Крохин, подняв тусклый взгляд на араба, вяло кивнул. И в то же мгновение понял, что именно такая реакция - трусливого, потерявшегося в сумятице мыслей неудачника, никогда не имевшего стержня - наиболее приемлемой и искренней нынешнему распорядителю его судьбы и показалась. Он ощутил это безошибочно и органически и в тот же момент избавился от страха, подленько и облегченно уяснив: пронесло…
- Не скрою, мне нужны верные люди, - сказал Ассафар. - Особенно сейчас, когда на судне появился опасный враг. Но у меня есть основания для сомнений в вашей искренности, господин Сенчук. Вы ловкий человек и умеете убеждать, однако…
- Хотите доказательств? - с насмешкой откликнулся старпом. - Извольте, я приберег их. Ваши недруги заминировали ящик со взрывчаткой. Заряд радиоуправляем.
- К‑как?! - округлились глаза Ассафара.
- Да–да, - горько подтвердил Сенчук. - Но ваш покорный слуга обезвредил эту злую игрушку. И не будь меня, кишки ваших подданных порхали бы под облаками - это истина в первой инстанции.
- А–а…
- А теперь о наших партизанах, - с нажимом поведал старпом. - Они убеждены, что бомба дееспособна, и потому начнут торговаться. Естественно, когда мы их всерьез прижмем… Такие аргументы моей верности вас удовлетворяют?
- И что вы предлагаете? - с надеждой глядя на старпома, спросил араб.
- Значит, так, - деловито сказал Сенчук. - Дайте мне пяток самых расторопных ребят и оружие. Пора поспешить, иначе эти негодяи в трюме могут изрядно подпортить незыблемость нашего консенсуса. Но я принесу вам их глупые головы!
- Хорошо, - сказал Ассафар. - Вы пойдете в трюм с моими людьми. Вы и Владимир. Но оружие доверим вам только тогда, когда проверим вас в деле. Итак, вперед, господин Сенчук!
Старпом с готовностью приподнялся с постели; хлопнув по плечу Крохина, приказал:
- За мной, Вова! - И напористо двинулся на толпившуюся в двери настороженную публику, нехотя отступившую в коридор.
Щелкнул замок.
Бредя в окружении матросских роб, Крохин искоса оглянулся на каюту, где остался автомат. Сенчук, катая желваки по решительно сжатым скулам, плечо в плечо шагал рядом с ним. Что творилось в многомудрой голове старпома, Крохин не знал. Но решительность, с которой тот отстоял его перед арабом, вызывала невольную благодарность и надежду на изворотливый ум покровителя, предавать и разменивать которого было, как открылось ему, попросту невыгодно и опасно: в жизни его, Крохина, араб заинтересован не был, компания террористов сожрала бы его, как попавшего в муравейник жука, и оставалось одно - во всем следовать воле и приказам находчивого бывшего опера, умевшего переломить любую превратность в свою пользу.
Единственное, что не мог понять Владимир, - на чьей же стороне отныне старпом? И вдруг словно услышал его ответ:
- Я всегда на своей стороне, Вова…
ПРОЗОРОВ
В отличие от многих своих сослуживцев Иван Васильевич Прозоров был боевым офицером военной разведки и, пройдя Афганистан, Чечню и Таджикистан, а также побывав в государствах куда более отдаленных, извечно оказывался волей судьбы и начальства не в тылу в качестве наблюдателя захваченных в плен и беспомощных, как осы без жала, бандитов, а на переднем крае бескомпромиссных схваток, где научился безошибочно определять стороны, по которым наиболее продуктивно летают пули. И потому, оказавшись в достаточно необычной для себя обстановке корабельного трюма, сумел моментально определить наивыгодное расположение огневых позиций с учетом вероятных маневров противника и его численности.
Отсек, заставленный множеством разномастных контейнеров, представился ему наиболее удобным укрытием для внезапной, кинжальной стрельбы по врагу, должному понести уже в течение первых секунд боя непоправимые для успеха первой атаки потери. В случае наката второй волны атакующих отсюда открывался дискретный путь отступления в дальнейшие пространства трюма, подразумевавший уничтожение первых, наиболее активных рядов преследования. По израсходовании боезапаса стратегия и тактика боя исчерпывались, но, как полагал Прозоров, нагромождение трупов создаст если не моральный перевес, то благоприятную атмосферу для торговли с арабом относительно установленной в одном из отсеков мины, хотя условия такого торга он представлял себе покуда смутно, полагаясь на импровизацию по обстоятельствам.
Местом своего первоначального укрытия он выбрал затененную, отороченную высокими металлическими бортами крышу одного из контейнеров, над которым помимо всего нависал короб вентиляционной трубы. Каменцев, вооруженный автоматом, находился поодаль, должный открыть огонь исключительно в случае активного массированного наступления врага или угрожающей контратаки на притаившегося в засаде Прозорова. Забелин - хранитель пульта, главной и спасительной козырной карты, - страховал судового медика, оставаясь на третьем рубеже обороны.
Ворочаясь в колкой, в войлок сбитой пыли за вентиляционной трубой, сваренной из проржавевшего листового железа, Прозоров всматривался в зыбко покачивающийся полумрак, размытый тусклыми клубами света, вспоминая мокрую заснеженную Москву, себя - неутомимого искателя приключений, сидящего в удобной машине, глядящего на мирные городские огни и не чающего побыстрее оказаться в ослепительных океанских просторах, в очередной щекочущей нервы схватке… Вспомнилась попутно жена, накануне очередного прощания бросившая в него, сидящего на диване и вещавшего о недолгой разлуке, отглаженную рубашку и заявившая, что бесконечные командировки мужа заставляют ее подумать о целесообразности совместной жизни с вечным скитальцем. Жена считала Ивана военным строителем, разыскивающим в разнообразной глуши площадки для военных полигонов.
Шумок осторожных шагов заставил Прозорова крепче сжать рукоять пистолета. Звяк железа, глухое ругательство… И наконец - неясные очертания фигур, приближающихся к контейнеру.
Их было шестеро. Четыре матроса - два с пистолетами, два с автоматами, а впереди, словно под конвоем, безоружные Сенчук и Крохин.
Пройдя контейнер, на верху которого затаился Прозоров, группа остановилась.
Невозмутимый, как обычно, старпом, вглядываясь в нагромождения железных коробов, пробормотал:
- Будь я сейчас на месте моего коллеги Ивана, перехлопал бы нас, олухов, как выводок цыплят. Эх, тяжела подневольная доля!
- Вперед! - приказал ему один из матросов, предусмотрительно держась за спиной Крохина.
Прозоров перевел взгляд в сторону, откуда явились опасные гости. По всей видимости, их никто не страховал. Итак, только шестеро… А вернее, четверо старпом и "шестерка" араба - всего лишь живой заслон… Значит, пробные шары… Ну–с, теперь главное, чтобы не сдали нервы у Каменцева…
Два раза упруго дернулся в руке пистолет. Не обращая внимания на оседающие фигуры автоматчиков, Прозоров переместил мушку на очередного матроса, но узрел лишь его изумленно разверстый рот и чью‑то руку, обхватившую шею руку старпома, - он уяснил это мгновенно; поспешно повел стволом в сторону другого матроса, поймал цель, нажал спуск, в ту же секунду ослепленный пламенем встречного выстрела, а далее, услышав тюкнувшую в металл в метре от головы пулю, осознал, что жив, что уделал и третьего, а другого взял на себя Сенчук, кто в настоящий момент уже деловито вытирал о брючину убитого им недруга клинок и всматривался при этом поверх контейнера в его, Прозорова, сторону.
Куда‑то исчез лишь один персонаж - Крохин… Нет, вот и он, на карачках выползающий из тени…
- Ну, старпом, докладывай обстановочку, - донесся издалека язвительный голос Каменцева.
- О, да тут вся теплая компания! - откликнулся Сснчук. - А я уж думал, партизаны ушли в лес и заблудились…
- Что там происходит? - подал голос Прозоров, выползая из‑под навеса трубы.
- А ты, сверчок, палишь как ковбой, молоток! - приветственно помахал ему ладонью отставной опер. - Слезай, чего словно Емеля на печке?
- Мне тут сподручнее… Хотя… - Прозоров упруго спрыгнул с верхотуры, встав напротив старпома.
- Ну, если интересует обстановочка, то она - хуже некуда, - поведал старпом. Обернулся на Крохина, все еще продолжавшего стоять на четвереньках и, помаргивая, трясти головой. - Вова, ты чего как примат, с баобаба упавший? Вставай, милый, соберись с духом, страшное еще впереди. Мы, - обернулся на подошедших Каменцева и Забелина, - вроде как уверили араба в личной лояльности, а вот с вашей командой он намерен разобраться без зазрения своей басурманской совести…
- У нас есть предмет для мирной беседы с ним, - сказал Забелин, доставая из кармана пульт и демонстрируя его присутствующим.
Старпом, вздохнув, произнес сокрушенно:
- Вы - благородные люди, но дураки. И привыкли лезть напролом, как медведи в буераке… Вы о чем думаете? Постреляете десяток придурков, а потом торги начнете? Да ваше счастье, что ни они, ни араб никакой особенной воинской тактикой не владеют и решили по растерянности своей первоначальной лобовым клином вас раскурочить… Не будет с вами разговора! Они пенятся, что дурная моча, и, пойди я к этим олухам как парламентер, да еще с заковыристым предложением, буду разодран как вобла в пивной день. Задача наша - выбраться отсюда и захватить яхту. Как - я знаю.
- И как? - спросил Прозоров.
- На сей случай припрятан в трюме кислородный дыхательный аппарат. И знаю я, где есть люк, предназначенный в прошлом для вылазки наших тружеников–разведчиков. А потому слушайте разумного человека, божий дар жизни в себе сохраняющего благодарно и трепетно.
- Очень часто - за счет других, - буркнул Забелин, не отрывая взгляда от лежащего на ладони пульта.
- Так у вас есть план? - спросил Каменцев, вынимая из кармана убитого матроса пистолет.
- Еще какой! - с воодушевлением вскинул на него глаза Сенчук.
И в ту же секунду трюм наполнился глухим, стремительно приближающимся гулом десятков матросских башмаков, и Прозоров, подняв пистолет, открыл беспорядочный огонь в безудержно накатывающуюся на него лавину матросских роб, оглушенный яростным победным воем врага…
В искаженных неукротимой ненавистью лицах этого решительного вала не было ни намека на замешательство или страх, и в дымном алеющем полумраке казалось, что на него устремлено полчище вырвавшихся из преисподней вурдалаков…
И, запоздало соглашаясь с доводами старпома, он жал и жал на спуск, слыша попутное хлопанье "Макарова" в руках Каменцева, с удивлением постигая, что отчего‑то молчит автомат Забелина, а когда раму пистолета заклинил край второй опустевшей обоймы, полетел навзничь, опрокинутый натиском толпы, и уже на полу, изворачиваясь под ударами ног и рук, увидел пальцы поверженного рядом с ним кавторанга, вдавливающие кнопку на пульте…
И - полетел во тьму, ощутив напоследок взрыв, потрясший недра уже неразличимого трюма, застланного плавающей в глазах кровавой поволокой.
АУТОДАФЕ
Очнуться его заставила боль. Он сам стал болью - дребезжащей, вибрирующей, ломящей, острой, нудной, надсадной, и даже смутные первые мысли являлись частью этой боли–муки, выплеснувшейся словно бы в некое никуда из блаженного мрака забвения. А потом в эту боль плеснуло холодом воды, вылитой на него из ведра, и чей‑то злорадный голос изрек:
- И этот очухался…
Разлепились глаза, хлынул свет, и в нем, золотисто и сирене–во дробящемся, возник долговязый матрос с озлобленным лицом.
Отставив в сторону порожнее ведро, матрос ухватил Каменцева за волосы и резко приподнял, уместив спиной к лееру. Связанные за спиной онемевшие руки едва почувствовали холод упершейся в них металлической стойки.
Невольно постанывая, Каменцев скосил глаза, увидев сидевших плечо к плечу рядом с ним Прозорова и Забелина - с изуродованными, вспухшими от побоев лицами в коросте застывшей крови.
Издалека донеслись деловитые крики:
- Еще минимум пять людей в трюм!
- Вода сошла?
- У пробоины еще по пояс! Пять людей, слышите, боцман!
Сознание постепенно прояснялось. Взрыв, пробоина… Значит, все напрасно, значит…
Превозмогая боль, встряхнул головой, оглядевшись наконец по сторонам. Он находился в юте, среди мелькания белых роб, безразлично снующих мимо него и избитых, связанных товарищей, а неподалеку, на шканцах, располагались Сенчук и Крохин.
Вид старпома, мечтательно глядевшего в спокойное зеркало океанской шири, устланной золотом полуденного солнца, отличала столь безмятежная отрешенность от всего происходящего, будто он находился в прогулочной лодочке, дрейфовавшей на каком‑нибудь пригородном озерце средней российской полосы. Ему не хватало лишь удилища и панамы.
Вместо панамы на голове старпома красовалась фуражка с белым верхом и военно–морской кокардой. Одет он был, несмотря на жару, в просторную брезентовую робу, плотные темно–синие брюки и тяжелые ботинки на толстой подошве.
Составлявший ему компанию Крохин, в отличие от старшего товарища, был, напротив, взъерошен, взволнован, на потном лице его проступили, неровно чередуясь, красные и белые пятна, выдающие немалое смятение чувств и чудовищное напряжение вегетативной нервной системы.
- Привет, доктор, - констатировал Сенчук, равнодушно подмигнув Каменцеву. - Рад, что пришли в себя, а то мне померещилось, что вы отбыли, несмотря на мое заступничество, в светлые райские дали… Извините, что не приглашаю присесть рядом. Хотя в теории бы и мог… Вообще‑то, - поведал, - на шканцах боевых кораблей нежат задницы лишь капитан и флагман. Но поскольку в случае кончины капитана его заменяет старпом, он же - ваш покорный слуга, не очень‑то возвеличивающий над бытом разные там высокопарные формальности,.. Но, увы, сейчас у вас не тот статус, и меня превратно поймут.
- Выходит, вы все‑таки… - промямлил Каменцев разбитыми губами, но закончить обличительную фразу ему не удалось: раздалась гортанная команда на арабском, видимо, языке, кучковавшиеся на юте матросы мигом рассыпались, образуя строй, и тут же под крылом кормового мостика появились Ассафар и второй помощник.
Сенчук с появлением начальства с места не двинулся, более того - удержал судорожно привставшего со шканцев Крохина, не без опаски озиравшего возникшую поодаль грозную матросскую шеренгу.
Почтения к официальному построению не выказали и хозяева пришвартовавшейся яхты, сидевшие на низких складных стульчиках у платформы шпиля - с банками пива в руках и с дымящимися сигарами.
У ног толстяка с физиономией киношного гангстера стоял пластиковый кейс–холодильник, содержавший, вероятно, прохладительный алкогольный напиток.
Каменцев посмотрел на Ассафара. Лицо его, с заострившимися чеканно чертами, светилось угрюмой решимостью, сузились пылающие яростью глаза, нервно кривился тонкий бескровный рот.
Оглядев орлиным взором строй, араб отрывисто произнес:
- Братья! Вы уже знаете, что среди нас есть враги! И вот для них наступила минута расплаты! Среди нас не должно быть никакой нечисти! - Он замолчал, обернувшись на шум раздавшихся за спиной шагов: со шкафута, в сопровождении двух вооруженных автоматами охранников, брел Филиппов съежившийся, с сиреневым лицом мертвеца, только вытащенного из холодильной камеры. Кисти его рук перехватывала удавка из прочного капронового каната.
Глаза пленника бессмысленно пялились на настил палубы, по которому он ступал дергающейся неверной походкой паралитика. Его охранники, напротив, озлобленно и яро крутили головами по сторонам, выразительно потрясая оружием.
- Туда его! - махнул рукой араб, и арестанта подвели к огораживающим корму леерам, под алюминиевый шест флагштока.
Филиппов тут же опустился на колени и замер с понуро опущенной головой.
"А он‑то чем отличился? - мелькнуло у Каменцева. - Значит, тоже пытался пойти поперек…"
Араб, презрительно покосившись на Филиппова, перевел взгляд на сидевшую с независимым видом на шканцах парочку. Дернул щекой в саркастической ухмылке. Вежливо, на выдохе произнес:
- Вам, господа, придется тоже присоединиться к этим… - указал на томящихся под стволами узников.
- А как же наш договор, господин Ассафар? - поднимаясь, вопросил Сенчук. - Неужели я подло обманут?
- Я пришел к мысли, что довериться вам - слишком большой и неоправданный риск, - небрежно объяснил араб.
- Минуту! Сейчас вы совершаете непоправимую ошибку! - Сенчук торопливо, бочком, засеменил к хозяину экспедиции.
Вслед за ним, отставив под катушку лебедки недопитое пиво, поспешил, дыша в затылок старпома, прибывший на яхте толстяк, выдав этаким проявлением бдительности свою безусловную заинтересованность и причастность к происходящим событиям.
- Назад! - ткнув подошедшего к боссу Сенчука в грудь стволом автомата, выкрикнул Еременко.
Дрогнул, колыхнувшись, и строй матросов, но, повинуясь жесту араба, остался на месте.
Каменцев потерянно всмотрелся в лица стоявших на юте людей. Пустые мрачные глаза были везде.
- Так вот я хочу разъяснить вам вашу ошибочку, господин хороший, - не принимая во внимание настырные тычки автоматного дула, обратился Сенчук к арабу. - Она состоит в том…
- Назад, мразь! - уже в голос заорал второй помощник, а жирная ручища хозяина яхты упреждающе легла на плечо старпома.
- Она состоит в том, что вы не подумали о контрразведывательном обеспечении своей дури, - спокойно продолжил Сенчук. - А ты чего с ружьем, друг? - обратился он ко второму помощнику. - Здесь, между прочим, лето, а летом охотиться нельзя!
Терпение второго помощника иссякло, и он нажал на спуск.
Раздался тихий сухой щелчок.
Помощник, растерянно уставившись на автомат, вновь передернул затвор, снова дернул крючок, и в этот момент пудовый башмак старпома, как чугунное ядро, погрузился в его промежность.
У помощника закатились под лоб глаза.
В следующее мгновение, не сопроводив ни малейшим вниманием падение извивающегося от боли тела у его ног, Сенчук отпихнул стоящего за его спиной толстяка и коротко въехал мечом плотно сложенных пальцев в солнечное сплетение охнувшего араба. После - круто развернулся к толпе двинувшихся на него матросов, в чьем арьергарде шли, наставив на него стволы, охранники Филиппова, спешившие на помощь боссу и оставившие без присмотра своего, впрочем, беспомощного пленника.
Охранники столь же растерянно и глупо, как выведенный из строя помощник капитана, без толку щелкали спусковыми крючками.
Из‑под просторной робы старпома, в свою очередь, внезапно вынырнул "Калашников" со складным прикладом. Щелк! - примкнулись к оружию сдвоенные лентой рожки и лязгнул затвор.
Раздался выстрел, подобный удару хлыстом. Передние ряды атакующих отпрянули и замерли, подобравшись, оставив на рубеже несостоявшейся рукопашной атаки убитого наповал боцмана.
- Хорошая штука "Калашников", да? - спросил Сенчук Крохина, многозначительно указывая ему в сторону Каменцева и связанных офицеров. Верная, как супруга арабского шейха! Жми на спуск и радуйся жизни! - Он выдержал паузу, а затем, угрожающе тряхнув стволом в сторону матросов и побросавших бесполезное оружие охранников, взревел: - Всем лечь! - И - для пущей убедительности, вероятно, - бестрепетно прошелся длинной очередью по скоплению белых роб, тут же окрасившихся кровью.
Вой ужаса и боли повис над ютом. Палубу устлали тела - живых и покойников.