– А вот это ты, Миронов, зря, – суховато перебил капитан и пояснил: – У нас война, а на войне и для страны, и для партии хорошие солдаты важнее, чем чистенькие биографии, понял? Ну, ладно, ты иди пока. А насчет приема в партию все-таки подумай!
"А что тут думать? – вяло размышлял Алексей, возвращаясь в землянку разведчиков. – Надо так надо. Вступлю – небось, не каждому сам замполит предлагает! Коммунист Алексей Миронов – неплохо звучит, между прочим. Батя точно одобрил бы. Хотя какая разница – коммунист, комсомолец или вообще колхозник беспартийный? Лишь бы немцев бить! А бить мы их били и дальше будем – пока в последнего гада кол осиновый не вобьем…"
Глава 12. Октябрь 1943 года. "Не загадывай наперед"
Жизнь устроена так, что человек со временем привыкает ко всему – даже к таким вещам, к которым, казалось бы, и привыкнуть-то невозможно. Судьба, в очередной раз раскидывая карты и насмешливо улыбаясь, предлагает людям то дальнюю дорогу, то казенный дом, а то и смерть. И человек, привычно кляня свою нелегкую долю, чаще всего послушно следует проложенному неведомым штурманом курсу и терпеливо сносит все беды, испытания и несчастья, лишь иногда прерываемые недолгими минутами покоя и счастья. На войне привыкание наступает еще быстрее, чем в обычной жизни.
Если бы Алексею Миронову еще несколько месяцев назад кто-то сказал, что можно почти совершенно безразлично относиться к десяткам трупов, разбросанных на поле боя, – он вряд ли поверил бы. Как не поверил бы и в то, что можно привыкнуть к бомбежкам, обстрелам, гибели товарищей, еще вчера со смехом и шуточками старательно наворачивавших с тобой кашу из одного котелка…
Теперь Алексей верил, поскольку все это испытал на собственной шкуре и накрепко выучил простое правило: на войне не следует слишком уж загадывать наперед. Сегодня вражеская пуля пролетела мимо, ты уцелел в бою – и хорошо. Ранило не тяжело, попал в госпиталь – еще лучше! Не стоит задумываться о смерти, а тем более стараться уцелеть любой ценой – занятие бессмысленное, поскольку старушка с косой всегда рядом, и в итоге все будет именно так, как решит насмешница судьба, а не так, как хотелось бы тебе. Война практически любого очень быстро превращает в фаталиста – чему быть, того не миновать, и будь что будет…
Разведгруппа готовилась к выходу в рейд по тылам немцев. Решение было принято Прохоровым и ПНШ-2 после того, как доставленного разведчиками "языка" командование полка забраковало по причине крайне слабой осведомленности. Раздосадованный лейтенант поначалу поворчал для порядка, а потом плюнул и начал разрабатывать приблизительный маршрут рейда. В случае удачи Прохоров рассчитывал притащить "языка" потолковее – непременно офицера званием повыше! – и доказать командованию, что разведчики не зря едят свой хлеб и каждый день получают наркомовские сто граммов. Если же, вопреки ожиданиям, группе с "языком" и не повезет, то и при таком раскладе сведения, добытые непосредственно в немецких тылах, окажутся несомненно важными и ценными. Во всяком случае, никак не хуже тех, что мог бы дать при допросе обычный пленный.
Разведгруппа готовилась: назначенные лейтенантом бойцы приводили в порядок обмундирование, обувь, прочее снаряжение. Пятнистые комбинезоны хороши для лета, белые – для зимних снегов, по осенней же поре грязноватые телогрейки цвета хаки и заношенные форменные бриджи – в самый раз. В вещмешки укладывается сухой паек, немного перевязочных материалов, гранаты и патроны – побольше патронов, побольше, поскольку боезапаса много не бывает! На пояса – фляги с водой. Одна фляга со спиртом – у командира, НЗ на всякий случай. Ножи, пистолеты – у кого советский "ТТ", а у кого и трофейные "парабеллумы" или "вальтеры". Естественно, обязательно наличие пары саперных лопаток, компаса, карты, часов. Для связи командование выделило небольшую радиостанцию "Север-бис" – правда, без радиста. Но от радиста категорически отказался сам Прохоров, в два счета доказавший ПНШ-2, что на рации сможет работать сам или, в случае чего, его заменит Миронов, изучавший радиодело в пехотном училище. Главной же причиной отказа была стойкая убежденность лейтенанта в том, что радист, не знакомый с азами действий в тылу врага, будет только мешать и может подвести всю группу…
– Равняйсь… Смирно! – Прохоров придирчивым командирским взглядом осмотрел бойцов с ног до головы, удовлетворенно кивнул и следующую команду подал уже другим тоном – чуть мягче, давая понять, что "официальная" часть закончена: – Вольно… Все готовы? Больных и прочих, надеюсь, нет? Документы, награды старшине все отдали, не забыли? Отлично. Тогда все дружно попрыгали!
Бойцы несколько раз подпрыгнули на носках – вроде бы ничего не звякало, не стучало. Прохоров снова кивнул, поправил на плече ремень немецкого автомата "МР-40" и коротко скомандовал:
– Напра-во, вперед марш!
На задания разведчики предпочитали брать оружие более компактное и удобное – штатные автоматы ППШ с круглым диском и самозарядные или обычные винтовки в определенных условиях были оружием не очень-то подходящим. С длинной винтовкой и ползать неудобно, и в узком окопе не сразу развернешься. Прохоров предпочитал автомат немецкий. А на случай расспросов у лейтенанта имелся не однажды проверенный полушутливый ответ: "А так для фрицев обиднее – от пули из своего же оружия и подыхать! Опять же, в случае чего, там немецкие патроны проще найти, чем наши. Да и на стрекот этой сороки они внимания меньше обращают! Понимать надо, дорогие мои!"
Заранее заготовленное и достаточно логичное объяснение было совсем не лишним – мало ли, нарвешься на мерзавца, страдающего излишней подозрительностью! На передовой всяких дураков хватает – в том числе и с большими звездочками на погонах. Напишет этакий бдительный донос в особый отдел, мол, такой-то нахваливал немецкое оружие – попробуй потом докажи, что ты благонадежный боец, а не "изменник Родины", только и думающий, как бы поскорее к фрицам удрать.
Миронов взял с собой ППС – советский автомат с откидным прикладом. Оружие неказистое, но простое, надежное и, что немаловажно в дальних переходах, на килограмм с лишним легче обычного ППШ – "Судаев легше Шпагина аж на цельный килограмм!"
Пока выдвигались в передовые траншеи, Алексей, шагавший в цепочке замыкающим, молча поглядывал на спины товарищей и неспешно размышлял о том, что вот и его, новичка, Прохоров взял в рейд. А означало это только одно: значит, лейтенант считает его, Лешку Миронова, уже достаточно знающим, умелым и достойным для выполнения таких заданий. Так что Алексей законно мог потихоньку гордиться собой – впереди вон какие орлы, настоящие волки топают!
Прохоров, можно сказать, ас разведки, с таким нигде не пропадешь!
Младший сержант Яровец – на первый взгляд совсем не богатырь, но тоже мужик серьезный и, судя по двум медалям, в деле не раз побывавший.
Ну, с рядовым Дукиным сразу все ясно: дядя здоровенный и на вид вроде простоват, но умеет не только носом сопеть и шмыгать – если что, и товарища раненого, и "языка" на себе куда хочешь дотащит и даже не вспотеет! Не так уж трудно было предположить, что и в этом рейде рацию и запасные батареи лейтенант нагрузит на Дукина.
Алексей едва заметно усмехнулся: не на Ганевича же дополнительный груз навьючивать – красивого парня чуть постарше Лешки, но очень уж деликатного сложения, которое при всем желании богатырским не назовешь. Правда, боевого опыта у Ганевича тоже хватает – не первый день воюет красавец. Кроме того, парень неплохо знает немецкий, что в рейде может здорово пригодиться.
И наконец, непосредственно перед глазами Алексея покачивалась крепкая спина Юсуфа Ахатова – этот боец по праву может считать себя мастером на все руки: и с подрывным делом хорошо знаком, и стреляет не хуже любого снайпера, и ножом с десяти метров в папиросную пачку попадает! Татарин, над которым красноармейцы частенько подшучивали: "Юсуф, да какой же ты татарин, если на русского больше нашего лейтенанта похож?!" На что Ахатов обычно без тени улыбки спокойно кивал: "Не сомневайся, друг, правильный я татарин!"
В передовой траншее группу уже поджидали двое саперов, задачей которых было помочь группе перейти нейтралку и преодолеть заграждения перед немецкими позициями. Саперы, мужики бывалые и несуетливые, покуривали, пряча огоньки самокруток в кулак и выпуская дым в землю, и о чем-то вполголоса переговаривались с бойцами из дозора.
– Здорово, славяне! – негромко поприветствовал Прохоров красноармейцев и спросил: – Ну, как тут у вас – все тихо?
– Да вроде ничего такого, товарищ лейтенант, – лениво отозвался боец, дежуривший у ручного пулемета, – дрыхнут фрицы! Даже ракеты сегодня, кажись, пореже пускают.
– Пореже – это хорошо, – рассеянно кивнул Прохоров и повернулся к саперам: – Готовы, отцы? Тогда вперед! Яровец и Ахатов – сразу за саперами, затем Миронов, Ганевич и Дукин. Я иду замыкающим…
Миронов перебрался через бруствер, поудобнее перехватил автомат за ремень, и, уже ни о чем не думая, двигался вслед за Ганевичем чисто механически, стараясь производить как можно меньше шума. Свои окопы остались за спиной – теперь все: с этой минуты ты должен превратиться в совершенный и бесшумный автомат, максимально приспособленный для войны в тылу врага. Ни о чем постороннем не думать, не отвлекаться, все слышать и замечать, оставаясь невидимкой, тенью, призраком.
С легким шипением взлетали над ничейной землей ракеты, изредка ударяли пулеметы, веером раскидывая нити трассирующих пуль – все это было для разведчиков привычным фоном, который скорее успокаивал, чем беспокоил. Значит, пока все в порядке, не обнаружили. Если бы разведгруппу засекли, то немцы не ракеты над нейтралкой пускали бы, а минами засыпали каждый метр, и пулеметы не постукивали лениво-дежурно, а лупили бы всерьез…
Саперы свою часть работы сделали: прощупали путь-дорогу для группы и проделали в заграждениях аккуратный лаз – ровно такой величины, чтобы свободно мог проползти человек с вещмешком за плечами. На этот раз колючую проволоку не резали, а просто приподняли на заранее припасенных колышках – чтобы не оставлять лишних следов. Пролезут разведчики, саперы подождут минут пятнадцать и, если все будет по-прежнему тихо, колючку опустят и поползут назад, к своим.
Прохоров не один час провел на НП, рассматривая каждый бугорок и кустик на немецкой стороне, – разведчики, точно следуя проведенному инструктажу, в выбранном лейтенантом месте преодолели заграждения, перемахнули первый ряд вражеских траншей и уверенно двинулись дальше.
Алексей уже знал, что глубина оборонительных линий немецких полков обычно составляла километра три-четыре. В передних траншеях располагались батальоны с их автоматами, винтовками, пулеметами, артиллерией и минометами. В глубине, за спинами передовых частей, располагался резерв – чаще всего это был учебный батальон полка. Позиции растягивались длинными нитками траншей, связанных друг с другом ходами сообщения. Повсюду были натыканы противотанковые и противопехотные заграждения: надолбы, колючая проволока и много чего еще, призванного остановить наступающего врага. Плюс ко всем заграждениям и огневым точкам перед траншеями повсеместно были раскиданы минные поля.
Преодолев первый ряд траншей, группа все так же скрытно продолжила движение – до второго ряда окопов нужно было пройти еще метров сто пятьдесят. И это было далеко не все – за второй линией, метров через триста, пряталась третья! По неуточненным данным, была еще и четвертая – правда, там вроде бы продолжали работать саперы и, возможно, проскочить будет немного проще, чем через передовые окопы, но тоже ведь не прогулка по бульвару…
От пригорка к кустику, по канаве в местечко потемнее – и все это по-пластунски. Лишь в двух-трех местах разведчики рискнули проскочить-перемахнуть относительно безопасные затемненные участки короткими перебежками, пригибаясь чуть ли не к самой земле. Попадись им чересчур бдительный и зоркий часовой или дозорный, дежуривший у пулемета, и все могло в одну секунду пойти прахом – группу обнаружили бы, и тогда вряд ли кто из разведчиков смог бы уцелеть!
Но то ли сама смерть в эти ночные часы махнула на все рукой и по-старушечьи вздремнула, то ли фортуна из каприза решила помочь разведчикам, но все траншеи группа Прохорова миновала благополучно. Правда, времени на прохождение этих очень непростых сотен метров понадобилось немало – едва красноармейцы миновали всю сеть немецких позиций и устремились в недалекий лес, как начало светать. Впереди была дневка, а за ней уже и настоящая работа, ради которой группа и пришла в немецкий тыл.
Глава 13. Октябрь 1943 года. Смерть палачам!
– Товарищ лейтенант! – Ганевич тронул дремавшего Прохорова за плечо. – Там это… В общем, надо бы вам посмотреть.
– Ну, что там еще? – лейтенант слегка приоткрыл глаза и недовольно посмотрел на бойца, назначенного в дозор для наблюдения. – Гитлер на позиции пожаловал? Если ты, Ганевич, меня из-за ерунды разбудил, лучше сам сразу застрелись! Мне такой сон снился! Баба фигуристая и все такое, а ты, зараза…
– А вы посмотрите, а потом уже и решите – зря или не зря, – обиженно насупился разведчик. – Сами ведь велели докладывать обо всех происшествиях. Там, между прочим, тоже это самое… женщины.
– Да иду уже, иду, не зуди ты, – Прохоров подхватил автомат и, пригибаясь и отчаянно зевая, двинулся за Ганевичем.
Двое суток разведчики практически в прямом смысле ползали по немецким тылам и вели наблюдение, тщательно отмечая на карте расположение воинских частей, оборонительные сооружения, огневые точки и многое другое, включая подъездные пути-дороги и контрольно-пропускные пункты на них.
На дневку группа забралась в густой еловый подлесок, длинным зеленым пятном растянувшийся почти параллельно линиям немецких траншей, где вовсю шло строительство. Видимо, немцы здорово торопились, поскольку на сооружении заграждений работали не только свои солдаты и саперы из инженерных частей, но и мирные жители, силой пригнанные из уцелевших окрестных деревень, – преимущественно подростки и бабы. Лишь в одном месте разведчики увидели несколько мужчин в крепко потрепанной, но явно красноармейской форме. Под наблюдением конвойных пленные солдаты тягали бревна – скорее всего, для строительства блиндажей.
Прохоров подобрался к пригорку, на котором разведчики устроили наблюдательный пункт, и сварливо прошептал, поднося к глазам бинокль:
– Ну, где там что стряслось? Сейчас глянем… Стройка идет полным ходом, укрепляются фрицы – и что?
– Да вы левее посмотрите, товарищ лейтенант! Видите?
Прохоров чуть повернул голову – ветер доносил до НП лишь обрывки голосов и звуков стройки, но и так с первого взгляда было понятно, что там происходит что-то не очень хорошее. Немцы, постукивая топорами и молотками, заканчивали сколачивать виселицу, на перекладине которой уже покачивалась веревочная петля. Лейтенант покрутил колесико регулировки, настраивая резкость, хотя и так уже ясно видел и деловито копошившихся фашистов, и небольшую группу баб и подростков, сгрудившихся неподалеку от виселицы.
– И не лень было гадам виселицу ставить, – Прохоров сердито дернул головой и предположил, обращаясь к Ганевичу: – Там, похоже, кого-то вешать собираются. Небось, пацаны гранату стибрили или консервов банку. Психологи хреновы – это я о немцах! Нет чтобы просто расстрелять – не-ет, им надо пострашнее, чтоб человек ножками подрыгал! Жалко, конечно, но мы-то что сделать можем?
– Отсюда почти ничего не слышно, но, по-моему, фрицы и женщин собираются расстреливать, – жарко зашептал Ганевич и, с надеждой глядя на командира, спросил: – А если ударить неожиданно? В шесть стволов да гранатами, а, товарищ лейтенант?
– Солнца вроде нет, а головушку тебе, дорогой мой, похоже, напекло… – недобро покосился на бойца Прохоров. – Ударит он! И на сколько минут боя нас хватит? Молчишь? Так я тебе скажу: через пять минут от нас не то что рожек и ножек – мокрого пятна не останется! Так что лежи, сопи в две дырки и наблюдай! Приказ ясен? Через полчаса Ахатов тебя сменит.
Между тем на позициях немцев события развивались своим чередом. К виселице подтащили одну из женщин, загнали на шаткую подставку из нескольких ящиков и накинули на шею петлю. Офицер, руководивший явно показательной казнью, подошел к группе красноармейцев и, показывая рукой на виселицу, начал о чем-то говорить. Судя по мрачным лицам пленников, опустивших головы, немец втолковывал мужикам что-нибудь вроде: "С теми, кто будет плохо работать, мы сделаем то же самое!" А может быть, и предлагал желающим поработать палачом. Претендентов на роль палача, видимо, не нашлось, потому что в следующую минуту офицер отошел от пленников и, что-то коротко выкрикнув, взмахнул рукой. Двое немецких солдат тут же выбили из-под ног женщины ящики и отпрыгнули в сторону. Грузное тело несколько раз слабо дернулось и обвисло, слегка раскачиваясь.
Сразу же прозвучала другая команда, и несколько автоматчиков короткими очередями ударили по сгрудившимся в стороне женщинам и подросткам. До разведчиков донеслось несколько истошных криков, заглушенных сухим стрекотом автоматов, и тут же все стихло. Минутой позже немцы снова зашевелились, загалдели, разгоняя уцелевших по рабочим местам. Вскоре позиции снова превратились в почти обычную строительную площадку – лишь труп на виселице и неподвижные тела расстрелянных напоминали о недавней расправе…
О случившемся на немецких позициях Миронов вместе с остальными разведчиками узнал во время привала несколько часов спустя. Группа дождалась темноты и покинула место дневки, уходя все дальше и дальше в лес. До квадрата, определенного Прохоровым для сеанса радиосвязи со штабом полка, оставалось еще километра три, когда лейтенант решил провести с бойцами нечто вроде воспитательной беседы.
– Яровец, в боевое охранение! – устало распорядился Прохоров, после чего неторопливо достал специально для разведвыхода прихваченную пачку немецких сигарет "Юно". Со вкусом закурил и, бросив недобрый взгляд на угрюмо молчавшего Ганевича, сказал: – Товарищи красноармейцы, сейчас, как вы понимаете, не до собраний и бесед по душам. Но пару слов я все же скажу, дорогие мои. Напомню кое-кому, кто мы есть и зачем по немецким тылам носимся, как говорится, язык на плечо…
Лейтенант вкратце рассказал об увиденном и продолжил, помогая себе энергичными жестами:
– Мне, товарищи, даже странно повторять совершенно очевидные вещи. Все это давно, казалось бы, вам отлично известно! Фронтовая разведка на то и существует, чтобы скрытно, никак не обнаруживая себя, добыть сведения о вражеских частях и передать их командованию. Наши данные о противнике помогут нанести немцам серьезный урон – гораздо больший, чем если бы мы с вами прямо здесь вступили в бой с фашистами. А Ганевич – вы только полюбуйтесь на него! – сидит тут весь мрачный и горем убитый. Осуждает меня, вашего командира. За что осуждает? А за то, что я не позволил вступить в бой и не дал фашистам уничтожить нашу группу!
– Товарищ лейтенант, да что вы такое говорите?! – вскинулся Ганевич, темнея лицом. – Да разве я…