- Эх! - произнес старпом горестно. - В ту пору, голубь мой, все люди специальные были, весь наш героический народ. И как бы кто ни кобенился, а все мы из этого КГБ родом!
- Почему же? - возразил Прозоров. - А всякие диссиденты–мечтатели?..
- Были такие, - кивнул Сенчук. - Так они же полезную функцию выполняли, дурачки. Клапанов и сапунов. Излишек пара и смазочного материала выпускали. А в итоге - за что боролись, на то и напоролись. Как маялись в дерьме и нищете, как скулили из подворотен, так в подворотнях и остались. Со всеми своими добровольными обязанностями. Только на сей раз - обеспечивающими непреклонность демократии. Вот кто уж - специальные люди! Они всякому строю недовольны. А есть и вообще вечные революционеры. Профессиональные, как лысый Ильич говорил. Им что в райских кущах, что на сковородке адовой - все неймется! И вновь продолжается бой… Про них песня. Таких вот товарищ Сталин, который свою пирамиду по строгим геометрическим чертежам выстраивал, в первую очередь и кокнул. Всех вычистил во имя спокойствия общества. Ему народ–солдат был нужен, а баламуты с их вечной ленинской революцией ни к чему. И кстати, коли о КГБ, то появился в ту пору у санитаров–чекистов значок на рукаве - змея и пересекающий ее меч. Знаешь, что означала змея? Гидру революции, как прочитал я в трудах одного знающего дело человека.
- А после - в сталинской пирамиде все начало тухнуть, пошли газы, возросло давление, и пришлось создавать систему клапанов, - продолжил Прозоров.
- Управляемых! - поднял палец Сенчук. - Один пусть постоянно сифонит, другой прикроем чуток, а третий захлопнем лет на десять… Не страна, а саксофон, да? - Он от души расхохотался.
Цинизм старого опера, прекрасно знающего, что почем в каждом жизненном явлении, к дальнейшей откровенности Прозорова не располагал, тем более чужой откровенностью его собеседник привык пользоваться как разменной монетой. И с красным знаменем на баррикадах он Сенчука не представлял, однако без труда видел его распорядителем на похоронах павших героев и, соответственно, наследником их славы и нереализованных привилегий.
В дверь постучали.
Старпом неторопливо приподнялся, бутылку со стола убирать не стал и открыл замок.
На пороге стоял бледный от трудно сдерживаемой злобы араб.
- Почему не на мостике?! - с места в карьер заорал на старпома. - А!.. Вы изволите пьянствовать! Хорошо же проходит ваша служба! И за что, позвольте узнать, я плачу вам деньги? Срочно на совещание к капитану! И вы - тоже! кивнул в сторону Прозорова. - У нас чрезвычайные обстоятельства, а вы… Кстати! Кто отвечал за погрузку гребных винтов?
- Понятия не имею, - равнодушно ответил Сенчук. - Но обстоятельства трагедии представляю отчетливо.
- То есть? - насторожился Ассафар.
- Винты отлиты из превосходной, судя по всему, бронзы, - пояснил Сенчук. - А ее в России воруют даже с могильных монументов. Так что винты, полагаю, портовые работяги утянули в контору по сдаче цветного лома. За этими парнями нужен глаз да глаз! Не удивился бы, если они отвинтили бы и пропеллеры с нашей посудины.
- А почему же вы в таком случае не потрудились проследить… - Тут араб позволил себе крепкое словцо.
- Выбирайте выражения, мистер, здесь живут христиане, - промолвил Сенчук, неторопливо застегивая бушлат.
Араб, не привыкший, видимо, к замечаниям в свой адрес, устремил кинжальный взор в невозмутимого, как идол с острова Пасхи, старпома, но никакой реакции, кроме каменного безразличия, не получил и, проскрипев крепкими зубами, удалился прочь.
- Смотрите, уволят, - предупредил старпома Прозоров.
- Я не люблю хвастунов, - отозвался Сенчук, - но могу вас заверить, что, очутись Георгий Романович в отставке, эти горемыки–мореходы заблудятся в океане, как дети в лесу. И если, держа курс к Гренландии, упрутся в острова людоедов, удивляться будут все, кроме меня. Так что ссал я зигзагами с клотика на всяких арабских командиров! Ишь, заявился… Сам в себе не помещается! Решил мне гемоглобин попортить… Да умрет он с этой мечтой!
Совещание проводилось в кают–компании.
- Мы не можем управлять спуском батискафа, - сказал Ас–сафар, сидевший во главе стола, высоким, дрожащим от гнева голосом. - Я не знаю, каким образом вместо винтов в ящиках оказался металлолом, но уверен, в итоге выясню это… Кальянраман, что, если нам связаться с Норвегией и заказать новые винты?
Индус, сидевший с побледневшим лицом - видимо, после взбучки, отрицательно замотал головой в чалме:
- Батискаф американского производства… Там иные посадочные размеры. Которых, кстати, в документации нет. Нам придется обратиться к фирме–изготовителю.
Сидевший рядом с Ассафаром второй помощник Еременко, с лица которого не сходила обычная гнусная улыбочка, внезапно произнес:
- Я внимательно посмотрел ящики… Они едва ли вскрывались в порту. Нижние гвозди ржавые, а на верхних очень даже свежие отметины…
- Это что же - диверсия? - прищурился Ассафар.
Еременко, не поднимая на него глаз, пожал плечами. Произнес вяло:
- Думаю, очень скоро я дам вам на это ответ…
- Очень интересно, - ледяным тоном продолжил Ассафар. - У нас череда каких‑то двусмысленных происшествий… Но с их природой мы разберемся. Итак. У нас нет рабочего батискафа, но мы восстановим его. Я принял решение. Судно направляется к Бермудским островам. К координатам утонувшего "К-219". Оттуда мы идем в порт Нью–Джерси, команде дается десять дней отдыха, мы принимаем на борт винты, запасную аппаратуру и возвращаемся в Норвежское море. Есть ли вопросы, господа?
- Увы, имеются, - промолвил Сенчук. - Если батискаф бесполезен, то зачем нужен крюк к следующей ядерной могилке?
Араб помолчал, презрительно щуря глаза и покусывая губы.
- Хорошо, я отвечу, - произнес терпеливым тоном. - У нас есть батисфера, обладающая свойствами батискафа. Она сможет самостоятельно, управляемая компьютером, спланировать на заданный участок поверхности дна.
- Почему же вы не хотите использовать ее сейчас? - спросил Прозоров.
- Потому что она предназначена для другого рода работ.
- То есть?
- То есть, - с неудовольствием продолжил Ассафар, - опусти мы ее к "Комсомольцу$1 - тросы и грузоспусковые механизмы не выдержат, и мы ее потеряем. И тогда к Бермудам будет плыть попросту не с чем.
- Таким образом батискаф предназначен для исследования "Комсомольца", а батисфера - для "К-219"? Где ею и пожертвуют, - вывел резюме Прозоров. Затем, недоуменно качнув головой, прибавил: - Дорогостоящий экспериментик!
- Наука, как известно, требует жертв, - оптимистически заметил Сенчук. И их становится все больше и больше… . Наступила пауза.
- Еще вопросы? - спросил араб.
- Я могу идти? - поднялся Сенчук. - Мне надо ознакомиться с метеосправкой, коли уж я взялся за обязанности вашего штурмана…
- Со справкой или с бутылкой? - ядовито уточнил араб.
- Что с нами будет, если с таких замечаний начинается наш медовый месяц? - усмехнулся старпом, смеривая хозяина судна ледяным взглядом, от которого у Прозорова по хребту побежали мурашки.
Гипнотические очи мусульманина показались ему опереточно–злодейскими в сравнении со стылым голубым блеском глаз отставного морского опера, и отчего‑то Прозорову представилось, что, надень на того старинный камзол со шпагой на поясе да бархатную шляпу с пером, сойдет бывший контрразведчик за явившегося из‑за завесы времен злодея–пирата - вероломного и отчаянного, каковым, вероятно, по сути своей и является.
Араб отвел взгляд в сторону. Процедил:
- Все свободны. Капитана и второго помощника прошу остаться.
- В частности - для обсуждения моей кандидатуры, - проронил в сторону Прозорова Сенчук, выходя с ним в коридор.
- В смысле незаменимости? - уточнил тот.
- Ага!
- И что скажет капитан?
- Какой там капитан!.. Пирог с ничем! - отмахнулся старпом. - Ему бы я и дебаркадер не доверил!
- Но я слышал, он говорит на трех языках, помимо того, у него два высших образования…
- Ну, петух с орлом тоже в общем‑то одинаковы, - рассудил Сенчук. - У обоих - клюв, перья, крылья… Но петух, конечно, круче, поскольку умеет кукарекать. Кстати, меня жизнь научила не очень‑то и показывать свою образованность. Меньше завидуют.
На этом первый подступ к разработке старпома закончился.
Прозоров, вернувшись в свою каюту, сел у иллюминатора и призадумался.
Сенчук, как он понял, был действительно незаменим, а потому откровенно независим и дерзок. Будущие отношения с хозяином экспедиции его не волновали. Почему?
Не потому ли, что он чувствовал себя независимым, в первую очередь материально, и вел свою игру, связанную с контрабандой, расценивая данное плавание как временный эпизод в большой криминальной игре?
Данная версия представилась Прозорову правдоподобной, но своим первым успехом он посчитал не ее, а установление контакта со старпомом - хоть каким‑то, но источником информации.
Или - хорошо продуманной дезы?
На этот вопрос ответа у Прозорова также не существовало. Но в том, что рано или поздно ответ появится, он был убежден.
КАМЕНЦЕВ
Стоя на палубе и глядя на толкотню матросов, упаковывающих батискаф в защитный брезент, Забелин, с усмешкой глядя на Каменцева, негромко выговаривал ему:
- А вы, доктор, оказывается, бедовый парень… Зачем все‑таки надо было устраивать этот пожар в каюте?
- Чтобы дать вам время разобраться с процессором. Это во–первых.
- Все решилось куда проще. Кто‑то, не мудрствуя лукаво…
- Это во–первых, - продолжил Каменцев. - Во–вторых, теперь я абсолютно уверен, что эти природоохранители решили поднять ядерную головку ракетоторпеды.
- То есть?
Каменцев поведал о служебной документации, обнаруженной им в каюте пакистанца.
- Весьма забавно, - озабоченно качнул головой Забелин.
- И в–третьих, - продолжил Каменцев, - наш главный ученый - диабетик. И в пожаре сгорел весь его персональный инсулин.
- Жестоко! - сказал Забелин. - Решили таким образом угробить главного специалиста?
- Да нет… - Каменцев с досадой посмотрел на перетянутые полосками пластыря пальцы левой руки. - Пару десятков ампул я взял с собой. По дороге в санчасть пять штук кокнул, споткнулся в горячке… Полез в карман - и вот… Кивнул на поврежденную руку. - Порезался. Но теперь здоровье и жизнедеятельность этого умника под моим полным контролем. И думаю, что, если эти деятели что‑либо затеяли в Бермудах, главного спеца я отключу, как лампочку. Есть на сей случай определенная, так сказать, микстура… А он не через час, так через два обязательно меня навестит. Удивлен, что до сих пор не явился…
- Так вы не только поджигатель, но и отравитель? - усмехнулся Забелин. Кстати, я после выпуска из училища в общаге жил… В комнате на четверых. Все молодые офицеры. И был среди нас некий лейтенант Гена Терентьев, обладатель дефицитной по тем временам бутылки французского коньяка. С этим коньяком вообще странные истории… Он тогда в нашей нищей среде исключительно в качестве презента фигурировал… Помню, в военном городке я одному доктору за успешно излеченную гонорею бутылку "Наполеона" подарил, а у нее - такой характерный скол у донышка… Так вот. Через год в качестве подарка от одной благодарной дамы эта бутылка ко мне снова вернулась, пройдя, подозреваю, десятки рук… А с лейтенантом Геной так вышло: мы его каждый праздник кололи на эту бутылку, а он - нет, мол, разопьем, как только третью звезду получу. Вообще‑то, замечу, жлобоватый был паренек… Ну, год терпим, а он все в лейтенантах… А однажды как‑то ну уж очень остро недобрали! - и решились на грех: через шприц коньяк выкачали, выпили, а в бутыль мозольной жидкости заправили. Через месяц, представь, Гене дают третью звезду. Мы: ну, давай, открывай коньяк, обещал! Не, говорит, до следующей звезды его оставляю, вам и так водки хватит, не баре. Но все‑таки убедили мы его, открыл он коньяк, мы свет притушили - жидкость‑то зеленая… Кто‑то рюмку из синего стекла достал, налили мы повышенцу…
- И?.. - хохотнул Каменцев.
- Он выпил, потом передернуло его, как от разряда, оглядел он всех нас изумленно и с трагедией в голосе воскликнул: "Братцы, коньяк‑то прокис!"
- Похоже, истории суждено повториться, - прокомментировал Каменцев.
- Думаешь, придет к тебе на поклон? - спросил Забелин.
- Как выразилась однажды любимая женщина, проводившая, кстати, меня в этот поход, - поведал Каменцев, - куда он денется, когда разденется!
Позже, на ужине в кают–компании, подтолкнув Каменцева под локоть, Забелин шепнул:
- Похоже, ты прав… - И кивнул в сторону показавшегося в двери Кальянрамана.
Лицо пакистанца омрачала тоска. Подойдя к Каменцеву, он нехотя произнес:
- Доктор, мне необходимо с вами поговорить.
- Милости прошу. - Каменцев привстал из‑за стола. - Здесь или в санчасти?
- Я думаю, в санчасти…
В санчасти, где под присмотром дежурного матроса находился все еще находящийся в беспамятстве Филиппов, они присели в уголке, и пакистанец упавшим голосом поведал:
- Вчера… вчера случилось ужасное!
- Вы имеете в виду пожар?
- Да… Я - диабетик, и в огне погиб весь мой инсулин. Теперь вся надежда на вас, доктор.
Каменцев не нашел ничего лучшего, нежели пощупать пульс на потном запястье больного.
- Дело плохо, - констатировал, скорбно качнув головой. После, в задумчивости побродив у стеклянных шкафчиков, привинченных к полу, произнес: Кое‑что у меня имеется… И я в состоянии помочь вам. Но…
- Я заплачу! - Пакистанец прижал руку ко впалой груди. - Я заплачу вам хорошие деньги, доктор!
- При чем здесь деньги? - поморщился Каменцев. - Я вовсе не собираюсь наживаться на вашей беде, но, боюсь, те заменители, что есть у меня под рукой, обладают малоэффективными показателями. Нам предстоит выработать для вас определенную диету и режим… Но для начала мне надо знать тип вашего заболевания…
- Тип весьма неблагоприятный, - мрачно усмехнувшись, произнес пакистанец. - Позвольте вам пояснить…
Выслушав подробности, Каменцев удрученно вздохнул. Затем произнес в раздумье:
- Все, чем я располагаю, позволит вам продержаться дней десять–двенадцать… - Он достал шприц, порывшись в коробке с медикаментами, отыскал ампулу, обломив ее кончик. - Позвольте вашу руку…
- Не надо, я сам! - Кальянраман, протерев кожу поданной Каменцевым спиртовой салфеткой, сноровисто сделал себе укол.
Когда прозрачная жидкость перекочевала из узкого пластикового цилиндрика в кровь, он, закрыв глаза и распрямив плечи, глубоко и удовлетворенно вздохнул. Произнес через внезапную одышку:
- Я ваш должник, доктор… Должник и раб.
- Так вот, - сказал Каменцев. - До завершения экспедиции вы не дотянете. Вам срочно надо сойти на сушу. Поддерживающие дозы неполноценны, и они так или иначе плачевно скажутся на вашем здоровье.
- И что вы предлагаете? - отозвался Кальянраман, осоловело тараща глаза на утреннюю синь в иллюминаторе.
- Ничего, - бесстрастно ответил Каменцев. - Но вы, по–моему, не понимаете, к чему я клоню. От "Комсомольца" мы идем к Бермудам. Каким испытанием это явится для вас, предсказать не берусь. Мои запасы строго ограничены.
- И что же мне делать? - вопросил Кальянраман с испугом.
- Я буду откровенен с вами настолько же, насколько вы откровенны со мной, - продолжил Каменцев. - Лично мне плевать на всю эту экспедицию, да и к тому же я от нее очень устал. Судовой врач, как оказалось на поверку, удел не сладкий. А море, по моему мнению, лучше всего смотрится со стороны теплого пляжа. Поэтому я с удовольствием также оказался бы на береге.
- Но как я могу повлиять…
- Откуда же я знаю? - развел руками Каменцев. Обхватив тощими пальцами колени, пакистанец задумался, раскачиваясь корпусом на вертящемся табурете, а затем, уставившись на своего спасителя обескураженным взором, с запинкой спросил:
- Вам что, непременно требуется попасть в Америку?
- Не мне, а вам, - поправил его Каменцев. Кальянраман лишь тяжко вздохнул. Затем произнес:
- Мне не хотелось бы, чтобы господин Ассафар рассматривал меня как большую проблему для экспедиции…
- Н–да, он, чувствуется, человек суровый, - мельком взглянув на угнетенного пациента, произнес Каменцев. - Но, прибудь мы в Штаты, договариваться с ним ни о чем не потребуется, там в любом случае запланирована долгая стоянка.
- Что вы имеете в виду? - В тусклом взгляде пакистанца мелькнул отблеск какой‑то одному ему ведомой идеи.
- Я ничего не имею в виду, - холодно отозвался Каменцев. - Я просто рассуждаю с точки зрения медика, обязавшего себя во главу угла ставить гуманность и нужды больного. В данном случае - больного, которому грозит кома. Далее - выбирайте сами. Если вы находите в себе силы продержаться… Впрочем, есть иной выход: я могу официально обратиться к начальству, и…
- Да вы что! - отмахнулся Кальянраман. - Ни в коем случае! У нас и так достаточно неприятностей. И мне за них изрядно досталось… В общем, я вам признателен, доктор. За помощь и за участие. Когда следующий укол? - смущенно кивнул на использованный шприц.
- Желательно - завтра в это же время, - твердо заявил Каменцев. - Вам, дружище, придется выдержать режим жесткой экономии. Иначе не выдюжить.
Шатаясь от безысходности, Кальянраман покинул санчасть.
После обеда, покуривая с Забелиным на верхней палубе, Каменцев поведал товарищу о визите ученого мужа, услышав в ответ:
- По–моему, мы перемудрили. И как бы ваши намеки этот тип в чалме не воспринял бы ненужным для нас образом.
- Не думаю, что он станет…
- А я думаю, что ни в шпионы, ни в диверсанты мы категорически не годимся, - отрезал Забелин.
Каменцев хотел возразить, но слов не нашел. Отведя взгляд в сторону вечернего моря, рябившего низкими и ровными гребнями спокойных волн, он согласился в душе с правотой соратника - единственного человека на этой проклятой посудине, которому можно было довериться.