Выводы Орема звучали откровенно революционно. В соответствии с традиционным взглядом деньги являлись частью феодального владения того, кто их выпускал, и, как следствие, эмитент денег мог поступать с ними как ему угодно. Поскольку монетным двором владел король, то вся денежная политика проводилась исключительно в его интересах. Орем предложил совершенно иную точку зрения. Деньги, утверждал он, являются собственностью не короля, а сообщества, которое ими пользуется. В мире, где деньги используются не только для королевских расходов, где заключаются частные сделки и где значительная часть личного богатства граждан выступает в виде денег, денежная эмиссия выполняет важную общественную миссию услуги и, следовательно, должна отвечать интересам общества в целом. Разумеется, под "обществом в целом" Орем понимал далеко не все население страны – в конце концов, он отстаивал интересы крупных землевладельцев, то есть церкви и аристократии, чье богатство сравнительно недавно перешло из натуральной в денежную форму. Именно эти слои, которые Орем скромно именует "лучшими классами", больше остальных страдали от сеньоража, и именно их интересами, по мнению Орема, должен был руководствоваться король в своей денежной политике. Правитель "не владыка и не владелец денег, имеющих хождение в его вотчине. Деньги – инструмент баланса при обмене естественного богатства; они являются собственностью того, кто владеет этим богатством".
Подобный подход позволил Орему по-новому взглянуть на то, как король манипулирует денежным стандартом. Именно в этом, подчеркивает он, и заключается проблема. В нормальных условиях единственная причина, побуждающая властителя манипулировать денежным стандартом, – это получение сеньоража с подданных. "Подберу ли слова, чтобы описать всю гнусную несправедливость, с какой государь уменьшает вес монеты, не уменьшая отчеканенной на ней стоимости?" – задается он вопросом. И социальная справедливость, и экономическая эффективность требуют от денежной системы большей разумности и предсказуемости. Впрочем, Орем понимает, что настаивать на полной отмене сеньоража бессмысленно – король никогда не согласится ввести нормы, четко определяющие, сколько стоит каждая монета в зависимости от содержания в ней драгоценного металла. Вместо этого он рекомендует королю проводить более умеренную денежную политику. В обмен на право пользоваться отчеканенными королем монетами население должно взять на себя затраты по их изготовлению. Сеньораж сохраняется как необходимая гарантия благородного статуса правителя, "как и полагается сиятельному принцу или королевскому величеству", но приобретает более умеренные формы.
Впрочем, Орем понимал, что предлагаемая им денежная реформа ставила новые вопросы. Отмена – или хотя бы ясно прописанное ограничение – сеньоража значительно ограничат свободу короля в управлении деньгами. Но если не король, то кто – или что – будет тогда определять объем циркулирующих в обществе денег? Теория дает на этот вопрос простой ответ. Если бы существовал фиксированный и неизменный стандарт, то количество денег, находящихся в обращении, определялось бы спросом на них. Допустим, граждане испытывают потребность в монетах. Тогда они несут на монетный двор серебро, оплачивают расходы по чеканке плюс небольшой налог на сеньораж и получают необходимое количество монет. Проблема в том, что применить подобный метод на практике не представлялось возможным ввиду отсутствия каких бы то ни было гарантий того, что имеющийся в распоряжении общества запас драгоценного металла будет соответствовать спросу на деньги.
Поэтому, говорит Орем, государь должен проводить осознанную денежную политику, пусть и в ограниченных масштабах. В некоторых строго определенных случаях он может прибегнуть к уценке монет, но с единственной целью: чтобы быть уверенным в том, что отчеканенной монеты хватит на нужды общества, и только по требованию самого общества: "Если [население] доверяет Государю [проведение уценки денег] в разумных пределах… то Государь будет не ее инициатором, а лишь исполнителем общественной воли". В остальное время денежная политика властителя должна ограничиваться стремлением отыскать новые месторождения драгоценных металлов, дабы увеличить запас материала для чеканки денег. "Вот почему, – пишет Орем, – Теодорих, король итальянский, распорядился извлечь из гробниц хранившееся в них по языческому обряду золото и серебро и пустил его на чеканку монеты, объяснив, что "преступно прятать среди бесполезных мертвецов то, что может сохранить жизнь живым"".
В ходе своей работы Орем столкнулся с серьезным парадоксом, который не будет давать покоя экономистам и в грядущие века. С одной стороны, требовалось найти способ ограничить власть короля, финансировавшего удовлетворение своих нужд через сеньораж, и выработать правило, согласно которому должен осуществляться выпуск денег, чтобы денежный стандарт перестал быть бесконечно гибким. Однако если бы в результате применения этого правила периодически возникал дефицит денег, от этого пострадала бы торговля. То есть появлялась надобность в ком-то, кто стал бы время от времени добавлять в обращение некоторое количество денег. Иными словами, стандарт не должен быть и слишком жестким. Орем не нашел решения этого парадокса – рекомендацию грабить могилы вряд ли можно считать надежным основанием для внутренней политики государства. Тем не менее он озвучил свежую идею: в контексте потенциала денежной политики к перераспределению богатств и доходов и ее способности поддерживать или душить торговлю приоритет должен быть отдан не финансовым потребностям властителя, а коммерческому благосостоянию общества.
Эта новая точка зрения на деньги привела к радикальному политическому выводу. Если денежная политика направлена на достижение благосостояния общества, из этого вытекает, что контроль над ней должен принадлежать именно обществу, а не единолично правителю. В заключительной части своего трактата Орем высказывается с последней прямотой: "Только общество имеет право решать, как, когда и в какой степени деньги должны меняться, и правитель ни в коем случае не должен узурпировать это право". Более того, он указывает и на другие ограничения власти правителя: "Он выше каждого отдельно взятого подданного и наделен большей властью, однако общество в целом богаче его и сильнее, поэтому он занимает серединное положение". На тот случай, если этого показалось бы недостаточно, Орем заканчивает свой труд главой, посвященной описанию участи правителя, который не последует его советам. Озаглавлена она вполне красноречиво: Quod tyrannus non potest diu durare ("Долго подобному тирану не удержаться").
Но несмотря на всю убедительность доводов Орема, должного эффекта они не возымели. Трудно заставить правителей прислушиваться к здравым советам, если никакой серьезной альтернативы деньгам, которые эти правители выпускают, не существует. Да, мелкие кредиты имели некоторое распространение, встречались даже примеры местных валют. Однако жесткие ограничения на частное кредитование на фоне политической раздробленности означали, что деньги, выпускаемые правителем, оставались единственным приемлемым вариантом общего употребления. Кредитоспособность и политический вес властителей в Средние века были слишком незначительны, и деньги по большей части существовали в форме монет, отлитых из драгоценных металлов. В условиях, когда даже выпущенные верховным правителем монеты требовали гарантии стоимости в виде драгоценного металла, надеяться на то, что деньги, выпущенные кем-то менее знатным и влиятельным, могут иметь малейший шанс на успех, не приходилось. Правители обладали монополией на эмиссию денег – и отдавали себе в этом полный отчет. Вновь сформировавшийся слой богатых людей, хранивших свое состояние в деньгах, мог нанимать лучшие умы Европы, чтобы они доступно объяснили правителю, что он должен ограничить сеньораж и управлять собственным богатством, учитывая их интересы – собственно, творчество Орема и показывает яркий пример подобного намерения, – но способов принудить правителя принимать в расчет чаяния "денежного класса" у его представителей не было. В сфере выпуска денег короли не ведали конкуренции.
Как это не раз случалось в истории экономической мысли, доводы Орема устарели, едва он успел их сформулировать. В результате торговой революции на сцене появился новый класс, не имевший отношения к традиционным обладателям власти и богатства – аристократии и церкви. И этим классом были купцы. Возможно, они не владели глубиной теоретических познаний Орема, но умудрялись вести дела, не прибегая к схоластической логике. Кроме того, они с головой ушли в освоение нового изобретения, которому было суждено перевернуть все денежное общество с ног на голову – да так, как Орему и не снилось. Этим изобретением стал банк.
6
Происхождение спрута
Загадочный торговец из Лиона
Около 1555 года в Лионе разразился шумный скандал. Итальянский купец, недавно прибывший в город, едва успев обосноваться, за невероятно короткое время сколотил баснословное состояние. В общем-то ничего удивительного. Лион был одним из крупнейших во Франции, да и во всей Европе, центров торговли. Чужеземных купцов с их богатством здесь воспринимали как нечто привычное. Достаточно сказать, что проводившаяся четырежды в год Лионская ярмарка вела свою историю еще с древнеримских времен, а к середине XVI века считалась крупнейшей в Европе. Скандал вызвало то, каким образом итальянец достиг успеха. На ярмарку он прибыл вообще безо всякого товара, имея при себе только столик и чернильницу. Он вообще мало походил на купца и выглядел скорее как странствующий ученый. Каждый день он занимался только тем, что ставил свою подпись под листами бумаги, которые приносили ему другие торговцы. Тем не менее когда ярмарка закрылась, выяснилось, что подобное занятие сделало бледного тихого итальянца сказочно богатым. Объяснение казалось очевидным: дело здесь нечисто, а внезапно разбогатевший итальянец – жулик.
Должно быть, сторонние наблюдатели давно почуяли неладное – нечто подобное случалось и раньше. Действительно, ярмарки вроде Лионской некогда собирали торговцев со всей Европы, позволяя им развернуть рынок, отличавшийся от любого другого разве что размерами. Здесь шла бойкая торговля предметами роскоши, представлявшая собой одну из самых динамичных отраслей средневековой экономики. Впрочем, на ярмарке присутствовали также купцы с товарами местного производства, обычно имеющими ограниченный срок годности. Однако в ходе "долгого XIII века" характер торговли с соседними государствами претерпел существенные изменения, в основе которых лежало разделение труда. Главы торговых домов больше не путешествовали со своими товарами. Они оставались дома, а на крупнейшие экспортные рынки отправляли своих представителей. За доставку товаров в нужное место и нужное время отвечали профессионалы, с которыми купцы заключали контракты. Сами они теперь занимались в первую очередь юридическими и финансовыми аспектами международной торговли: следили, к кому переходит право на владение тем или иным товаром, кто и сколько получает в результате сделки, а также подводили баланс, вычисляя прибыли и затраты, выраженные в различных имевших хождение валютах. А такое скучное дело, как непосредственная доставка товара покупателю, они с большой охотой передавали бизнесменам рангом пониже.
Эволюция организации торговли повлекла за собой изменения характера торговых ярмарок. Некогда Лионская ярмарка функционировала как пирамида: в ее основании лежала розничная торговля продуктами местного производства; на среднем ярусе располагались оптовики и купцы, осуществлявшие торговлю с зарубежными клиентами; вершину занимали крупные дельцы, которые вели подсчет затрат и прибылей, полученных на нижних уровнях. Однако со временем представители европейского торгового класса стали, как утверждает французский историк Фернан Бродель, "концентрировать внимание не на товарах, а на кредитах, то есть на вершине пирамиды, а не на ее основании". Физического обмена товарами проводилось все меньше. Все чаще встречи на ярмарках становились поводом для расчетов по долгам и кредитам, полученным в ходе международной торговли за предыдущие несколько месяцев. В период между ярмарками оплата за международный импорт производилась не монетами, а кредитами – при помощи векселей, которые продавали клиентам европейские торговые дома. Клиенты могли затем использовать эти векселя, чтобы расплатиться со своими поставщиками. К 1555 году главной функцией Лионской ярмарки стало как раз погашение долгов и расчет по кредитам между европейскими торговыми домами. Она превратилась в самый крупный в Европе рынок, но рынок не товаров, а денег.
Частью этой системы и был бледный итальянец – и его деятельность казалась стороннему наблюдателю столь же загадочной и непонятной, какой сегодня представляется обывателю деятельность глобальных финансовых рынков. Атмосфера ярмарок прошлых лет канула в Лету – никакого больше буйства красок, никаких фейерверков и костров, азартных игр и девиц легкого поведения, никаких жонглеров, канатоходцев и шпагоглотателей. На смену им пришли бледные банкиры с запачканными чернилами пальцами и пухлыми книгами, заполненными только им понятной цифирью. Никакие товары больше не переходили из рук в руки – только пачки счетов. Бизнес превратился в разновидность математики. Достаточно сказать, что стандартное пособие по ведению торговли, изданное в Венеции в 1494 году францисканским монахом Лукой Пачоли, называлось De Arithmetica ("Об арифметике"). Большинство населения искренне считало деятельность банкиров "темной каббалистикой". Загадочности этим странным личностям добавляло и то, что все их манипуляции непостижимым образом неизбежно вели к обогащению – без всякого видимого труда. Что интересно, пять веков спустя другой (вымышленный) сторонний наблюдатель опишет недавнюю финансовую революцию в чрезвычайно близких выражениях:
"Взять хоть ее английского мужа, Осси – тот давно обеспечил себя на всю жизнь, но работает он с деньгами, с деньгами в чистом виде. Ни с чем больше его работа не связана, только с ними. До баловства с акциями, фондовыми ценностями, товаром, фьючерсными сделками он не опускается. Только деньги. Незримо присутствуя в башнях на Шестой авеню и Чипсайде, белокурый Осси при помощи денег покупает и продает деньги. Вооруженный одним лишь телефоном, он покупает деньги за деньги, продает деньги за деньги. Он работает в пазах и трещинах между валютами, покупая и продавая с наценкой, ежедневно лавируя курсами обмена. За эти услуги он получает денежное вознаграждение. И немалое".
Как показал скандал 1555 года, непонимание легко может обернуться возмущением. Какой бы сложной ни была система кредитов, регулируемая ярмарками и их участниками, все понимали, что это вершина новой системы денежного обмена, все заметнее влияющей на жизнь каждого самого скромного крестьянина. Однако одного общего понимания людям было мало. В голове у них роились вопросы: что конкретно делают эти торговцы с кучей бумаг и почему от них зависит наша жизнь, хотя мы никогда не заглядывали в их лавки? Как им удалось так разбогатеть? И как появление этих могущественных и ни перед кем не ответственных "купеческих парламентов" связано с существующими властными структурами: королем, аристократией и церковью? Ответить на эти вопросы мог только тот, кто владел информацией и основами финансового образования.
Таких знатоков было немного, хотя они все-таки попадались. Как отмечал в 1604 году бывший высокопоставленный французский сановник Клод де Руби, Лионская ярмарка отличалась от прочих в первую очередь тем, что огромный объем торговли совершался на ней без привлечения наличности. "С утра, – пишет он, – осуществлялись выплаты в миллион ливров, хотя из рук в руки не переходило ни одного су", и это никого не удивляло. Иначе говоря, на ярмарке заключались многомиллионные сделки практически без использования выпущенных правителем денег. Великие торговые дома Европы заново открыли искусство банковского дела – искусство производства и управления частными деньгами в огромном масштабе.
Тайны пирамиды
Проблема, с которой столкнулся в средневековой Европе вновь образовавшийся торговый класс, по сути, ничем не отличалась от той, какая встала перед их современными коллегами в распадающемся Советском Cоюзе, послекризисной Аргентине или современной Греции. Она заключалась в том, как оперировать денежной экономикой в условиях несовпадения интересов денежного класса с интересами представителей власти. И у тех и у других было одно желание: чтобы денег хватало на удовлетворение потребностей торговли, а власть не злоупотребляла сеньоражем в надежде получить незаслуженный доход. Поначалу денежный класс пытался действовать путем уговоров, о чем свидетельствуют выдвинутые Оремом аргументы, но пользы это не принесло. Альтернативным вариантом, как показывает пример описанных выше "денежных партизан", стал бунт.
Очевидным способом, позволяющим выйти за рамки сложившейся системы, было создание и поддержка частных сетей взаимного кредитования. В ходе ведения дел торговцы накапливали кредиты и задолженности перед клиентами и поставщиками, при этом образовавшуюся разницу они предпочитали не покрывать выплатой денег, а сохранять для использования в других сделках. Однако мы уже видели, что подобные схемы имеют встроенные ограничения и держатся в значительной мере на том, что все участники процесса знакомы друг с другом. Служить организующим фактором для экономики в целом они не способны – эту функцию могут выполнять только деньги, выпускаемые властью. Именно с этой трудностью столкнулись круги, спонсировавшие труды Николая Орема. Даже если им категорически не нравилось, как правитель распоряжается деньгами, альтернативы не существовало.