– Берём, – решил я. – Пригодится.
Лепяго запер музей и мы зашагали по улице странно притихшего городка.
– Мы так долго будем плестись, – буркнул Слава, заметив в проулке чёрный "Днепр" с коляской.
– Не стоит, – поосторожничал я. – Полный город ментов. Спалимся.
– Угон автотранспортного средства нам срок уже сильно не прибавит, – хмыкнул корефан.
– Владелец шум поднимет, нам светиться на хрен не нужно!
– А его дома сейчас нет, – подал голос Андрей Николаевич. – Уехал к пещере вместе со всеми.
Вмешательство директора определило судьбу мотоцикла. Заведя драндулет при помощи отвёртки, мы заняли места: Слава за рулём, я – сзади, а Лепяго примостился в коляске. Басовито порёвывая, "Днепр" вывернул на улицу и запрыгал по колдобинам изрядно разъезженной дороги.
Мелкие лесные дороги ветвились вокруг Усть-Марьи. Ведомые Андреем Николаевичем, мы обогнули Левую сторону, уйдя с моста на объездную тропу, а с неё на просеку, сделанную для линии электропередачи в заматеревшем березняке. Когда-то здесь была тайга. Лет пятьдесят назад её срубили, а на месте пихт и кедров поднялись осины и берёзы. Лес был шумный, почти русский. На миг показалось, что я вернулся домой. Появилась уверенность, что всё окончится хорошо. Насколько хватало моего умения ориентироваться, двигались мы почти точно к вертолёту. Я прикидывал, где придётся бросить мотоцикл, чтобы пойти через лес напрямик. Оставалось уже недалеко, когда из-за деревьев вышли трое в новеньких темно-зелёных плащ-палатках, с АК-74 на плече. Один из автоматчиков уверенным жестом регулировщика поднял руку. Слава затормозил.
– Я их не знаю, – шепнул Лепяго, когда он сбросил газ.
"Тогда не договоримся", – хладнокровно отметил я. Автоматчики подошли вплотную, равнодушно глядя на нас. За злодеев мы не канали, особенно притаившийся как мышь Андрей Николаевич.
– Кто такие? – спросил "регулировщик".
Слава расслабил спину и словно невзначай опустил правую руку на колено.
– Мы с комбината, – деловито начал я, – а это директор краеведческого музея.
– Куда торопитесь? – скользнул глазами по отвёртке, торчащей из раскуроченного замка зажигания, любопытный мусор.
– На старую биржу, – нашёлся Лепяго.
По лицу "регулировщика" я понял, что представление о новых, старых биржах и прочих лесосеках, равно как остальных достопримечательностях Усть-Марьи, он имеет весьма туманное. С одной стороны, это было плохо, ибо авторитет проскуринского протеже не имел для него значения, с другой, легче будет запарить ему мозги.
– А вы в курсе, что выезд за пределы городка запрещён? – огорошил нас "регулировщик". – Слезайте с мотоцикла, будем ждать машину до комендатуры. Документы с собой есть?
"С объяснениями в расчёте," – пронеслось в голове, когда я неуклюже начал покидать сиденье, норовя, незаметно добраться до запрятанного в кармане ПМ.
– Да зачем нам тут документы? – заныл я. – Всю жизнь без них ездим. Кому их показывать, когда все друг друга знаем…
"Регулировщик" в дискуссию ввязываться не стал, а вытащил из-за пазухи новенькую японскую рацию.
Вот именно этот ультракоротковолновый передатчик малого радиуса действия, да мелькнувший в распахнувшейся плащ-палатке коричневый офицерский камуфляж подточили моё терпение. Откуда он собирался вызывать машину? – в лесу радиоволны гаснут быстро. Значит, машина ждёт где-то неподалёку и, наверное, не одна, если пикетами заткнули все лазейки. И вообще, кто они такие? Коричневого камуфляжа я в Усть-Марье не видел. В плащ-палатки автоматчики закутались явно не от холода; куртка была толстой, утеплённой. Значит, маскировались от усть-марьских ментов? Или чтобы не привлекать внимания местного населения?
Пока я напрягал извилины, загадочные вояки обошли мотоцикл и один, усмехнувшись, выдернул из замка инструмент. Мотор заглох, в наступившей тишине было слышно, как ехидно чирикает птичка, да бормочет в микрофон старшой. Рация неразборчиво захрипела в ответ, связь в тайге оставляла желать лучшего.
– Ну, как хотите, мужики, – состроил я обиженную мину и сунул руки в брюки. Толстая рукоять "макарова" аккуратно легла на ладонь. Большой палец выключил предохранитель.
Хотя поза моя была вполне естественной, отиравшийся у коляски боец заподозрил неладное. Что-то не понравилось ему в моём движении, а может в выражении лица. Он рыпнулся ко мне и тут же не выпускающий из-под контроля ситуацию Слава выдернул из кармана "кольт" и выстрелил в грудь стоящему перед ним воину с отвёрткой. Тот упал и больше не шевелился, сорок пятый калибр срубал наглушняк, и корефан перенёс своё смертоносное внимание на "регулировщика".
В скоротечной огневой схватке исход боя решают доли секунды. Я присел на полусогнутых и дважды придавил спуск. Бедро обожгло пороховым пламенем, бежавший ко мне вояка согнулся, будто его ударило молотом в живот, а я, вызволив из дымящихся штанов тупоносый ПМ, прицелился и всадил для верности ещё две пули – в грудь и в голову. Обогнул застывшего соляным столпом Лепяго и стал вылавливать на мушку старшего, с которым Слава не мог пока справиться. "Регулировщик", не выпуская хрипящую рацию, дёргался из стороны в сторону резкими непредсказуемыми скачками, ловко уходя с линии огня всякий раз, когда Слава нажимал на курок. Автомат уже сидел у него в руке, что мне чрезвычайно не понравилось. Держал он "калаш" легко и сноровисто, как привычную игрушку; ясно было, что сейчас откроет ответный огонь. Свалить такого матёрого волчару оказалось не под силу многоопытному афганцу и неизвестно, чем бы закончился их поединок, не вмешайся я со своей пукалкой.
На расстоянии более пяти метров пользы от "макарова" в моих руках было мало. ПМ жёстко отдавал в кисть и все четыре раза я промахнулся. Иного, впрочем, от меня и не требовалось. Разделивший внимание на двоих противников, вояка проворонил Славу и в какой-то момент не успел уклониться на свои "полкорпуса". Бахнул в последний раз "кольт", кидая назад затворную планку, и "регулировщик" размашисто шагнул назад неестественным гренадерским шагом, наступил на полу плаща и повалился, разбросав свои причиндалы.
Затихающее в сосновых кронах эхо перекрыла серенада деловитого лязганья – мы с друганом перезаряжали оружие. Только загнав в рукоять заботливо прихваченную в рейс пилотом запасную обойму и дослав в казённик патрон, я позволил себе подойти к развалившемуся на траве воину, чтобы забрать автомат. Корефан поднял отвёртку, вонзил жало в раскуроченный замок зажигания и дёрнул ногой педаль. Мотоцикл завёлся.
– Садись, садись! – я впихнул одервеневшего Лепяго в коляску, прыгнул на седушку и вцепился в неё обеими руками. Слава прогазовал и мы чесанули по просеке, словно участвовали в некоем ралли. Отчасти, так и было: гонка с препятствиями, каждое несло смерть.
Не знаю, как УКВ, а звуковые волны диапазона пистолетной стрельбы в лесу распространяются далеко – это я по собственному опыту знаю. Всю дорогу до вертолёта мы ожидали появления таинственных спецназовцев. В их проворности мы уже имели несчастье убедиться. Сомнений в меткости также не оставалось – завалят, гады, им только волю дай, но вот этого как раз делать и не следовало.
Мы выломились к вертолёту как лоси, пуганув заждавшегося Гольдберга. Бросив "Днепр" напротив посадочной площадки, немного заплутали в лесу и сделали крюк. Последние метров триста Лепяго пришлось тащить едва ли не на горбу, так что я устал как собака.
Спешно погрузились в вертушку и, пока не взлетели, дежурили у люка. Боялись мести от носителей плащ-палаток. Обошлось тем не менее. То ли не успел покойный "регулировщик" доложить всё что нужно, то ли пресловутая машина оказалась дальше, чем я думал. В блистере [14] медленно утекла под днище Усть-Марья, хаотичною застройкой напоминающая колонию одноклеточных. Замелькала разноцветными пятнами тайга, обезображенная следами деятельности царей природы. По грязной дороге тащилась длинная лента грузовиков.
– Успеваем!
Никто не услышал меня, кроме Вадика. Слава торчал в кабине, держа под наблюдением экипаж, а директор пластом лежал на клёпаном алюминиевом полу. О том, что он жив, свидетельствовало учащённое движение грудной клетки. Гольдберг кивнул на блистер. Впереди, освещённая лучами предзакатного солнца, показалась величественная белая гора.
– Близко уже! – крикнул он.
Лицо у Вадика заострилось, взгляд стал жёстче. В нём мало что осталось от капризного энтомолога, составляющего узоры из хрупких крылышек и с детским азартом лелеющего коллекцию револьверов. Должно быть, мы все изменились. Бурная жизнь накладывает неизгладимые отпечатки на любого. Кроме Славы, по-моему. Афганец был испытаниям неподвластен.
Вырастая, гора медленно поплыла, исчезая из поля зрения. Вертолёт пошёл по дуге, снижаясь. Я заглянул в кабину. Под нами уже пестрели длинные гряды отвалов. На площадке перед входом в пещеру стояла машина.
– Садись рядом с ней, – приказал Слава пилоту.
Я вернулся в грузовую кабину и распахнул дверцу. Гонимый лопастями воздух ударил в лицо, заставляя щуриться и прикрывать глаза. Закинув автомат за спину, я держался за комингс, разглядывая пригнанный невесть кем "Урал". Вихревой поток вздувал его брезентовый тент, трепал отстёгнутый клапан, и было видно, что в кузове никого нет.
Но это ещё не значит, что никого нет поблизости. У меня из головы не шли автоматчики в коричневом камуфляже. Теперь они наверняка знают, что бандиты, расстрелявшие пикет, улетели на Ми-8, и мечтают с нами разделаться. Шарахнут, например, из гранатомёта – приземлившийся вертолёт представлял собой великолепную мишень.
Едва колёса коснулись площадки, мы со Славой выскочили наружу, быстро осмотрели машину и понеслись к пещере. Сейчас всё решала быстрота. Тот, кто сюда припёрся, не мог не заметить нашей посадки. Любой ценой его надо было упредить, дабы не сожалеть, истекая кровью на холодных камнях, что гонка с препятствиями не удалась.
Вадика мы оставили сторожить экипаж. Если потребуется неотложная помощь, он должен был попытаться вооружить карабином Лепяго и присоединиться к нам. Пока же мы превосходно справлялись вдвоём – вокруг было на удивление безлюдно.
– Они в пещере! – понял я.
Предположения роились в голове самые дикие. Начиная с банального: любители сокровищ из числа осведомлённой лагерной охраны решили обогнать начальство и украсть золото, заканчивая догадками о вояках в коричневом камуфляже – группой специального назначения, прибывшей по наводке затесавшегося в проскуриновские ряды стукача для извлечения Врат с последующей доставкой в Гохран России. Похоже, идея спецназа становилась у меня навязчивой. Но кем бы ни являлись приехавшие, для меня они были конкурентами, а соперничества в своём деле я не терпел.
Обойдя гряду, мы нос к носу столкнулись с вышедшим из пещеры человеком. Реакция Славы осталась на высоте – не задумываясь, врезал человеку прикладом в лоб. Не успев понять, с кем это довелось встретиться, тот без звука рухнул на гравий.
Рассмотрев его, я облегчённо вздохнул. Представитель конкурирующей команды был одет в застиранный камуфляж и потрёпанный свитер под ним. С коллегами-авантюристами управляться было сподручнее. Поговорим с ними по-мужски, и они сами золото к вертолёту вынесут. Говорить будем коротко и жёстко – колонна на полпути, минут через сорок автозаки начнут въезжать на площадку.
– Ну, погнали наши городских, – я снял с плеча поверженного соперника аккумуляторный фонарь, проверил выключатель. Фонарь работал. Посмотрел на Славу. Корефан добродушно ухмыльнулся.
Мы прошли через лаз и увидели мелькающие огни. Конкуренты почему-то возились в сталактитовом зале. Под сводами звучали искажённые эхом голоса.
– Пять, – сосчитал огни Слава.
Мы уверенно двинулись к кучкующимся старателям. Сейчас, ребятушки. Вас ждёт сюрприз. Побеседуем как настоящие кладоискатели. Впрочем, для вас такие тёрки в новинку.
– Чего там было? – спросили занятые работой мужики у засланного в разведку товарища.
– Вертолёт, – как можно более равнодушным тоном ответил я. Однако, голосок чем-то не понравился. Меня осветили фонарём.
Сюрприз! Что, не ждали, гады?
– Стоять! – заорал я, вскидывая автомат на правой руке. Хорошо, что АКС – оружие не тяжёлое, хотя и не сбалансированное. Ствол перевешивает, конечно, но удержать его можно. Левой я направлял фонарь. – Не двигаться, угроблю на месте!
Теперь, когда мы сблизились почти вплотную, стало видно, чем они заняты. О конкуренции и речи не было. В лучах застыли небольшие квадратные ящики характерного армейского образца и множество аккуратных мешков. На одном из них чернела трафаретная надпись "АММОНИТ СКАЛЬНЫЙ № 1". Рядом с ящиками громоздились похожие на куски мыла четырёхсотграммовые тротиловые шашки, связанные изолентой в разного размера бруски. Поодаль стояли катушки с электропроводом. Его тонкие чёрные нитки змеились под ногами, пересекая пещеру. Мужики не являлись любителями лёгкой наживы. Это были подрывники.
– Сколько вас? – спросил Слава.
– Пятеро, – охотно ответил один. Ни о каком сопротивлении мужики не помышляли. Они даже не были вооружены, – Пятеро нас и шофёр.
Постороннего вмешательства Проскурин не опасался. Тем более нашего. Когда тебя недооценивает противника, это большая удача.
– Чего вы тут минировали? – наехал Слава на худосочного человека в очках, который командовал тут до нашего появления. Судя по всему, какой-нибудь горный мастер или инженер, специалист по проведению взрывных работ.
– Феликс Романович приказал засыпать пещеру. Мы устанавливаем заряды с таким расчётом, чтобы обвалить потолок в этом и соседнем зале.
Подземный холод продрал меня до костей. Теперь я понял, зачем Проскурин вёз заключённых. Согнать в пещеру и обрушить на них свод, чтобы тонны породы похоронили людей навечно – такое чудовищное жертвоприношение должно было умилостивить духов, наградивших потерявшего разум Феликса магической силой.
– Гекатомбы [15] не будет, – уверенно заявил я. – Но придётся как следует поработать. Шевелите булками, господа сапёры!
В дальней пещере мы перешли по каменной дорожке подземное озеро и ступили на пятачок. С замиранием сердца я посветил под ноги. Золотые Врата лежали на своём месте никем не востребованные. Слегка искорёженные лапой харги, огромные, они казались выросшими здесь – естественным порождением этого странного мира кромешного мрака и тишины.
Какое-то время в зале был слышен только перестук капели. Сапёры молчали, потрясённые таким количеством золота. Наконец я сказал:
– Тащите на тот берег. Сначала одну, потом другую половинку. Вместе вы её поднимете.
Мужики нерешительно взялись за створку, сдвинули и, натужно кряхтя, потащили к воде. А мы со Славой вступили в дьявольский каземат.
Поначалу было жутковато соваться в нору, которая, казалось, должна до конца жизни сниться в ночных кошмарах, но болезненное любопытство одержало верх. Рассуждая логически, бояться было нечего: те, кто хотели вырваться, давно оттуда ушли.
В пещерке было темно. Красный туман угас или улетучился наружу. Голые стены были всего лишь каменными стенами, от страшного ручья осталась лишь бурая потрескавшаяся полоска, даже разделочный стол и каменные рубила не приводили в трепет. Мир Кровавой Реки умер.
– Кончились черти, – цыкнул зубом Слава и сплюнул. – Пошли отсюда, Ильюха.
Тем временем сапёры заканчивали переноску первого листа. Если я что-нибудь понимал в золоте, весить створка должна была центнера полтора.
– А ну, резче там! – крикнул Слава для профилактики. – Чего крутитесь как подбитый танк! Клади на землю и бегом сюда.
Но никто и не думал удирать. Мужики опустили створку у выхода из зала и поспешили обратно.
Во вторую ходку впряглись и мы. Закинули автоматы за спину, с плеском вступили в воду и поволокли увесистую плиту. Ноги заломило от холода. "Простудимся", – подумал я, скидывая Врата на берег, и посмотрел на часы. Под землёй мы находились примерно двадцать пять минут.
– Время, время! – поторопил я. Надо было обернуться до приезда Проскурина, иначе о золоте придётся забыть. Обнадёживало только, что дальше будет легче. Самый трудный участок, озеро, остался позади.
Когда мы вынесли первый лист из пещеры, водителя там не оказалось. Оклемался, небось, болезный, да сделал ноги. И правильно, залёживаться здесь – всё равно, что заснуть на рельсах.
Всемером мы доволокли плиту до вертолёты и стали заправлять её в дверной блистер грузовой кабины. На солнце золото сияло совершенно ослепительно, отчего Врата казались просто громадными. В проём створка не лезла. Вадик заорал на летунов, пригнал на работу и вместе с Лепяго они стали принимать воротину. Наконец, она оказалась в вертолёте и сапёры изнурённо поплюхались на землю.
– Подъём, подъём, не филонить! – запалённо дыша, просипел я, хлопая по цевью АКС.
Раскатистый корефанов мат заставил мужиков подняться. За второй половиной отправились все вместе. Одиннадцать пар рук – это сила! Когда мы, облепив со всех сторон створку, единым махом вынесли её наружу, я услышал вполне разборчивый гул приближающихся грузовиков.
– Давай-давай-давай-давай!
Мой речитатив возымел действие. Рабочие ускорили ход, однако, едва мы обогнули отвал, из леса показался капот головной машины.
– Шире шаг! – гаркнул Слава, но горлом взять не удалось.
Мы уже вышли на финишную прямую, до вертолёта было рукой подать, когда сапёры, словно по команде, бросились врассыпную. Внезапно отяжелевшую ношу удержать не получилось, тем более, что летуны последовали их примеру вместе с поддавшимся стадному инстинкту Лепяго. Лист вырвался и упал, глубоко зарывшись отогнутым харги углом в землю.
– Куда? Стоять! – с кошачьей ловкостью перехватил Вадик дезертировавшего пилота, а Слава одним прыжком догнал радиста и швырнул назад. Директор, тряся задом, мчался к вертолёту.
На поляну выезжали машины: ГАЗы-автозаки и "Уралы" с солдатами. Наше время кончилось.
– Взяли, быстро, – крикнул я. – Пилот, запускай двигатель! Быстрее! Подняли, понесли!
Для четверых плита стала неподъёмной. Кое-как, скрючившись, мы поволокли её к Ми-8. Летун послушно занял своё место в кабине. Вертолёт был всё ближе, ближе…
– Подымай, – выдавил Слава, вздёргивая свой край, чтобы он мог пролезть в дверной проём. – Не идёт…
– Взлетаем! – запаниковал Вадик. Из машин, предусмотрительно остановившихся метрах в ста от нас, посыпались солдаты.
Провокационный выкрик внёс разлад в наши ряды. Тужились все и так из последних сил, но эта капля переполнила чашу. Воротину снова бросили и она упёрлась округлой стороной в землю, прислонившись плоскостью к вертолёту.
Как всегда, в боевой обстановке соображавший быстрее всех, Слава оценил наши возможности и запрыгнул в грузовую кабину. За ним наступая на створку полез Вадик. В вертолёте суетился Андрей Николаевич. Мы с радистом пока стояли снаружи.
– Илья! – Вадик протянул руку.
– Принимайте, – я нагнулся, подсовывая пальцы под нижний край. Поднятый винтом ветер хлестал по ушам. – А ты что стоишь? – крикнул я радисту.
Летун вздрогнул и вцепился в лист, поверхность которого мелко вибрировала.
– Бросай его, Ильюха, – из-за гольдберговского плеча показалась морда корефана. – Хрен с ним, бросай его, слышишь!
– Нет!