Но главной достопримечательностью комнаты, безусловно, была ореховая полированная стенка с огромным, от пола до потолка зеркальным шкафом. На толстых стеклянных полках покоилась давняя страсть Абрамчика - хрусталь. Вазы, салатницы, фужеры и рюмки, изящные безделушки и ажурные сувениры - десятки, а может быть, и сотни. Граненые, с морозом, витые. Все это подсвечивалось снизу встроенной лампой и сверкало и переливалось, поражало и радовало взор. Даже кресло коммерческого гения местного масштаба было развернуто так, чтобы непрерывно созерцать сверкающее сокровище. Сам гений покоился в своем безразмерном кресле и, казалось, не дышал. Он так и замер с дымящейся чашечкой кофе в руках, и пить не пил, и на стол не ставил. В голове его билась одна мысль: "Но ведь Мурай обещал, что его уберут!"
- Хорошо живешь, Абрамчик, - одобрительно заметил Стриж, закончив осмотр комнаты. Он небрежно сгрузил свою потрепанную сумку прямо на журнальный столик, придавив как бы ненароком открытую коробку конфет, сбросив на пол изящную сахарницу и опрокинув горячий кофейник на ноги подпрыгнувшего от боли хозяина оазиса. Во время этого невольного прыжка тот выплеснул себе на рубашку содержимое чашки и все-таки, несмотря ни на мокрую рубашку, ни на ошпаренные ноги, не проронил ни звука. Таков был ужас этого пухленького, живого и очень болтливого в обыденной жизни человека.
Стриж плюхнулся на диван, откинул голову на спинку, прикрыл глаза.
- Хорошо, мягко. - Подумав, он прямо с ногами завалился на диван, голова на валике, ноги на пестрой подушечке. Замер, казалось, даже задремал.
Абрамчик наконец решился поставить чашечку на край стола. На самом деле его звали Валера, Валера Гуревич. Но Абрамчик - это была и кличка, и суть его натуры. Маленький, черный, вертлявый, всего на год старше Стрижа и ровесник Мурая, он с детства ударился в коммерцию, как тогда говорили, в фарцовку. Чем он только ни занимался за свою суетную жизнь! Начинал с торговли жвачками в школьных коридорах, с организации первых дискотек, видеосалонов. Многое, что было впервые в этом городе, было его: первый ларек, первый "комок", первый частный магазин. Талант!
Совсем расслабиться Стриж ему не дал, заговорил, и как раз про то, чего так боялся хозяин:
- А ты ведь знал тогда, что должно было произойти, так ведь, Абрамчик?
Тот сразу покрылся потом. Всю жизнь он метался между двух огней: Мураем и Стрижом. Стараясь изо всех сил угодить одному и заручиться дружбой другого, в тот вечер он сделал свой выбор. И главным доводом были, конечно, деньги. Узнав от накаченного наркотиками Мурая, что этим вечером со Стрижом будет покончено, он пришел и вымолил, выцыганил десять тысяч, что Анатолий накалымил за целый год. Просил якобы на неделю, клятвенно обещал вернуть.
- Помнишь, как в ногах ползал?!
Стриж резко поднялся, уставился на Абрамчика своими немигающими ледяными глазами.
- Не был ты никому должен, просто ты знал все заранее. И ни слова не сказал. В дружбе клялся, целоваться лез, Иуда!
Абрамчик изобразил руками полное отчаяние, прижал их к груди, открыл рот, но звук предательски не шел.
Он слишком боялся Стрижа.
- Жалко ты мне тогда не попался, но ничего, я и теперь отыграюсь!
- Толь, Толь, постой, не надо так, зачем так! Не знал я, ей-богу, ничего не знал! А потом как бы я тебе их отдал? Я был здесь, а ты там. Они у меня тут, как в швейцарском банке, я отдам, прямо сейчас!
Он неверными движениями поднялся из мягкого кресла и на ватных ногах пошел к стенке. Повозившись с ключами, открыл встроенный там сейф, достал пачку мелких купюр, протянул ее Анатолию.
- Вот, бери, твое.
Стриж засмеялся, сгреб его за грудки, подтянул к себе.
- Ты что, сука, издеваешься? Думаешь, если я десять лет из жизни вычеркнул, то уж и не знаю, какие теперь цены?! Что ты мне тычешь свои поганые десять кусков? Что я на них, кило колбасы куплю? Я их тебе сейчас в глотку запихну, чтобы ты ими подавился, гнида! - И он шваркнул Абрамчика об его ореховую стенку.
От сотрясения лопнула верхняя стеклянная полка, тяжелый хрусталь обрушился на вторую, вторая, не выдержав удара, - на третью, и так, подобно нарастающей лавине, блестящая и звенящая груда хрусталя смела все и, наконец, застыла внизу сверкающей бесформенной кучей. Как сейчас пожалел Абрамчик, что сделал кабинет таким уединенным. Ни одна живая душа не услышала прощальный звон любимой коллекции коммерческого гиганта местного масштаба и не пришла на помощь.
- Десять лет назад, если ты уж такой забывчивый, на десять тысяч можно было купить самую престижную модель "жигулей" с гаком. Сколько сейчас стоит "девятка"? Только не ври, падла, я ведь узнавал!
Абрамчик, сидя на полу, нехотя назвал цифру.
- Ну, миллион зажал, но уже исправляешься.
Он взял со стола свою сумку, открыл ее, бросил под ноги Абрамчику.
- Загружай, да смотри, я ведь тоже считать умею. И покрупнее, не вздумай мне сотенных насовать.
Жалобно подвывая, Абрамчик начал выкладывать из сейфа аккуратные пачки в банковской упаковке и со слезами на глазах подавать их Стрижу. Тот, пересчитав, укладывал их на дно сумки. Два раза коммерсант пытался передернуть, но, получив хорошего леща по затылку, извинялся, цветисто каялся, пытался убедить, что ошибся случайно. Наконец торг кончился, Стриж небрежно бросил на деньги свое еще влажное полотенце, застегнул сумку. Абрамчик смотрел на нее, как бедуин в пустыне на рекламу минералки, - с трепетом и бессилием.
- Ой, ну ты просто меня разорил, как дальше жить буду? По миру пойду! - запричитал он.
- Ладно, еще наворуешь. Разъелся-то. - Стриж ткнул пальцем в висящий над ремнем пухлый живот Абрамчика.
Тот глуповато-угодливо хихикнул, гроза прошла мимо, главное, он был жив. Бьющая из него радость покоробила Стрижа. Ему стало вдруг тошно от одного вида угодливо-слащавых томных глазок, от всего похабного раскормленного лица. Он вроде бы несильно ткнул кулаком в мокрые губы, но Абрамчик так стремительно полетел назад, что, споткнувшись о столик, перекувыркнулся через него и ногами разгрохал свой интимно-ажурный торшер. Свет погас, только в шкафу лампа дневного света подсвечивала хрустальную могилу бывшей коллекции, да из угла по прежнему завораживал чудо-красками "Панасоник".
Через полчаса Абрамчик подошел к старшей продавщице и, шмыгая забитым засохшей кровью носом, прокартавил:
- Цены на колбасу, конфеты и водку - на пятьсот рублей вверх.
Вернувшись в разгромленный кабинет, он долго и скорбно стоял у могилы своей хрустальной мечты, а потом, вздохнув, облизал кровоточащие губы и вслух произнес:
- Нет, пора рвать когти из этой страны.
9
Из магазина Стриж вышел через задний ход и дворами и переулками направился к больнице. Травматология размещалась на третьем этаже, он смело прошел в коридор и спросил дежурную медсестру, что-то писавшую за столом:
- Где тут у вас Кротов помещается, сегодня положили?
Медсестра поправила зачем-то очки, метнула на него быстрый взгляд. Сухо ответив: "В пятой палате", - она снова уткнулась в писанину.
У друга Стриж пробыл с полчаса, по-доброму поболтал с никогда не унывающим Ванькой, отдал ему апельсины и шоколадку. Выйдя, он не глядя ни на кого двинулся к выходу, но тут его окликнула медсестра.
- Толя! - Встав из-за стола, она сняла очки и белую шапочку. - Не узнаешь?
- Ольга!? - удивленно и радостно вскрикнул Стриж. - Боже мой, я и в самом деле тебя не узнал.
Невысокая, стройная, звонкая медсестра как-то подалась навстречу Анатолию. Серые глаза ее не скрывали радости, лицо, нежное и тонкое, словно светилось. Свои роскошные светло-русые волосы она по-прежнему не обрезала, а закалывала на затылке тугим узлом.
Стриж подошел к ней, обнял и, так получилось, поцеловал в губы. Голова закружилась от запаха ее волос, от давно забытого тонкого аромата духов. Тело его словно током пронзило от прикосновения к упругой женской груди.
- Оля, как я рад тебя видеть! Как живешь, как Витька?
Витька Павленко был мужем Ольги. Когда-то они втроем учились в одном классе. Оба парня приударяли за Ольгой, никто, что называется, не собирался "крутить" любовь, дело было серьезное. Такие, как Ольга, встречались редко, и речь могла идти только о свадьбе. Она долго колебалась, но сердце ее качнулось к Витьке, высокому и красивому парню. Сыграл свою роль и шумный скандал с физкультурницей, да и вся репутация любвеобильного Стрижа. Он переживал, но не обиделся, с Виктором они дружили, напросился даже шафером на свадьбу.
- С Витькой мы разошлись. - Ольга опустила голову. - Уже два года.
- Как, почему? - Анатолий был ошеломлен. Золотой был человек Витька, добрый, веселый, компанейский, на редкость талантливый и мастеровой. Ольгу он боготворил, буквально носил на руках.
- Спился. А два года назад вообще сел на иглу. Тут я уже не выдержала, подала на развод.
- Витька на игле?! Да он даже пива не пил!
- Приучили. Все калымил, то у Абрамчика, то у Мурая, то дом, то дача. Ну а те его водочкой потчевали, а потом совсем…
Она замолкла, по щеке пробежала слеза. Ольга смахнула ее ладонью.
- Всю свою резьбу продал, иконы, маски, выжигание. Это я еще терпела. Но… как вещи таскать начал, я не выдержала.
Стриж машинально вытер очередную ее слезинку. "Опять Мурай! Тварь, как я с тобой поквитаюсь! Все вспомню, и эти слезы тоже".
- Толя, ты куда сейчас? Дом твой, я слыхала, продали?
- Васильич пригласил к себе жить.
- Если хочешь, приходи ко мне, Толь. Мать у меня пять лет как умерла, так что мы с дочкой вдвоем живем.
- У тебя есть дочь?
- Да, четыре года. Когда рожала, думала, может, образумится, но нет. Придешь?
Стриж глянул в ее глаза, как в омут, и только головой кивнул. Это было больше, чем он рассчитывал, об этом он и мечтать не смел.
- Подожди секунду, может, я сейчас договорюсь.
Она ушла к себе в маленький кабинетик, а он подошел к окну и обвел взглядом панораму своего малоэтажного города. И вдруг увидел торчащее из-за угла колесо мотоцикла и красный шлем за невысоким забором.
"Вот гады, так и пасут!"
- Я смену заканчиваю, если подождешь, быстро переоденусь, - обратилась к нему подошедшая Ольга.
- Оля, я попозже прямо домой подойду, ладно? Ты иди, у меня тут еще пара вопросов к Ваньке возникла. Да, стой. Вот, возьми, купи побольше фруктов, шоколада, мороженого. И не скупись, возьми целую курицу, зажарь ее, ладно? - Он сунул в карман ее плаща пачку десятитысячных. У Ольги невольно расширились глаза.
- Но ты придешь? - спросила она.
- Обязательно!
- Дом мой еще не забыл?
- Да что ты! С закрытыми глазами найду.
- Ну ладно. Прилетай, Стриж. - Она засмеялась и одним быстрым движением руки взлохматила его гладко причесанные поредевшие волосы.
Стриж, еще хмельной от этой прощальной ласки, проводил ее взглядом. Потом, вздохнув, спустился вниз, на первый этаж. Там он зашел в туалет, повозившись с закрашенными шпингалетами, открыл окно, спрыгнул вниз и неторопливо двинулся к ближайшему переулку.
10
Стриж не стал уходить уж очень далеко. Пройдя дома три, он что-то прикинул, подошел к забору, глянул в щелочку. Убедившись, что во дворе никого нет, одним рывком перемахнул забор и, перебежав еще не копаный, но уже подсохший огород, перепрыгнул через маленький заборчик между соседями и через считанные секунды был уже на другой улице. При этом он чуть не свалился на голову какому-то опешившему от неожиданности парню.
- Вот, черт, муж домой вернулся! - доверительно сообщил ему Стриж.
- А, - ехидно заулыбался тот, - ну, беги, беги, коль так приспичило.
А Стриж уже форсировал другой забор. Здесь ему попался хозяин, вяло ковыряющий землю лопатой.
- Здорово, дядь Вань! - весело крикнул ему Анатолий и побежал дальше, оставив старого деда ошалело щурить подслеповатые глаза.
Добравшись до нужной ему улицы, Стриж подтянулся, осторожно выглянул. "Кентавры" по-прежнему ждали его, не ставя свой мотоцикл на подножку и не снимая шлемов. Недавно, видно, закурили - из-за спин тянулись вверх синие легкие клубы дыма. Стриж осторожно, чтобы не шуметь, на жим, на силу подтянулся, по-кошачьи легко вспрыгнул на тонкую линию забора и так же осторожно, плавно, лишь силой рук опустил свое тело по другую сторону. Женщина, идущая навстречу с полными сумками, глянула настороженно. Но он улыбнулся ей и, приставив указательный палец к губам, тихо, дескать, на цыпочках двинулся вперед.
"Хохмачи!" - подумала женщина.
Подойдя к мотоциклистам на расстояние вытянутой руки, Стриж остановился, подумал секунду и резко, изо всей силы ударил заднего ребром ладони по шее. Фигура в черном, в громадном красном шлеме начала валиться вперед, а затем плавно кувыркнулась на землю. Водитель недоуменно обернулся, защитное стекло было поднято, в зубах сигарета. Стриж сработал прямой правой, и тот, коротко ойкнув, вместе с мотоциклом завалился вперед на бок.
Стриж торопливо обшарил обоих. У водилы был обычный ПМ - пистолет Макарова. Зато у заднего нашлось нечто интересное: короткоствольная, уродливая в своей простоте машинка для убийства. Анатолий даже присвистнул: такие он видел только в кино - израильский "узи". Засунув трофеи в сумку, он с интересом начал разглядывать мотоцикл. "Ямаха", - прочел вслух надпись на боку. - "Ишь ты!" Он поднял мотоцикл, пинком отбросил ногу одного из "кентавров" и развернул двухколесную машину в другую сторону.
Мотоциклы, скорость были его страстью. Одно время он даже с увлечением занимался мотокроссом. С первых своих серьезных денег - от стипендии на звание кандидата в мастера спорта, купил себе ЧЗТ и очень жалел, что денег не хватило на "яву". А сейчас под ним была настоящая "ямаха", мощная, похожая на кузнечика мечта мотоциклиста. Он завел это чудо, и каждый удар такта отдавался ударом сердца. Осторожно тронулся, потом прибавил газу, выехал на асфальт и, уже пьянея от давно забытого чувства, "притопил" до упора. Мотоцикл немедленно подняло на заднее колесо. Стриж улыбнулся, балансируя, промчался так метров двадцать, сбросил газ, плавно вписался в крутой поворот. Выскочив на бесконечную улицу, он снова прибавил скорость. Цветной молнией он летел по дороге, смеясь от давно забытого ощущения слияния души и тела с техникой и скоростью. Он наслаждался легкостью, мощностью, послушностью этой игрушки. О такой он не мог и мечтать, особенно там, в зоне.
Машин было мало, но народ густо шел с работы. Кто-то его узнал, крикнул его имя. На одном из перекрестков он чуть не столкнулся с вывернувшим из проулка велосипедистом. Мотоцикл занесло, он еле вырулил уже на тротуаре, благо, там никого не было. Это его сразу отрезвило, он вспомнил про Ольгу, развернулся, подъехал поближе к ее дому, свернул в переулок, ведущий к Волге. Постоял немного на берегу, погладил ласково рукой бензобак, осторожно прибавил газу, спрыгнул на ходу и отправил мотоцикл вниз по спуску. "Ямаха" ровно вошла в реку, двигатель захлебнулся, и она, завалившись на бок, плавно исчезла под водой.
Анатолий огляделся. Из-за ближайшего штакетника торчала чья-то кепка.
- Что это ты на него осерчал? - спросил невольный свидетель.
- Да надоел, старье, - весело ответил Стриж. - Надо - бери. Только не катайся на нем днем, убьют. А так, выловишь - твой будет.
Он подхватил свою изрядно отяжелевшую сумку и уже уходя добавил:
- Ночью вытаскивай, дед, днем не светись.
Отойдя немного, оглянулся. Старик, крепкий еще мужик с мощной фигурой, топтался на берегу. "Этот достанет, хозяйчик".
Он сразу узнал знакомый забор и, отодвинув потайную доску лаза, через огород пошел к дому.
11
Когда Ольга вошла во двор, Стриж сидел на крыльце и гладил небольшую, очень пушистую рыжую собачку. Та преданно глядела ему в глаза и, словно вентилятором, работала хвостом.
- Собака у тебя хорошая, но сторож никакой. Шариком зовут?
- Точно! - засмеялась Ольга. - Возьми сумки. Да отстань ты! - оттолкнула она прыгающего рядом пса.
- Сторож он никакой, зато добрый, ласковый, преданный.
- Как и хозяйка, - заметил Стриж, принимая из рук смутившейся вдруг Ольги тяжелые сумки. - А где дочь?
- К матери отвела. Витькиной, - добавила она, видя недоумение Стрижа. - Она мне как родная, приходит, помогает. Внучку вообще обожает.
Ольга запустила руку под перила и вытащила из тайничка ключ.
- И не боишься здесь оставлять? - удивился Стриж.
- Да красть нечего, - махнула она рукой. - Я оставляю, мать иногда приходит.
Обстановка, действительно, была не царской, но все чисто, ухожено. В тщательной отделке прихожей была видна рука мастера. А в зале поражала своею красотой стенка из неполированного дерева под орех.
- Витька делал, - уловив взгляд Стрижа, сказала Ольга. - Два года над ней работал.
И, вздохнув, добавила:
- Если б ты видел, что здесь раньше было: резные иконы, картины. Места на стенах пустого не найдешь.
Дом заново отделал, единственно в детской полы не сменил, скрипят.
Стриж между тем разглядывал резные дверки шкафов. Это были целые рельефные картины, поражающие выдумкой и мастерством исполнения. Невероятные по красоте и фантазии, слившиеся в одном прекрасном узоре тела животных и стебли растений. Ни одна картина не повторяла другую. Особенно поразила его прекрасная голова оленя, как бы выглядывающего из лесных зарослей. Он осторожно потрогал ее, как к чуду прикоснулся. Только сейчас Анатолий понял, как они недооценивали Витьку. Это был не просто неплохой ремесленник, это был самородок редкого таланта. Они его проглядели и, кажется, потеряли навсегда. Стриж открыл дверцу и понял, что разборке и перевозке этот шедевр прикладного искусства не подлежит. Все было сделано на месте и навсегда.
Ольга между тем на кухне выкладывала из сумок продукты, рассовывала их по шкафам и полкам, откладывала то, что потребуется сразу.
- В первые годы он был золотой человек. Водопровод провел в дом, водяное отопление, баньку построил. В баню пойдешь?
- Спрашиваешь! Конечно! - Стриж был заядлый парильщик, фанатик русской бани.
- Сходи тогда, накачай воды в баки. Насос там, в другой половине. Я пока поесть приготовлю.
Стриж качал воду, а сам все думал про Витьку. Тот с детства был умелец: мастерил какие-то модели, посещал всевозможные кружки, разбирался в любой технике, электронике. Года два он походил с друзьями на бокс, но, хотя имел прекрасные данные - природный удар, хорошую реакцию, редкую выносливость, -
Васильич сразу понял, что нет в нем того стержня, что нужен для бокса. Не мог Витька завестись, взорваться, выжать победу не из силы, а из самолюбия. Он был мягок, добр, а главное - податлив. А как он танцевал с
Ольгой! Все кругом тогда говорили: дал бог человеку и голову, и руки, и красоту, да и с женой повезло как никому. Выходит, сглазили. И осталась от прошлого только резная стенка да вот эта чудо-банька.