По мнению Черчилля, "специфические детали" следует давать доминионам только для тех театров военных действий, где предполагается задействовать их войска. В остальном же должны превалировать "более общие выражения". "Я и представить себе не мог, – возмущался британский премьер, – что подобного рода информация рассылается. От этого зависят не только жизни солдат и моряков, но и успех всей операции. На будущее – ни одна подобная фраза не должна быть опубликована без моего предварительного одобрения" [799] .
После столь резкого письма Исмей попытался уточнить у британского премьера, правильно ли он понял, что впредь на все телеграммы, "связанные с будущими операциями", требуется получать личное разрешение Черчилля, а также все телеграммы не должны содержать "специфических сведений о намечающихся операциях" [800] .
На оба вопроса он получил утвердительный ответ: "Да, никакая информация, касающаяся планируемых операций, не может быть передана без моего разрешения. Данное правило касается всех случаев без исключения" [801] .
Выполняя функции цензора, Черчилль брал под свой контроль не только телеграммы, но и тексты выступлений. Министру по делам Индии Лео Эмери он писал:
"Очень жаль, что в своей речи ты затронул вопросы стратегии и военной политики, которые выходят за рамки вопросов твоего ведомства. Хотя это и звучит вполне безобидно, но говорить открыто о том, что, разобравшись с группировкой итальянских войск в Египте, мы перебросим наши силы в Грецию или на Балканы (я не цитирую дословно), может привести к плачевным результатам. Если немцы поймут, что мы собираемся образовать фронт в Греции, они усилят на нее нажим. И чем дольше это не произойдет, тем лучше. Говорить в подобном роде – огромная опасность. Мы не собираемся сообщать нашим врагам обо всем".
Обращает на себя внимание дружественный тон письма, что может быть объяснено лишь многолетним сотрудничеством Черчилля и Эмери, которые не только хорошо знали друг друга, но и вместе учились в привилегированной частной школе Хэрроу. Для того чтобы не слишком расстраивать своего старого друга, после небольших размышлений Уинстон удалил из письма два последних предложения и фразу в начале текста "…которые выходят за рамки вопросов твоего ведомства" [802] .
В заключение этого раздела отметим, что, хотя соблюдение секретности и представляет важный компонент информационного менеджмента, здесь так же, как и во всех действиях в науке управления, следует соблюдать меру. Это случалось крайне редко, но бывали случаи, когда, увлекшись требованиями к излишней информационной безопасности, Черчилль переступал черту, доводя дело до комизма.
К числу таких "переборов" можно отнести составление телеграмм на другом языке. Аналогичная практика была характерна для Дэвида Ллойд Джорджа, который в годы Первой мировой войны общался с некоторыми из своих коллег на уэльском. Черчилль предложил использовать язык хиндустани. Разница состояла в том, что если уэльский язык был родной для его предшественника, то на хиндустани не мог изъясняться ни один член британского правительства. Кроме того, текст некоторых телеграмм иногда походил на пародии. Личный секретарь Черчилля Джон Колвилл вспоминал, что "не мог сдержать смеха", когда встречал в сообщениях такие фразы, как "лорд президент Сахиб" или "CAS [803] Сахиб" [804] .
Манипуляция
Однажды в процессе работы над биографией своего предка, генерал-капитана, первого герцога Мальборо, Черчилль сказал одному из помощников:
"Дайте мне факты, а я уж прокручу их так, чтобы доказать свою точку зрения" [805] .
Манипуляция данными стала третьим инструментом информационного менеджмента в арсенале британского политика.
...
ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: "Дайте мне факты, а я уж прокручу их так, чтобы доказать свою точку зрения".
У. Черчилль своим помощникам
Как уже упоминалось выше, Черчилль считал, что информация представляет собой один из важнейших ресурсов и работа с ней требует особого внимания. Даже простое сообщение новостей, по мнению нашего героя, следовало выдерживать в определенном тоне, чтобы оно служило достижению заранее намеченных целей. Например, летом 1940 года, когда Британия подвергалась жестоким бомбардировкам люфтваффе, Черчилль составил для министра информации отдельную инструкцию, в какой форме следует готовить отчеты для населения. В частности он указал:
"Нужно попросить прессу и радио сообщать о воздушных налетах в спокойных тонах и проявлять к ним все меньше интереса. Факты нужно отмечать без особенного подчеркивания и без крупных заголовков. Народ должен привыкнуть относиться к воздушным налетам как к чему-то обычному. Не следует точно указывать, какие местности пострадали от налета.
Фотоснимки разрушенных домов публиковать не нужно, если в них нет чего-то особенного или если они не служат иллюстрацией хорошей работы убежищ Андерсона. Надо понять, что бо́льшая часть населения не терпит ущерба от единичного воздушного налета, и потому вряд ли у британцев создастся тяжелое впечатление, если оно только не будет им навязано. Каждый должен научиться так относиться к воздушным налетам и сигналам воздушной тревоги, как если бы они представляли собой не что иное, как грозу. Передайте это, пожалуйста, газетам и убедите их в необходимости помочь" [806] .
Как правило, Черчилль осуществлял манипуляцию, придерживая достоверные и уникальные сведения. Общественности или коллегам сообщалась лишь та часть информации, которую он считал достаточной, чтобы склонить людей к своей точке зрения.
...
МЕНЕДЖМЕНТ ПО ЧЕРЧИЛЛЮ: Черчилль осуществлял манипуляцию, придерживая достоверные и уникальные сведения. Общественности или коллегам сообщалась лишь та часть информации, которую он считал достаточной, чтобы склонить людей к своей точке зрения.
Например, в первые месяцы Второй мировой войны, будучи главой Военно-морского министерства, Черчилль с завидной периодичностью стал выступать по радио, сообщая британскому народу о положении дел на море. Эти выступления совпали с серьезными потерями, которые понес флот Его Величества, так что первому лорду Адмиралтейства пришлось приложить весь свой талант оратора, чтобы отвратить гнев общественности от своего ведомства. Не забыл Черчилль прибегнуть и к манипуляции, вставив в текст своих выступлений бравурные фразы, типа: "Я нисколько не сомневаюсь, что мы обратили в пух и прах решимость и силу немецкого подводного флота".
Что же касается истинного положения дел, то оно было далеко не так оптимистично. Утверждения Черчилля, что в ходе военных действий удалось потопить половину подводных лодок, которыми вермахт располагал на момент начала войны, а организация немецкого производства в этом вопросе якобы оставляет желать лучшего, имели мало общего с информацией, полученной секретными службами.
Премьер спокойно относился к этому несоответствию. Он потребовал, чтобы все данные военно-морской разведки направлялись только трем людям: ему, первому морскому лорду и заместителю начальника военно-морского штаба. Если же говорить о сведениях для более широкого круга лиц, то их следовало тщательно отбирать и прежде чем передавать кому-либо – получать одобрение у нашего героя [807] .
"Черчилль имел полное моральное право вести себя подобным образом, – считает британский специалист по истории секретных служб Дональд Маклахлен. – Военно-морской флот был единственным родом войск, который принимал на тот момент активное участие в военных действиях, и моряки не должны были быть обескуражены от числа потерь. Это было очень важно, чтобы нация ощущала наличие действий, успеха, достижений" [808] .
Другим не менее характерным примером использования информации можно считать угрозу вторжения немецких войск на территорию Туманного Альбиона, так называемую операцию "Морской лев". Основываясь на данных секретных служб и информации, полученной во время фоторекогносцировок, Черчилль уже в июле 1940 года начал склоняться к мнению, что Гитлер не будет форсировать Ла-Манш. Несмотря на свои предположения, он не стал делать публичных заявлений на эту тему. Как не стал и мешать развитию кампании по формированию ополчения. По мнению премьера, подобная активность была полезна для британцев. Она позволяла держать людей в тонусе, сохранять боевой дух и частично разгрузить армию.
В своем поведении Черчилль руководствовался также и политическими мотивами. Причем это в равной степени относилось и к ситуации внутри страны, и к положению дел за ее пределами. К внутренним факторам можно отнести недоверие к Черчиллю членов Консервативной партии. Играя же на угрозе вторжения, ему удалось сохранять единство и с каждым днем еще более упрочнять свое положение.
С внешней политикой, под которой на тот момент в первую очередь понимались взаимоотношения с США, ситуация была не столь однозначна. Британский премьер считал, что в этом вопросе следует придерживаться сбалансированного подхода. "Если обрисовать картину слишком мрачно, то определенные силы в Соединенных Штатах скажут, что помогать нам бесполезно, и поддержка может прекратиться. В том же случае, если мы нарисуем слишком радужную картину, помощь также сойдет на нет", – озвучил он свою позицию на одном из заседаний военного кабинета [809] .
Черчилль не стал ставить Рузвельта в известность о том, что операция вермахта "Морской лев", возможно, так и останется на бумаге. Он действовал в высшей степени деликатно, чтобы у президента не возникло ощущения в безысходности положения британцев или в распространении пессимистичных настроений. В конце октября 1940 года в одной из телеграмм атлантическому союзнику Черчилль сообщал:
"На данный момент я все еще не могу прийти к мнению, что угроза вторжения миновала. Мы продолжаем жить в атмосфере чрезвычайной бдительности" [810] .
В январе 1941 года в Великобританию с официальным визитом приехал близкий помощник Рузвельта Гарри Гопкинс. Черчилль организовал для американского гостя королевский прием. Гопкинс остановился в загородной резиденции премьер-министра Чекерс и был представлен высшему военному командованию, а также политической элите страны. Кроме того, Черчилль организовал несколько поездок по Британии. Вместе с Гопкинсом они посетили батареи Дувра, разрушенные бомбардировками улицы Саутхемптона и Портсмута, а также главную военно-морскую базу Великобритании Скапа-Флоу.
Черчилль сделал все возможное и невозможное, чтобы продемонстрировать своему важному гостю – Британия будет сражаться до конца, ее моральный дух силен, как никогда прежде, а решимость сломить врага не знает границ. При случаях Черчилль не забывал вставлять, что настрой его народа достоин большего уважения, учитывая, что Британия фактически стоит на грани вторжения. На одном из обедов британский премьер заявил: "Если немцы вторгнутся на наш остров и мне придется выступить с речью, я скажу британскому народу: "Час настал – убей гунна"" [811] .
Гопкинс был потрясен увиденным. В своем отчете президенту он сообщил, что главное впечатление, которое сложилось у него от этой поездки, – угроза вторжения неминуема, но под началом непокорного Черчилля британский народ окажет стойкое сопротивление и разобьет врага. "Я настаиваю самым решительным образом на том, чтобы всякий шаг, который вы можете предпринять для удовлетворения неотложных нужд Англии, основывался на том, что вторжение произойдет до 1 мая, – писал Гопкинс. – Если в этом вторжении Германия не добьется успеха, тогда, по моему мнению, ее песенка спета" [812] .
В действительности ситуация с вторжением была далеко не столь драматична. В то время как Гопкинс осматривал оборонные укрепления британцев, Черчиллю доставили дешифровку "Ультра", в которой говорилось, что штат немецких специалистов, работающих на радиостанциях в Бельгии и Северной Франции, после 10 января 1941 года переводится на другие места [813] . Это лишний раз подтверждало, что Гитлер не собирается бросать войска через Ла-Манш. Как и следовало ожидать, об этой, как, впрочем, и многих других расшифровках, Черчилль не сказал ни Гопкинсу, ни его патрону ни слова.
С манипуляцией связаны два эпизода из жизни Черчилля, без которых описание этого раздела будет неполным. Первый эпизод касается массированной бомбежки Ковентри 14 ноября 1940 года, в результате которой погибли свыше пятисот человек, разрушенным оказался знаменитый кафедральный собор, а исторический центр города был практически сровнен с землей. Сохранились сведения, что Черчилль знал о планируемой бомбежке благодаря дешифровкам, однако отказался предпринять какие-либо меры, испугавшись, что немцы заподозрят взлом кодов и произведут их замену. Согласно этой версии, выбирая между Ковентри и владением секретной информацией, премьер якобы отдал предпочтение второму.
Поступок Черчилля можно оценивать по-разному, но факт остается фактом – рассекреченные материалы не подтверждают эту версию. Согласно документам, за три дня до трагедии удалось дешифровать сообщение немцев, что люфтваффе готовит массированный налет на один из британских городов. В Блетчли-парке выяснили даже название операции – "Лунная соната", однако ни даты, ни места ее проведения установить не удалось. Британские специалисты ошибочно предположили, что удар будет нанесен по столице. Всего за четыре часа до бомбежки, благодаря перехваченным радиолучам, удалось определить правильную цель – Ковентри. В срочном порядке была усилена противовоздушная оборона города и сделаны специальные приготовления, которые, хотя и смягчили мощь атаки, оказались бессильны в предотвращении надвигающихся на город потерь и разрушений.
Документы из британских архивов подтверждаются и поведением Черчилля, который собирался в день бомбардировки отправиться на выходные в поместье Дитчли-парк. Он уже покинул комплекс зданий на Даунинг-стрит и собирался сесть в свой автомобиль, как ему передали срочную телеграмму, в которой сообщалось, что возможная цель массированного налета – Лондон и что удар состоится сегодня.
Прочитав телеграмму, Черчилль вернулся на Даунинг-стрит. Со словами "Вы еще слишком молоды, чтобы умирать" он отправил молодых сотрудников в укрытия [814] , а сам взобрался на крышу Ми нистерства военно-воздушных сил, где и провел бо́льшую часть вечера, ожидая бомбардировщиков Геринга. Однако те сеяли смерть совершенно в другом месте [815] .
Второй эпизод связан с нападением японского флота на военно-морскую базу американцев Перл-Харбор и последующее вступление США во Вторую мировую войну. Черчиллю выдвигались аналогичные с Ковентри обвинения – в сокрытии информации о начале атаки с целью привлечения на свою сторону нового мощного союзника.
Как и с Ковентри, эта версия также не имеет ничего общего с тем, что произошло на самом деле. Британским специалистам на Дальнем Востоке действительно удалось взломать код японцев JN-25 еще за два года до трагедии в Перл-Харбор. Однако его замена на улучшенный код JN-25B в 1940 году, а также коды JN-25B7, JN-25B8 в 1941-м доставили серьезные проблемы специалистам Блетчли-парка, которые смогли прочитать не более десяти процентов информации, содержащейся в перехваченных у японцев сообщениях.
Что касается предположений англичан и американцев о готовящейся атаке японцев – они действительно имели место. Только ни в Лондоне, ни в Вашингтоне не располагали достоверными сведениями, где и когда произойдет эта атака. Союзники предполагали, что японцы нанесут удар либо по Филиппинам, либо в районе Юго-Восточной Азии. Черчилль считал, прежде чем начинать войну с Великобританией и США, Япония сначала захватит нейтральный Таиланд.
За день до атаки на Перл-Харбор Черчиллю пришло дешифрованное сообщение от министра иностранных дел Японии, который предписывал своему послу в Лондоне уничтожить все ключи и секретные документы. "В связи с тем, что эти предосторожности вызваны чрезвычайным положением, вы не должны общаться на эту тему ни с кем за пределами вашего личного штата, – говорилось в послании. – Вы должны сконцентрироваться на исполнении своих обязанностей, сохранять спокойствие и чувство собственного достоинства" [816] .
Понимая, что должно произойти что-то важное, весь день 6 декабря Черчилль провел на связи с Блетчли-парком в ожидании дополнительной информации. До нас дошел дневник одного из сотрудников Блетчли-парка, специалиста по японскому языку Малькольма Кеннеди, который, несмотря на строгий запрет ведения дневниковых записей, сделал бесценные заметки об этом дне. В частности он написал:
"Черчилль сам не свой. Все сутки (исключая четыре часа, которые он выделил себе на сон) премьер звонил нам, пытаясь узнать намерения японцев". Однако никаких дополнительных сведений о месте предполагаемой атаки получить так и не удалось. Когда на следующий день Кеннеди услышал по радио о нападении японцев на Перл-Харбор, он был ошарашен этой новостью. Как благодаря "Ультра" Черчилль мог знать о Перл-Харбор заранее, если эта информация отсутствовала даже у сотрудников Блетчли-парка, отвечающих за дешифровку сообщений?" [817]
Глава 16. Принятие управленческих решений в турбулентной среде
За последнее десятилетие наука о менеджменте претерпела существенные изменения. Огромный скачок в развитии телекоммуникационных технологий наложил неизгладимый отпечаток на многие сферы нашей жизни, в том числе и на принципы управления. При описании современной бизнес-среды все чаще используются такие понятия, как турбулентность, изменчивость, оперирование гигантскими объемами информации. Произошедшие метаморфозы предъявляют новые требования и к процессу принятия управленческих решений. По словам профессора Ричарда Дафта: "В современном быстроменя ющемся деловом мире менеджерам приходиться сначала действовать, а потом думать, но не наоборот. Высшие руководители не имеют времени на оценку вариантов для каждого решения, на проведение исследований, разработку альтернатив и объяснение людям, что и как они должны сделать. Когда главное – скорость, медленное решение может оказаться таким же неэффективным, как и неверное" [818] .