дальнем углу.
Возблагодарив себя за проявленную предусмотрительность, я торопливо выбрался из шалаша.
– Одевайся быстрее, – поторопил я тыркающегося с завязочками Балдориса. – Мы ограбили браконьеров, а они шутить не любят.
– Это и правда браконьеры? – с присущим ему скептицизмом вопросил Болт.
– Летом в Синяве охотников нет, – сделал я логическое допущение. – Значит это браконьеры.
Сталкиваться с суровыми дядями, вооружёнными дробовиками, было совсем не в жилу, и мы принялись активно перетасовывать шмотки и провиант в свои вещмешки.
– Полундра, идут! – сигнализировал Аким.
– Шухерись! – приказал я.
– Готово, – доложил Глинник.
– Валим-валим, – заметался спалившийся Крейзи.
Все стали поспешно навьючиваться. Из-за деревьев послышались недовольные крики. Балдорис запутался в лямках своего нового рюкзака, шапка сбилась ему на глаза. Я понял, что отступить без боя не удастся.
– Боря, – сказал я, – дай в воздух очередь.
Боря сунул руку под пулемёт и с лязгом вытянул на себя крюк затвора. Затем вскинул дёготь к плечу и с удовольствием выполнил команду.
– Ну вы уроды, – скривил рожу Пухлый, – совсем уж мозги отпили.
– Зачем показывать, что мы трофейщики? – поддержал его Дима.
Поступили мы так действительно напрасно. Но вовсе не по той причине, из-за которой волновался мент, а потому что браконьеры стали в нас стрелять. С шебуршанием посыпалась через листья крупная дробь.
Мы поспешили к дороге, огрызаясь на ходу ответным огнём. Охотников это не пугало. Они погнались за нами, изредка постреливая вдогон.
Взрыв воплей оповестил, что браконьеры достигли лагеря. Началась настоящая канонада. Мы принялись ломиться от них как лоси, стараясь не рассеиваться и не упускать друг друга из виду, чтобы не потеряться. Но уйти от охотников было нелегко. Они умели держать след и почти наступали нам на пятки. Вернуть им вещи не представлялось возможным – не было времени скинуть рюкзаки, да и бросать их было жалко. Поэтому бежали, не чуя под собою ног. Браконьеры начали отставать и наконец похерились где-то вдали.
Убедившись, что нас никто не преследует, мы устроили привал. Побросали рюкзаки на землю и расселись на них, запалённо ловя воздух пересохшими ртами. Мы ведь тоже не юноши, чтобы гонять кроссы по пересечённой местности. Воспользовавшись передышкой, Акимов принялся разматывать заменяющие ему голенища холщовые ленты, напоминающие плоских трёхметровых глистов. Я тоже разулся и с наслаждением пошевелил пальцами. Надо было дать ногам отдых. Идти предстояло долго. Спасаясь от погони, мы сильно уклонились от намеченного маршрута. Теперь ещё придётся делать крюк, чтобы не столкнуться с потерпевшими. Они нам экспроприацию не простят, поэтому от бивака следовало держаться подальше.
– Давайте пожрём, – предложил Пухлый, – у кого продуктас?
– У меня, – сказал я.
– И у меня, – откликнулся Балдорис.
– Давай, Ильёнчик, вари суп, – распорядился Пухлый, – давно пора на кишку что-нибудь кинуть. Поедим, перекурим и в путь. Марш будет усиленный, а его на голодный желудок совершать, чисто по жизни, не рекомендуется.
– Логично, – согласился я, нехотя поднимаясь.
Я взял у Акима единственную уцелевшую в отряде лопатку. Скрученные в рулон обмотки стояли рядом с ним как маленькие белёсые пеньки. Прозондировал почву. Сюрпризов не было. Глинник с Борей и Балдорисом подрядились носить дрова. Крейзи занялся изготовлением рогулин. Дима отвязал от "Ермака" казанок и сходил к ручью. Совместные усилия привели к тому, что вода стала бурбулировать. Я принялся закидывать в котёл ингредиенты.
– Что будет за суп? – заглянул через моё плечо Вова.
– Трататуй, – ответил я, шинкуя овощи новым охотничьим ножом.
– По краям капуста, в середине…
– Пусто, – поспешно вставил я.
– …хуй! – радостно закончил Пухлый.
– Вова, ты – эстет, – оценил я чувство юмора престарелого следопута.
– Их никст полицист, я-я штангенциркуль, – выдал Пухлый очередную бессмысленную фразу собственного сочинения. С немецким языком он не дружил. Когда-то проходил в школе, но мимо.
Я вздохнул и вернулся к стряпне. Пухлый достал эбонитовую хлорницу, в которой хранил анашу, выдул из "беломорины" начинку и принялся забивать косяк.
Заправил суп и вскоре он был готов.
– Сбро-од, стройся! – командирским голосом гаркнул Пухлый, беря в руки браконьерский половник. – На раздачу пищи в колонну по одному ста-новись!
Он щедро набухал каждому варева в котелок и лишь когда подошёл черёд Крейзи, безучастно развёл руками.
– На вас лимит исчерпан.
– Как это исчерпан?! – возмутился Сашка.
– Ваши продуктовые карточки крысы съели! – совсем по-лошадиному заржал накурившийся Пухлый, из него опять попёрла дурь.
– Ладно, Вован, харе глумиться-то, – попробовал уговорить его Крейзи.
– Иди отсюда, на супец сегодня ты горбат, – ответствовал раздатчик.
– Я сейчас возьму пэпэша и разнесу тебя с котлом вместе! – вспыхнул Сашка.
От безумного друга можно было всего ожидать.
– Ну, начинается утро в колхозе, – я отобрал у Пухлого поварёжку и налил Крейзи похлёбки.
– Идите, клюйте говно, – проводил его Пухлый.
– Ты тоже иди, – выделил я ему положенную порцию, – нечего тут узурпировать.
– Так невозможно, – заартачился Пухлый. – Брат ты мне или не брат, рад ты мне или не рад?
– Рад-рад, – прогнал я, – топай жрать и мне не мешай.
Пухлый что-то хрюкнул себе под нос, примостился на сидоре и застучал ложкой в котелке.
Накормив всю братию, я и сам смог перекусить. Мне нравится готовить и есть собственную стряпню.
Я уминал ужин, сидя у костра, и думал, что до темноты мы вряд ли успеем выйти к домику лесника. Впрочем, продуктов на завтра хватит. Мужики запаслись дня на три. Учитывая, что нас вдвое больше, нетрудно посчитать расход. В самый раз завтра сытыми потусоваться.
Я был в отряде за интенданта и суперкарго, чем весьма гордился. Тесак в бобровых ножнах повесил на ремень поверх КЗСа. Нож придавал солидности. Вдобавок, трататуй получился вкусным, ребята его оценили. Я повеселел. Действительно, счастье – есть. Есть самому и давать есть другим.
Решили заварить чай. Дима подхватил казанок и отправился по воду.
Вернулся он неожиданно быстро и с немытым котлом. Это я как начальник административно-хозяйственной части заметил в первую очередь.
– Какие-то хмыри в лесу, – сообщил он, – с оружием и в камуфляже.
Мы повскакали, лапая железо.
– Что за хмыри, – спросил Глинник, – охотники?
– Что за оружие? – лениво перебил Пухлый, более смекалистый даже в упыханном состоянии. Из всех нас только он остался сидеть.
– "Калашники".
– Может милиция, – ляпнул тупорылый Балдорис, – вдруг лесник настучал?
– Сколько их? – не вставая, продолжил задавать вопросы по делу Вован.
– Не сосчитал, – пожал плечами Дима. – Человек семь-восемь.
– Это уже серьёзно, – резюмировал Пухлый. – Куда они направлялись?
– В нашу сторону.
– Да что же ты сразу не сказал! – Пухлого с вещмешка как ветром сдуло. – Далеко они?
Мент не успел ответить.
– Вижу троих, – доложил Аким, – четверых… пятерых.
Пухлый уже затягивал на груди поперечную лямку. Самодельный рюкзак был сшит им как раз для подобных случаев. Иногда в лесу приходится быстро убегать.
Теперь и они нас увидели.
– Эй, кто вы? Стоять! – послышались крики.
– Вот уж на фиг, – пробормотал я, отщёлкивая пуговку трёшкиного предохранителя.
Ментам я сдаваться в плен не хотел. А кто ещё мог ходить по Синяве с "калашниковыми" – какие-нибудь добровольные дружинники из бригады народного ополчения, поднятые по тревоге шерифом? Навряд ли. Да и откуда у дружинников автоматы? Может быть, солдаты из ближайшей воинской части, взявшей нечто наподобие шефства над лесничеством? В любом случае, нотациями не отделаешься, за лесника спросят по всей строгости военного времени. Иного в Синяве не было уже пятьдесят лет.
Мысли эти промелькнули в мозгу меньше чем за секунду. Однако, сходным образом думал не только я.
– Ментов на х…й! – однозначно высказался Боря и открыл огонь из "дегтярёва".
Дружинники бросились врассыпную.
– О-о, какая попсня, – обалдело протянул Пухлый, когда дёготь смолк.
Он развернулся и побежал прочь. Мы за ним.
С солидным запозданием вслед нам заработали автоматы Калашникова. Началась война – явление в этих местах заурядное.
* * *
– Выключи ты свой телефон, – посоветовал я Диме, – и лучше засунь его в задницу совсем.
Перепуганный мент собирался звонить коллегам, чтобы они как-нибудь приостановили прочёсывающих лес автоматчиков. Никому из нас засвечиваться таким образом не хотелось. К тому же было неясно, что за людей мы встретили. Сомнения возникали прежде всего из-за их одежды. Вольные стрелки щеголяли в разноцветной НАТОвской милитари, ношение которой не свойственно рядовым сотрудникам милиции и уж, тем более, солдатам срочной службы.
Балдорис предположил, что мы столкнулись с "новыми русскими", вышедшими поохотиться на людей. Лабас с его идеями был подвергнут анафеме. Пухлый заявил, что это такие же дураки вроде нас, только ещё глупее; какие-нибудь "зелёные следопыты", не сумевшие даже накопать приличного оружия, но затеявшие схожие с нашими манёвры. Спорить ребята не стали, лишь бдительно осаживали Димона с его "Моторолой". Покидать Синяву было разумнее, не вступая в контакт с органами следствия. Ночь пересидеть в дебрях, а с рассветом уйти из леса и от преследователей. К бесу Крутого Уокера! Связываться из-за него с отморозками никому на фиг не нужно.
Мы выбрали место для ночёвки, уклонившись от возможной встречи, как с милитаристами, так и с обиженными браконьерами.
Уже стемнело, и мы остановились у речки, не доходя до разрушенного моста. Взорванный во время войны старый мост колоритно торчал из воды. От него к Молодцово вела ухабистая заросшая дорога. До посёлка было идти часа три, не меньше, поэтому мы решили сделать привал.
Развели костёр. Набрали в реке воды. Пока она закипала, я отлучился похезать. На тропинке, по которой мы сюда явились, была замечательная ямка. Её-то я и наметил загадить. Пусть кто-нибудь ненароком наступит!
Едва я нацелился присесть среди папоротников, как передо мной вырос Пухлый. Должно быть, бесшумно шёл по пятам. Он превосходно умел это делать даже в литой резиновой обуви. Пухлый поигрывал акимовской пехотной лопаткой.
– Не занимайтесь экоцидом, деточка, – задержал он процесс дефекации, – не пачкайте природу своим калом.
– Навоз – это удобрение, – буркнул я, с подозрением косясь на лопатку. Уж не вздумал ли начинающий каннибал раскроить мне череп?
– Да. Навоз – удобрение. Но у вас, деточка, – кал!
– Чего ты хочешь? – раздражённо спросил я.
– Я хочу, чтобы ты не запакостил яму, – спокойно ответил Пухлый. – Ходи срать на мост, как это делаю я.
За Пухлым действительно водилась такая привычка. Когда мы бандой следопутов тусовались вблизи моста, Вован всегда бегал откладывать личинки туда. Но я не был в такой степени панком, чтобы гонять по ночнику к чёрту на рога. Тем более, когда чай вот-вот заварится.
– Почему я не должен срать в эту яму?
– Потому что я хочу её раскопать, – заявил Пухлый.
– Лады, – сдался я, застёгивая штаны, – а что мне делать?
– Настрогай кольев.
Пухлый деловито перевесил за спину автомат и принялся углублять выемку. Зашуршал, замотался высокий орляк, скрывая выброшенную землю.
Отойдя к лагерю, чтобы идущие за нами не заметили свежих затёсов, я срубил шесть прямых крепких веток и заточил с обеих концов украденным тесаком. Пухлый готовил ловушку. Интересно, на кого? Кандидатур было немного. Я обдумал их, справляя нужду, затем подобрал колышки и навестил Вована.
Землекоп закруглялся. Мы воткнули палочки в дно ямы. Накрыли примятым папоротником. Произвели вокруг маскировочную работу. Теперь со стороны казалось, будто по тропинке прошли в ряд несколько человек. Ямы заметно не было.
– Ja, годится, – оценил капкан Пухлый.
– Ну, и что мы сделали? – осведомился я.
– Насрали кому-то в душу. Причём, по-настоящему. Это тебе не природу губить.
– А толку?
– С рассветом немцы двинутся за нами. Они сейчас где-то неподалёку ночуют, – потянул носом Пухлый, – из леса гарью тянет. Тоже костёр развели.
– Какие-такие "немцы"?
– Немцы – это все, кто не с нами, – безапелляционным тоном пояснил Чачелов.
– Ты про этих… милиционеров? – уточнил я.
– Какие там милиционеры, – отряхивая руки, мы направились к стоянке. – Лесник по любому не успел бы собрать мусоров. Да и вряд ли бы сумел. Кто бы из местных ментов вписался на такое дело? Его не впервые обстреливают. Да и не менты это. Какие-то…
– Придурки вроде нас, – обречённо договорил я.
– Исключительные дураки!
– А что ты ещё о них думаешь?
– Я думаю, что они от нас не отстанут. Чисто по жизни. Захотелось им поиграть в партизан и карателей. Они и приехали в лес пострелять, а Боря им повод хороший дал. Теперь они нас преследуют. Наверное, придётся дать бой.
– Ты серьёзно?
– Если не получится уйти.
Я снова почувствовал обречённость. Что это – злая судьба или Фортуна на время отвернулась от меня?
– Что грустишь? – проявил неожиданное участие Пухлый.
– Все люди как люди, а я как хрен на блюде! – сокрушённо произнёс я, находясь под гнётом размышлений.
– С чего ты взял?
– А-а… бляди и вору долго оправдываться, – не стал я вдаваться в подробности своих злоключений.
– Не кисни, – ободрил меня Вова. – Прорвёмся.
– Не хочется, но придётся.