Промаявшись так до полудня, Хантер отправился на поиски Лося. Вот кто способен его понять! А еще часом позже оба - старший лейтенант и его подчиненный - были в стельку пьяны…
С этого дня старший лейтенант Петренко "вошел в штопор" - впервые в жизни. В РККА подобное состояние многодневного загула называли не иначе как "сквозняк", но суть от этого не менялась. День сменялся ночью, но Хантер этого не замечал: какая разница? Он пил с Седым и с Лосем, с офицерами и прапорщиками, находившимися на излечении в "травме", а порой даже с разбитными санитарками, которые исправно поставляли спиртное. Деньги у него теперь водились, а значит, и "приятелей", охочих выпить "на шару", прибавилось.
Как в чаду минули три дня, но Афродита так и не появилась. Больше того - она вообще не выходила на работу, а Седой сообщил, мол, дозвонился отец девушки и передал, она-де нездорова и находится на больничном.
На четвертый день беспробудного загула Александр, проснувшись, обнаружил в постели рядом с собой одну из дежурных сестер. Девица оказалась славная, совсем молоденькая, звали ее Маша, но он совершенно не мог вспомнить, когда и каким образом она оказалась в его постели.
Именно этот факт подтолкнул Хантера к решительным действиям. Он резко "завязал", принял контрастный душ и в течение суток истязал себя самыми жестокими физическими упражнениями, чтобы остатки алкогольной отравы окончательно выветрились вместе с потом. О таком зверском способе протрезвления рассказывал как-то его дед-фронтовик. Затем пришла пора для решительных действий. Прискакав в кабинет заведующего отделением, он заявил с порога:
- Владимир Иванович, я прошу вас отпустить меня в город!
- Что, герой, очухался? - Подполковник пожал ему руку и смерил ироническим взлядом. - Это хорошо, потому что я уже собирался переводить тебя в общую палату. Санитарки уже болтают, что там теперь не "люкс", а нечто среднее между базаром и вокзалом… Ты что в городе забыл? - с подковыркой поинтересовался доктор.
- Во-первых, хочу съездить в здешний авиационный институт на радиотехнический факультет - насчет моего Кулика. А во-вторых, надо бы в "чекушку"заехать, приодеться, а то у меня кроме больничных рямков ничего и нет… Ну, а в-третьих, - Хантер заговорщически понизил голос, - хочу с Галиной объясниться. По-хорошему: с цветами, шампанским и всем, что в таких случаях полагается!
- Вот с этого бы и начинал, - понимающе усмехнулся подполковник. - А то в отделении без нее совсем зашились, да и я без нее как без рук… Позволь, а как же ты на костылях? - Седой с сомнением оглядел старлея. - Самара наша - город немалый, на сорок верст вдоль Волги протянулась…
- А такси на что?
- Такси… - поморщился Седой. - С нашими таксистами ты так накатаешься, что твой недельный "сквозняк" детской забавой покажется. Завезут они тебя - к цыганам с медведями! Та еще публика!
- Выходит, я целую неделю пил?! - поразился Александр. - А мне-то казалось - дня два-три, не больше…
- Неделю, не сомневайся. - Седой о чем-то напряженно раздумывал. - Хвала Аллаху, ты во хмелю тихий, иначе не миновать бы тебе крупных неприятностей… В общем, сделаем так, - продолжал он. - Есть тут у нас в отделении один прапорщик-татарин из Сызрани, Бушуев Павел. Был в Афганистане, служил в ОБАТОв Шинданде. Ты во время своего "сквозняка" с ним, часом, не пересекался?
- Не знаю я никакого Бушуева, Владимир Иванович. - Сашка, сколько ни напрягал память, так ничего и не припомнил.
- Ну, не важно. Этот Бушуев - мой должник. Цель у него - уволиться из армии "по состоянию здоровья", хотя на самом деле здоров как бык, точнее - может этих самых быков на бойне кулаком забивать. Была, правда, давняя травма после жесткой посадки на "корове"в горах, но от нее и следа не осталось. Сейчас он якобы у нас в госпитале обследуется и лечится, а на самом деле разъезжает по городу на своей новенькой "шестерке" и, как говорится, срывает цветы удовольствий. Я потолкую с ним - пусть повозит тебя денек, тем более что он местный и знает город как свои пять пальцев. Бензин - с тебя, ну, там, покормишь его при случае… Иначе я ему такой эпикриз нарисую, что служить ему в кремлевском полку до скончания веков… Да, а теперь насчет твоих костылей. Есть у меня одно предложение…
- Предложение? - обрадованно дернулся Хантер. - Неужто снимем гипс?
- Не спеши, еще не время, - остановил Седой. - Сделаем по-другому: переведем ногу в обычное положение и снова загипсуем. Сможешь ходить без костылей, опираясь на трость. Ну, а там - еще дней "надцать", и отправим твой гипс на свалку. Усек, герой? - подмигнул подполковник.
- Класс! - возликовал старлей. - Надоели мне эти ходунки, ну их к лешему!
Однако ликовать, как оказалось, было рано. За время, прошедшее после операции, нога привыкла к тому странному положению, которое ей придали под гипсовой повязкой, и никак не желала распрямляться. Сухожилие срослось, но стало толще и оказывало тупое и невероятно болезненное сопротивление. Хантер десять раз вспотел и высох, стискивая в зубах полотенце, чтоб не орать благим матом от боли. Попотеть пришлось и Седому, трудившемуся над его ногой в паре с молодым ассистентом. В конце концов пришлось ввести обезболивающее, и только после этого удалось управиться с непослушной конечностью.
Целый день ушел у старшего лейтенанта на то, чтобы прийти в себя после этих манипуляций. Время от времени он поднимался и, скрипя зубами, принимался расхаживать ногу в новой повязке, привязав к стопе шнурками больничный тапок.
Лишь на вторые сутки после памятного разговора с Седым Хантер наконец-то смог выбраться за пределы госпиталя. Бушуев - румяный и добродушный здоровяк лет тридцати с небольшим - подогнал машину прямо к приемному отделению. Старший лейтенант взгромоздился на сиденье, пристроив ногу поудобнее, а водитель сунул могучую лапищу и представился запросто: "Пашка!"
Отъехали. За госпитальным КПП замелькали улицы, от вида которых старлей уже успел основательно отвыкнуть. Поначалу было решено завернуть в "Березку" - сменить больничный прикид на что-то более достойное боевого офицера-афганца.
Задачка оказалась не для слабонервных. Из-за Сашкиной больничной пижамы и тапок их категорически отказались впустить в "чекушку", а когда старший лейтенант и его спутник закатили "шкандаль", вызвали милицию. Оперативно прибывший наряд проверил документы у "нарушителей", а затем вежливо распахнул перед ними двери магазина, до того казавшиеся непробиваемыми. Выяснилось, что старший наряда в свое время отслужил в Газни.
Девчонки-продавщицы демонстративно воротили нос от афганцев, бродивших между рядами и примерявших фирменные шмотки. И только когда Хантер вынул заначку, предусмотрительно припрятанную еще в самом начале "сквозняка", и зашелестел чеками, начали оттаивать. Примерно через час Хантера облачили в "нулевый" джинсовый костюм, рубашку-батник и кроссовки "Montana".
Затем он нахально подозвал одну из продавщиц, чей рост и фигура примерно совпадали с параметрами Афродиты, и заставил ее примерить так называемое "люрексовое", сверкающее металлической нитью, элегантное платье, которое показалось ему подходящим презентом. К платью добавил итальянские сногсшибательные туфли на шпильке, а покончив с этим, купил набор косметики и бутылку "Артемовского" красного шампанского.
Из "Березки" Хантер вышел упакованным с ног до головы, и картину эту не портила даже трость, на которую все равно приходилось опираться. Госпитальные рямки, подарки для Афродиты и одинокая правая кроссовка покоились в пластиковых пакетах, которые тащил Бушуев.
За цветами - огромным букетом гладиолусов (он не забыл Галкиных предпочтений!) и тортом пришлось завернуть на Центральный колхозный рынок.
Афродита, как выяснилось, жила довольно далеко от госпиталя - в новом спальном микрорайоне на самой окраине растянувшегося вдоль берега Волги огромного города. Подъезд оказался на удивление чистым, лифт работал, и с помощью Бушуева Александр в два счета доставил все свои пакеты и свертки на седьмой этаж.
У двери прапорщик оставил пакеты, а сам удалился, чтобы дождаться в машине "возвращения Будулая". Волнуясь, как перед первым десантированием парашютным способом, старший лейтенант нажал кнопку звонка. За дверью послышались легкие шаги. Молодой человек отступил на шаг, а вместо собственной физиономии подставил дверному глазку охапку пышных цветов.
- Саша, это ты? - послышалось из-за двери.
- Само собой! Ты что, о рахат-лукум моего сердца, так и будешь держать меня в коридоре?
Замок щелкнул, дверь отворилась - но вовсе не та. Из соседской квартиры высунулась голова дамы неопределенного возраста в бигуди. Оценивающе осмотрев пакеты на площадке, цветы и самого визитера с головы до ног, женщина исчезла, и только тогда открылась дверь квартиры Афродиты.
Девушка стояла в домашнем ситцевом халатике, прислонившись к косяку; глаза блестели, словно от непросохших слез, а тени под глазами свидетельствовали, что их хозяйка накануне неважно спала.
- Ну, входи, Рахат-Лукумыч, - жестом пригласила она. - Я дома одна.
- Сейчас, - пробормотал Хантер. - У меня тут это… бакшиши…
- Смотри-ка, какой ты у нас сегодня фирмовый! А костыли твои где? - В голосе девушки зазвучало волнение. - И почему ты с палкой?! Кто тебе позволил? - Мало-помалу она снова превращалась в старшую медицинскую сестру травматологии.
- Ага, уже теплее, - засмеялся Александр. - Так я войду, ладно? Не прогонишь?
- Извини, Саша, - Афродита шагнула вперед и помогла ему собрать многочисленные пакеты.
Как только они оказались в крохотной прихожей и дверь на площадку захлопнулась, Саша обернулся и сунул в девичьи руки букет цветов.
- Это тебе!
И вдруг жадно схватил ее за плечи, прижал к себе и, целуя, горячо зашептал:
- Прости меня, дорогая моя, прости дурака! Я ведь давно хотел тебе рассказать все как есть, но так боялся, просто до смерти боялся, что наше хрупкое счастье слишком быстро закончится…
- И ты прости меня, милый, - подавшись всем телом к нему, уже оттаивая, ответила девушка. - Просто не хватило ума понять, что такие, как ты, не берутся ниоткуда, что у тебя и до меня, была своя жизнь, своя судьба… Ох, что ж мы здесь, как пионеры в парадном, тискаемся? Идем в комнату!
Но едва Афродита переступила порог, как Александр, следовавший за ней, отрывисто скомандовал:
- Стой!
Девушка застыла, не оборачиваясь.
- Закрой глаза и подними руки!
Каким-то балетным движением Афродита вскинула руки и застыла, крепко-накрепко зажмурившись.
Хантер осторожными движениями освободил ее от халатика, оставив в одних трусиках, извлек из свертка платье, встряхнул и надел на девушку. Затем слегка коснулся ее губ - дескать, помалкивай, и, действуя одной рукой, помог ей обуть только что купленные "лодочки" на высоченных каблуках. С удивлением отметив, что теперь Афродита почти сравнялась с ним ростом.
- А теперь - просыпайся! - Он поочередно поцеловал ее веки, словно расколдовывая.
Девушка взглянула в зеркало и охнула, широко открыв глаза:
- Неужели это я? Ты, Сашенька, - настоящий волшебник! Ну до чего же я красивая! - Она закружилась посреди комнаты.
- Это еще не все. - Сашенька выложил из пакетов косметику, торт, шампанское, а сам присел на край стола, опираясь на рукоять трости. - А теперь - принимай таким, какой есть, Галина Сергеевна! Можешь выгнать - уйду молча. Оставишь - приму из твоих рук любое наказание!
- Наказать вас, Александр Николаевич, конечно, следует. Хотя бы за то, что вы о своей Афродите вспомнили только на восьмой день… Но только как? - Девушка прищурилась, словно раздумывая. - О, я, кажется, знаю способ! - Она торопливо и жадно поцеловала возлюбленного, но вдруг отстранилась и властно приказала: - А ну-ка, марш в ванную, живо!
Хантер расхохотался.
- А как же твои родные? - спросил он, на ходу стаскивая с себя джинсы. - И вообще, меня внизу человек в машине ждет…
- Подождет! - усмехнулась Афродита. - Папан и маман явятся только вечером, не раньше, а сестричка - у бабушки Гали, в селе Богоявленском, на Волге. Так что отговорки тебе не помогут, милый!
Оба соскучились, а размолвка и все передряги последних дней сделали близость еще острее и ярче. Двумя часами позже, утомленные и счастливые, они оделись, привели комнату в порядок и уселись за стол. Хантер откупорил "Артемовское" красное шампанское, но не успел даже распробовать, как Афродита учинила ему форменный допрос. Она хотела знать о нем абсолютно все, поэтому допрос получился длинный, с пристрастием, со слезами, небольшой ссорой и последующим примирением.
Больше всего Хантера поразилo, когда расставили все точки над "і", - Афродита, по крайней мере внешне, смирилась с тем, что он "окольцован". Помогла и короткая разлука - время все расставило по местам. Нынешнее положение вещей как будто вполне устраивало девушку: главное, все по-честному, никто никому не врет, каждый знает, на что идет и какую цену придется заплатить за короткие мгновения счастья.
Но самое настоящее негодование у Афродиты вызвало то, что Александр до сих пор ничего не сообщил своим близким о том, где он и что с ним. Тот привычно возражал - мол, поклялся никому не сообщать о себе до полного выздоровления, но девушка тут же изобрела простенькую уловку. Зачем волновать близких? Ведь вполне достаточно позвонить и сказать в двух словах - мол, жив-здоров, нахожусь в Самаре (как истинный патриот своего города Галка называла его всегда по старинке - Самарою, и практически никогда - Куйбышевом), в командировке по служебным делам, - и все. Ведь они уже больше месяца не имеют от него никаких известий!
Сказано - сделано. Афродита не откладывая принялась названивать в междугородную службу "07" и поочередно заказывать номера, написанные на листке из блокнота. Через час дали Урал, трубку взяла Сашкина мама - и едва не разрыдалась от радости. Оказывается, они с отцом уже собирались направить официальное письмо на имя командира бригады с просьбой известить, где в настоящее время находится старший лейтенант Петренко. Так что его звонок оказался очень своевременным.
Звонок на Украину также вызвал бурю эмоций: и там потеряли Сашкин след. Тесть с тещей и Ядвига время от времени перезванивались с его родителями, но и они ничего толком не знали… Отзвонившись братьям, Александр окончательно успокоился - теперь все, для кого он хоть что-нибудь значил, были в курсе, что он в Союзе и в ближайшее время ему ничего не грозит…
Остаток вечера решили провести в одном симпатичном ресторанчике на высоком волжском берегу.
За время Сашкиного отсутствия прапорщик успел выспаться и теперь с ветерком погнал "шестерку" по людным улицам вечернего города.
Свободных мест в ресторане, как во все времена при Советской власти, не было и в помине. Однако, благодаря расторопности Бушуева и десяти чекам, которые Хантер сунул в потную лапу швейцара, места тут же нашлись. Их столик оказался в дальнем конце зала, все окна открыты, с Волги задувал свежий ветерок.
Павел на скорую руку поужинал и оставил их наедине, якобы опасаясь бросать машину без присмотра. Он все больше нравился молодым людям - спокойный, надежный, с таким как за каменной стеной. Что и подтвердилось позже.
Засиделись допоздна, музыканты уже несколько раз демонстративно "прощались" с благодарной аудиторией, провоцируя на новые подношения. Не обошлось и без инцидента. Хантер чувствовал себя слегка захмелевшим - не столько от вина, сколько от близости Афродиты, огней и шума большого города, музыки и танцев, - от всего этого он уже успел отвыкнуть. Но не только на него подействовало обаяние девушки - за столиком по соседству собралась шумная компания горячих детей гор Кавказа, и кое-кому из них Афродита в новом платье, сидевшем на ней как перчатка, тоже приглянулась. Сашка, с их точки зрения, был всего лишь безобидным инвалидом, и то один, то другой кавказец принялись приглашать Афродиту потанцевать.
Горцы, будучи основательно "под мухой", никаких возражений слушать не желали, нахраписто лезли навстречу неминуемым неприятностям. Хантер решительно поднялся из-за стола, приблизился к пьяной компании, подозвал самого назойливого ухажера и вежливо попросил прекратить домогательства к девушке. Доморощенный абрек презрительно оглядел "джинсового мальчика" с тростью, а затем неосторожно и омерзительно выругался по-русски прямо в лицо.
Госпитальная трость в тренированных руках десантника, к тому же основательно накачанных гонками на костылях, оказалась серьезным оружием. Секунду спустя незадачливый абрек уткнулся немытой рожей в салат-оливье, а кинувшийся на выручку дежурный джигит получил пару сокрушительных парализующих ударов по плечам и с визгом шарахнулся прочь от осатаневшего "инвалида".
Ясное дело, с гипсовой ногой Хантер не представлял особой опасности - достаточно толкнуть посильнее, и он не устоял бы, но тут подоспел Бушуев, заметивший с улицы заварушку в зале ресторана. Двумя-тремя богатырскими оплеухами он раскидал разъяренных шакалов и поволок Хантера с перепуганной Афродитой за собой.
Отступали, пятясь и огрызаясь на языках тех народов СССР, что знали, отбивались палочкой и стульями, "случайно" подвернувшимися под руку, но все же прорвались сквозь стаю, налетавшую со всех сторон. В конце концов у одного из почитателей Казбека мелькнул в руке нож, последовал резкий взмах палочки, раздался хруст костей и дикий гортанный вой раненого шакала. Воспользовавшись замешательством в нестройных рядах горных людей, троица быстренько метнулась к авто.
Бушуев газанул, и в следующее мгновение "шестерка" уже шелестела по асфальту. Александр на заднем сиденье обнял Афродиту, чувствуя, как быстро бьется ее сердце.
Куда теперь? Ехать домой к девушке никак нельзя, в советские гостиницы, с их дуристикой и ненавязчивым сервисом, нечего было и соваться.
Неожиданно в голове созрела блестящая идея: Костяная Нога! Ведь подполковник-вертолетчик настойчиво звал в гости, а до Сызрани, где он живет и служит, - два часа езды, полтора десятка литров бензина.
- Паша, - обратился старший лейтенант к водителю, - давай-ка, поворачивай к мосту…
По пути Хантер растолковал "замысел боя".
Накупив спиртного и всякой съестной всячины в единственном на всю Самару ночном магазине, они вскоре пересекли мост через Волгу, и "шестерка" вырвалась на оперативный простор.
Было около двух часов ночи, когда развеселая гоп-компания завалилась к Костяной Ноге. Подполковника пришлось будить, но, несмотря на позднее время, он искренне обрадовался появлению Хантера и Афродиты. Жена вертолетчика, веселая разбитная белоруска Люба, мигом накрыла стол, и ночной банкет стремительно набрал обороты. Пашку Бушуева все же пришлось отправить отдыхать, благо его родители жили неподалеку.