- А, ну да, как же! - Он поерзал в кресле, повесил зонт на спинку и виновато проговорил: - Я ваш сосед, между прочим, в соседнем доме живу, и давно к вам приглядываюсь, переживаю. Дамочка вот у вас очень даже интересная, - он скосил на меня глаза, но туг же отвел, увидев ледяное выражение моего лица. - Вот я и говорю, - вздохнул он, - что звонками меня замучили. Дай, думаю, зайду, посоветуюсь, люди о вас только хорошее вроде говорят, не то что про милицию. Вот и решил к вам…
- Семен Петрович, - перебил, поморщившись, босс, - еще короче.
- Хорошо, хорошо, только вы меня не перебивайте в другой раз…
- Попытаюсь.
- Дело в том, что меня в последнее время телефонными звонками замучили. То жена позвонит бывшая, знаете ли, и давай всякую чепуху молоть. То брательник из Саратова как насядет по десять раз на дню и травит про свою пропащую жизнь. А второй брательник, тот все больше ночью балует, алкаш проклятый, телефон ажио раскаляется. То Люба, сестра, привяжется, чтоб ей пусто было, прости Господи. Хорошо у меня бессонница да я не сплю, а как если бы спал? В общем, совсем замучили негодники, мочи никакой уже нет. Главное, раньше никогда не звонили, доброго слова от них не дождешься, а тут как с цепи сорвались, как сговорились, будто клапан у них открылся, пропади оно все пропадом! - Он вытащил платочек и аккуратно промокнул вспотевший лоб. - И ладно бы что-нибудь толковое говорили, по делу, а то все больше ахинею несут, словно из ума выжили. Так что очень вас прошу, Родион Потапыч, сделайте что-нибудь с моей бедой - сам я уж и не знаю, как поступать…
- По-моему, радоваться вам нужно, милейший Семен Петрович, - проворчал босс. - О вас заботятся, не забывают на старости лет, беспокоятся. Ничего страшного в этом не вижу…
- Ничего не видите?! - округлил глаза старик и посмотрел на меня. - Во дает, а! Посмотрел бы я на вас, если бы с вами такое приключилось.
Босс тоскливо взглянул на него, потом перевел взгляд на меня, но я только сочувственно пожала плечами, затем сказал деду:
- Думайте обо мне что хотите, но я действительно ничего дурного и противозаконного в этом не усматриваю. По крайней мере это не повод приходить сюда и жаловаться. Разбирайтесь сами со своими родственниками.
- И разберусь, - посуровел дед. - Обязательно разберусь, дай только добраться до них, окаянных! Но я пока на тот свет не спешу.
- В каком смысле? - опешил Родион, а я чуть не выронила блокнот.
- А что, я разве вначале не сказал? - растерянно пробормотал дед.
- Чего не сказали? - подался к нему босс.
- Ну, что все эти родственники давно умерли… Извините, склероз проклятый…
Мертвая тишина повисла в кабинете. Дед, смущенно смотрел в пол. Босс, у которого очки свалились с носа, застыл с открытым ртом, а я таки выронила блокнот вместе с карандашом и теперь тупо разглядывала все это на полу. Наконец, обретя дар речи, босс просипел:
- И как давно они умерли?
- Да уж пять лет, почитай. В один год отмаялись.
- И вы видели их трупы?
- А как же, сам всех и схоронил - больше некому было.
- А теперь, значит, с того света названивают? - спросил босс, окончательно придя в себя.
- Получается так, - старик уронил голову и громко засопел.
- А Наполеон, Гитлер, Македонский - эти не тревожат?
- Нет, эти не звонят, - вздохнул серьезно дед. - Да и откуда им, они ведь моего номера, наверное, не знают.
- А то бы небось позволили?
- А кто их знает, я теперь уже ничему не удивлюсь, - пожал тот плевами. - После такого-то…
- Ага, значит, вы уже не удивляетесь, что с покойничками по телефону болтаете! - торжествующе заключил босс. - Прекрасно. А в гости случайно они не напрашивались? Знаете, чайку там попить, водочки с солеными груздочками, а?
- Чудак вы человек, ей-Богу, - хихикнул дедок. - Как же они в гости придут, если я их сам схоронил? Они уж сгнили давно…
- Мария, ты слышала? Это я чудак-человек. Значит, по телефону, получается, это ничего, нормально, так, что ли?
- Кто их знает… Мне их секреты неведомы, на том свете свои порядки. Только ведь голос все одно сгнить не может - он же бестелесный, как я понимаю.
- Почему вы решили, что это именно ваши родственники?
- Что ж я, голосов ихних не знаю? - обиделся дед. - Слава Богу, сколько лет рядом, считай, прожили…
- Простите, а сколько вам лет?
- Чё извиняться-то? Семьдесят девять стукнуло.
- А права водительские у вас имеются? - спросил хитрый Родион, зная, что психам права не выдают.
- А как же, конечно. Они у меня и сейчас с собой. Я знал, что вы спросите, - он достал из кармана пиджака завернутые в целлофановый пакет документы и протянул боссу. - Вот, туг все, начиная с метрики и кончая пенсионным удостоверением.
Родион внимательно просмотрел каждую корочку и бумажку, и лицо его стало хмурым. Наконец он вернул все старику и спросил:
- Можно задать вам один вопрос…
- Нет, я не сумасшедший, - тут же отмел тот его подозрения, - и мне все это не приснилось. Я, между прочим, в войну разведчиком был! Сначала тоже подумал, что малость крыша поехала. Всего себя исщипал, во, поглядите! - Он засучил рукав пиджака с рубашкой, и мы увидели синюшные пятна, покрывавшие его иссохшую руку. - Я же не дурак, слава Богу, потому и пришел сюда, а не в диспансер.
- И чего же вы от меня хотите? - сдался босс. - Чтобы я сам с ними переговорил и попросил не тревожить живых?
- Не знаю, - честно пробормотал дед. - Но мочи моей больше нету такое терпеть. Вы представляете себе, что это такое, когда среди ночи с покойной женой начинаешь наяву общаться? Волосы дыбом встают последние! А еще брательник как матом завернет, так вообще жить со страху не хочется. Одним словом, делайте что хотите, но избавьте меня от этого!
Босс принялся за свои каракули. Это означало, что дело его заинтересовало и он начал размышлять. Я видела, как в его огромной кудрявой голове прокручиваются различные версии и объяснения происходящего, но, судя по всему, ничего путного в нее не приходило. Наконец он спросил:
- А о чем они с вами разговаривают?
- О разном, Родион Потапыч! - обрадованно вскинулся старик, видя, что детектив сломался. - Чепуху всякую мелют в основном.
- А вы им что говорите?
- Ничего! Они и слова вставить не дают, все больше сами тараторят, ничего слушать не желают. Но ведь трубку не бросишь - все же родня какая-никакая, хоть и мертвая. Я их, честно-то говоря, и при жизни не особенно терпел и жаловал, но всегда делал вид, что они мне нравятся, подлаживался под них, значит, чтобы не обидеть, так вот… - он смущенно провел рукой по редким седым волосам.
- Ну а у вас самого есть какие-нибудь мысли на этот счет?
- Я же говорю: уже и не знаю. Сначала думал, разыгрывает кто-то, а потом, когда вслушался, понял, что нет, это точно они и никто другой, - такие подробности моей биографии рассказывают, что только покойники да я знали, во как! Выходит, что они это и есть, не иначе.
- А телефон не пробовали отключать?
- Как же это я его отключу? - удивился дед. - Я уже полгода жду, когда пенсию давать начнут, сами знаете. Они позвонить должны и на почту пригласить. Вот и хватаю трубку каждый раз как заведенный.
- Что, и ночью могут сообщить?
- А кто их теперь знает, с этой демократией? - вздохнул дедок. - Пускай хоть и ночью, лишь бы платить начали.
Повертев в руках карандаш, босс тихо сообщил:
- Ну хорошо, Семен Петрович, я как-нибудь зайду к вам…
- Вот только не надо вот этих "как-нибудь"! - громко запротестовал дед. - Вы же не бюрократы какие, как все вокруг!
Босс слегка порозовел, то ли от стыда, то ли от похвалы, поскреб подбородок и смущенно проговорил:
- Знаете, чем меня пронять, уважаемый. Ладно, идемте прямо сейчас, поболтаем с вашими покой…
На столе зазвонил телефон, и он с облегчением схватил трубку. Я поняла, что, даже если там ошиблись номером, он все равно сейчас сообщит старику, что его срочно вызывают по неотложным делам. Так оно и случилось. Положив трубку, он с сожалением протянул:
- Извините, меня срочно вызывают в мою школу. Там произошло ЧП…
- Давайте я схожу, босс? - предложила я,
пожалев несчастного старика. - Проверю все и доложу вам.
- Вы не против? - живо спросил он, посмотрев на деда.
Тот только пожал плечами.
- Мне все одно, лишь бы польза была… Босс спешно ретировался, а я отправилась к деду домой слушать покойников.
2
Семен Петрович Поликарпов жил в старом пятиэтажном доме, одном из тех, что окружали наш офис. Постройки были еще дореволюционные, добротные, с широкими лестницами и облезлым фасадом. В подъезде даже имелась каморка для консьержки, в которой легко могла бы разместиться молодая семья из четырех человек. Консьержка, по понятным причинам, отсутствовала, вместо нее в комнат? стояли детские коляски. Квартира старикана третьем этаже оказалась такой же просторной, как и лестничная площадка, с высоченными потолками, громадной прихожей, из которой в разные стороны уходили двери четырех стариковских комнат. Мебель была ровесницей дома - такая же обветшалая, потемневшая от времени и долгого пользования, от нее исходил невыносимый запах древности и плесени. Все здесь, включая самого хозяина, было очень старым, отжившим свое, но еще не умершим. Паркет, истертый в некоторых местах буквально до дыр, давно потерял свой цвет и блеск, обои превратились в ингредиент штукатурки, и даже лампочки, ввинченные в черные патроны без люстр, светили как-то устало и нехотя, словно из последних сил.
Попав в квартиру, дедок сразу же вписался в нее и стал почти незаметен в родной обстановке. Усадив меня рядом с тумбочкой в холле, на которой стоял удачно подобранный в начале века под мебель древний телефон со здоровенной трубкой и металлическим наборным диском, он посеменил на кухню заваривать чай. Телефон пока молчал. Минут через десять старик принес две чашки ароматного, крепко заваренного чаю, придвинул к тумбочке еще один скрипучий стул, и мы стали вместе, обжигаясь кипятком, таращиться на аппарат.
- Где это вы такую квартирку надыбали? - поинтересовалась я.
- После войны досталась, - с гордостью ответил он. - Тогда такого добра много было, не то что сейчас, любую выбирай. Я к тому же майором был, с орденами да медалями, с ранением. Вот мне и выделили вместе с мебелью эти хоромы. А чем плохо-то…
Тут телефон, подпрыгнув, оглушительно заверещал, и дед дрожащей рукой схватил трубку.
- Алло, слушаю! - прокричал он, испуганно глядя на меня. - Кто говорит? - И беспомощно пролепетал, протягивая ее мне: - Брательник из Саратова.
Взяв трубку, чувствуя холодок в спине, я опасливо приложила ее к уху и стала слушать. В какой-то момент мне действительно показалось, что говорят из преисподней - голос был приглушенным, сиплым и шел откуда-то издалека:
- …Эти сволочи хотят у меня холодильник отобрать! Ты помнишь, Семен, мой холодильник? Ему цены нет, даром что старый! Он еще сто лет проработает, а они собрались его на дачу везти! Да его сопрут там, и все дела! Ты же знаешь, что сейчас на дачах творится - все тащат, ворье поганое…
- Алло, - робко перебила я, - кто это говорит?
Голос смолк, осталось лишь тяжелое сопение. Потом "покойник" спросил:
- Семен, что у тебя с голосом? Алло, Семен, это ты?
- Нет, это не Семен, это его внучка, а вы кто?
- Внучка?! - заволновался мертвец. - Какая внучка? Не было у него никаких внучек! Кто это? Где Семен?! - перешел на визг брательник. - Немедленно позови Семена! Ты убила его, сука, я знаю! Я тебя достану, живьем сгною в застенках!!! Семена мне, немедленно!
Я в ужасе бросила трубку на аппарат и ошарашенно посмотрела на деда. Тот злорадно усмехнулся:
- Ну что, убедилась? А у меня такое по десять раз на дню.
- А чего это он такой грозный? - с трудом приходя в себя, пробормотала я.
- Васька в НКВД работал, лихим, надо сказать, рубакой был! - хвастливо пояснил дед.
- И холодильник тоже существовал?
- Ну да, он еще при жизни все лаялся за этот холодильник со своими. Вишь, до сих пор никак не угомонится. И то сказать, его этим холодильником за хорошую службу премировали, "ЗИЛ", добрая машина была, надежная. Не то что сейчас.
- А внучек у вас и вправду не было?
- У нас с Верой детей не было, не то что внуков, - вздохнул дед печально, - Бог не дал. Мне, вишь, на фронте причинное место отстрелили… Фашисты проклятые! - и рубанул рукой воздух.
Я сочувственно покраснела.
- Вот веришь, девка, лучше бы убили совсем, чем такая напасть! Прибор-то отстрелили, а сердце осталось. Желание ведь не отстрелишь! Так и промаялся всю жизнь. До сих пор на девок заглядываюсь… На тебя вот тоже иногда в окошко смотрю. Чувства у меня, наверное, невостребованными остались, изнутри так и прет все, а выхода нету… - Он грустно замолчал.
- А как же вы женились? - смущенно спросила я, не зная, как вести себя в такой пикантной ситуации.
- Да так и женился, - горько усмехнулся он. - После войны любой мужик нарасхват был, хоть калека, хоть урод. А я весь целый с виду, красавцем слыл да еще майор, с хорошей квартирой, - он отвел глаза. - Вере, правда, до самой свадьбы ничего не говорил про недостачу - шибко уж красивой была, заполучить ее хотел…
- Бедненькая… - в ужасе прошептала я.
- А чего, свыклась со временем, куда ж, деваться, - вздохнул он. - Так и прожили век в
целомудрии. Она, правда, сначала выла по ночам, да потом перестала… Ладно, это моя I жизнь, - он отхлебнул чайку.
Я поднялась.
- Сделаем так, Семен Петрович, я сбегаю в офис и кое-что возьму. А вы пока трубку не берите, пусть звонят на здоровье.
- Что это ты задумала? - насторожился он.
- Не волнуйтесь. Установим вам телефон с определителем номера и узнаем, где эта преисподняя находится.
Я быстро выскочила за дверь, потому что уже стала задыхаться в этой спертой атмосфере среди прогнившей мебели и покойницких голосов.
Меньше чем через полчаса я вернулась, отключив свой телефон в приемной и захватив его с собой. Родион недавно оснастил контору японскими аппаратами с автоответчиками и определителями номеров, с помощью которых можно было записать разговор на пленку и узнать, откуда звонят. У меня не было иллюзий, что я получу номер телефона того света, но все же странность и необычность происходящего порождали в душе невольные сомнения: а вдруг? Подключив аппарат к сети, я села на стул, и почти сразу раздался звонок. Опасливо посмотрев на хитроумную технику, дед не решился взять трубку. На табло высветился какой-то номер, не похожий на московский, и я подняла трубку, включив запись и встроенный динамик, из которого можно было слышать весь разговор.
- Сема, сколько можно тебя ждать? - без всяких переходов послышался визгливый женский голос. - Ты всегда был бессовестным!..
Наклонившись ко мне, старик прошептал:
- Это сестра моя, Люба.
- Помнишь, я просила тебя починить розетку? Ты обещал прийти и помочь, Сема, но так и не пришел…
Я вопросительно посмотрела на деда, и тот утвердительно кивнул, пробормотав:
- Было такое. Сестра продолжала:
- Ты всегда был эгоистом, Сема, и тебе нужно было умереть раньше всех, но ты и этого не сделал! Теперь я прошу тебя о последней, такой ничтожной услуге, а ты опять проявляешь свой невыносимый характер. Это ведь так нетрудно сделать, есть масса способов, и ты их прекрасно знаешь. Мы все ждем тебя: и Верочка, и Василий, и Гриша, и я - все, кого ты довел до гроба. Приди к нам, слышишь, и мы все простим. Нам будет хорошо вместе…
Не выдержав, я положила трубку. Дед сидел и тоскливо взирал на свои потрепанные тапочки. Руки его дрожали, лицо осунулось, он весь сгорбился и, казалось, вот-вот свалится. Мне было не легче.
- И давно вас просят умереть? - тихо спросила я.
- Да не так уж, - он прокашлялся. - Недели две, может. Раньше просто болтали ерунду, а потом вот звать стали…
Телефон опять зазвонил. Мы с дедом вздрогнули, я подождала, пока не высветятся цифры номера, включила запись, динамик и взяла трубку. Говорила совсем другая женщина, голос был тихим и монотонным:
- Семен, ты прости, что я тогда выкинула в окно твою фронтовую фляжку. И окно разбила, помнишь? Но только больно уж разозлилась на тебя. Спасибо соседям, подобрали
и принесли - все мне теперь легче грехи замаливать здесь. Знаешь, ты не торопись к нам. Я тут подумала, когда молилась: трудно тебе здесь будет, ты ведь за всю свою жизнь никому ничего хорошего не сделал, только гадил всем и меня мучил. А как сюда попадешь, то уже ничего не исправишь, изведешься только. Я тебя, подлеца, всю жизнь жалела и теперь жалею, потому и говорю: сделай ты там хоть что-то хорошее кому-нибудь, пусть малость, но добрую. Тогда тебе здесь легче будет немного, по себе теперь знаю, слышишь? Так что ты уж подумай там, пересиль себя, поломай, но доброе дело сотвори и прощение получишь, не так жарко гореть будешь…
Семен Петрович выхватил из моих рук трубку и исступленно закричал:
- Вера, алло, что ты несешь, какое еще дело?! Сдурела ты там совсем, на том свете?! А то я тебе никогда добра не делал! Да и что мне сделать, кому? Никого ведь из родных не осталось!
- А ты чужим сделай. Подумай сам, вспомни, что у тебя есть и чем еще людям помочь можешь. Не будь ты скрягой перед смертью.
- Это я-то скряга?! - взвился несчастный старик. - А кто тебе всю жизнь платья дорогие покупал, отрезы сторублевые, не я?! Ты у меня в шелках да в золоте ходила, а теперича скрягой обзываешься? Да пропади ты пропадом!!!
Я нажала на рычаг. Дед, грудь которого бурно вздымалась, а из глаз сыпались гневные искры, негодующе посмотрел на трубку, плюнул в нее и в сердцах швырнул на место, чуть не расколотив нашу собственность. - Ты слыхала? Это ж надо такое сказануть! - Он с ненавистью втянул в себя воздух. - Скряга…
- Да вы не принимайте все так близко к сердцу, - начала я успокаивать его. - Вы же, надеюсь, не верите, что разговаривали сейчас со своей женой?
- А то с кем же, по-вашему, я разговаривал? - искренне удивился старик. - Конечно, с женой! Она у меня всю жизнь такая вот была, все пилила меня ни за что ни про что. Я же говорю, что все ихнее: и голоса, и манеры, и подробности всякие знают… - он возмущенно хмыкнул.
- Это-то и странно, дедушка. Откуда они все это знают?
- Это ты сама странная. Как им не знать, если они сами все это делали при жизни? Чего ж тут удивительного? Ты лучше подумай, как отвадить их от меня, чтобы в покое оставили.
- Это уже не в моей компетенции, - я засобиралась уходить. - Пусть босс сам разбирается. Я ему отнесу записи разговоров, он прослушает, попытается узнать, откуда звонили и все такое. Аппарат я вам оставлю пока - пусть с автоответчиком разговаривают, если уж им так невмоготу. Кстати, драгоценности какие-нибудь есть в доме?
- А зачем тебе это? - подозрительно спросил он.
- Ну, если кто-то так откровенно вас раскручивает на доброе дело, значит, хочет что- то получить. Что бы это могло быть, как думаете?
Старик задумался. Потом твердо сказал: